Скайриниада

Когда Занзас был маленьким, он собирал разные маленькие вещи. Находил свои драгоценности на улицах, в трещинах между брущаткой, на свалках и приносил домой, складывая в картонную коробку под кроватью. Иногда, когда есть было совсем нечего, а мать, выпившая и выцветшая, уходила заработать денег, Занзас доставал коробку и одно за другим рассматривал свои сокровища. Вот блестит на солнце круглое стеклышко. Через него все предметы маленькие и немного кривые. А у края отколото несколько кусочков, и трещинка тянется и ветвится. Если поймать в маленькое окно луч, то на стене отразится настоящая радуга. Или вот, материнская плата. Зеленая, с железными контактами. Как большой город свысока, и, конечно, там живут люди. Ходят на работу, спят, разговаривают. А вот — деревянная пуговица, лакированная, а под слоем лака — чёрные ромбики. Но лак уже плохо держится, потому что Занзас нашел пуговицу по дождём в луже. Занзас трёт пальцами потемневшую монетку. Она толстая, Занзас нашел её, потому что она сама подкатилась ему под ноги. На ней с одной стороны — чертополох, а с другой — лицо. И год выпуска совсем не видно, а надпись Занзас не может прочитать, потому что она не на итальянском. Половинка порванной фотографии. На ней только пляж, пальмы и две буквы: ‘ту’. И парень, который умер в прошлом месяце, говорил, что это Турция. Или вот — обугленный кусочек плекса. Он прозрачный, но мутный, и комната через него расплывчатая. Если его поджечь, то он прогорит еще полчаса. Рядом с плексом — винная пробка, замусоленная, уже без рисунка, но самая настоящая. Завёрнутая в газету — канифоль. Её возле скрипичной мастерской была целая куча, и Занзас взял себе несколько кусочков. Канифоль легкая, как перышко, медовая, солнечная и пахнет елью. Если приложить к уху большую обколотую ракушку, закрыть глаза и понюхать канифоль, то можно представить, что стоишь в лесу, а далеко внизу — море. Каштан — ровный, блестящий, с идеально-круглым светлым пятнышком. И если взять его в руки — то тёплый. А ещё — картонный коробок, на котором нарисована Венеция — далёкий город, в котором Занзас очень хотел бы побывать. Старик, живший на соседней улице, рассказывал, что там люди не ходят по земле, а плавают на лодках. Занзас мечтательно жмурится, откладывает коробок и берёт следующую вещицу. Это осколок кукольного лица, на котором акриловой краской нарисован глаз, как живой. С ресницами, бликами и черным зрачком, голубой, как весеннее звонкое небо. Занзас особенно бережёт его, чтобы не поцарапалась и не стёрлась краска, и заворачивает в перестиранный кусочек носового платка. Занзас, глядя на глаз, мечтает, что когда-нибудь он встретит настоящую принцессу с такими голубыми глазами. На самом дне лежат самые ценные находки. Потерянная золотая сережка с красным блестящим камушком, погнутая папиросница со сломанной крышкой и огромная (с целую ладонь!) пряжка ремня, на которой изображён в профиль мужчина с ирокезом. Мать Занзаса решила отдать сына Вонголе, чтобы легче было прокормить себя. Занзас достал коробку и сказал, что без своих сокровищ никуда не пойдёт. Женщина вырвала коробку из его рук, и высыпала все на пол. Посмотрела равнодушно и подтолкнула ногой покатившуюся монетку. «Не нужен тебе этот мусор», — сказала она. Схватила Занзаса за руку и потащила за собой. Занзас обернулся, и на стене была радуга от стеклышка, а кукольный глаз, расколотый пополам, смотрел на него печально. Если самое дорогое, что у тебя есть, — это мусор, то что есть всё остальное?.. И казалось бы, сколько прошло лет. И Занзас ни разу с того дня не шарился по помойкам. И пьет виски, янтарное и солнечное, как канифоль. Но пряжка была компании «Дизель». А монетка — фунт стерлингов. А в Венеции не только плавают. И принцесс уже давным давно не существует. Но Занзасу кажется, что он всё не может перестать собирать мусор. Иначе чем объяснить то, что он подобрал Луссурию? У Луссурии не исчезает морщинка на лбу, и волосы белые-белые, седые. А в кривой улыбке не хватает нескольких зубов, и глаза под очками — страшные. А Леви сломал ногу, прыгнув с моста. И глаза у Леви узкие и бесцветные, и зрачка в них не видно. И пирсинг звякает, когда Леви ходит. Вайпер маленький, как кукла, и острый, как лезвие. Рот у него большой и изломанный в кривую линию, и он завернут в свой плащ, как в кокон, чтобы его уверенность в собственной безопасности не облупилась, как краска. Вместо принцессы достался Занзасу принц. Появился — мелкий, всклокоченный, в черно-бордовую полоску. Щерился стилетами, как чертополох, и не прочтешь его по лицу, потому что живет он словно на другом языке. И плохая из Скуало получилась принцесса, и глаза у него ни черта не звонкое весеннее небо, а штормовой океан. А очки Луссурии, когда на них падает луч света, отбрасывают на стены радужные блики.