Не убийца

Когда все это закончится? Травы не оплетали руки и ноги Конфаса, он не был привязан к столу, на котором был распростерт. Он всего лишь был парализован страхом перед той дикой силой, что вторгалась в него, грубо, жестоко, беспощадно. Возможно, если бы он смотрел на происходившее с ним сейчас со стороны, он бы улыбался. Разве не он приказал насиловать скюльвендских пленников перед строем, чтобы выманить их армию и навязать нужное ему сражение? А теперь с ним то же самое делает последний оставшийся в живых скюльвенд на глазах у испуганных рабов. Однако если это акт устрашения, почему же генералы Конфаса лишены возможности наблюдать за истязанием? Почему он приказал им уйти? Значит, дело не в мести. Варвар делает это для себя. Он просто захотел его. Он так смотрел на него во время обеда, что не заметить его намерений не мог только слепой. Он не знал, как выразить свои чувства по отношению к Конфасу, и выбрал наиболее привычный для себя путь – насилие. У варвара было мощное орудие для выражения привязанности, оно протыкало тело Конфаса как копье, казалось странным, что острие не выходит наружу. Сквозь слезы боли, застилавшие взор, Конфас мог видеть только собственное размытое отражение на поверхности стола, и много-много багряного, алого, красного. Можно даже сказать, что он видел свое отражение в пятнающих стол каплях собственной крови. Огромные руки, исполосованные свазондами, прижимали Конфаса к себе, тянули на себя раз за разом. Он чувствовал тяжелое дыхание зверя на шее, чужой пот, стекающий по нему, проникающий ему под кожу. Как потом отскрести от себя этот гнилой запах? А почему он вообще решил, что скюльвенд оставит ему жизнь? Он стоял на коленях, горло его стягивал жесткий пояс, тяжесть огромного тела, сжимающего его в пародии на объятие, давила на него. Он задыхался. По бедру стекала кровь. Какой-то поразительно ровной струйкой. Почти идеальной. Это моя кровь, подумал Конфас. Он больше не мог кричать, только думать. Сначала он, кажется, всхлипывал или хрипел. Варвар вошел в него последним мощным рывком и… стало пусто. Потом на спину Конфаса упали другие капли. Горячие. Семя. Что же, Найюр милосерднее, чем думал Конфас. Хотя бы не стал кончать в него. *** Конфас научил Найюра тому, что "война - это интеллект", Найюр наглядно показал ему, что мир - не собрание его военных трофеев. Нельзя сказать, что процесс объяснения не доставил ему удовлетворения. Найюр, укротитель коней и мужей, перевернул Конфаса на спину и какое-то время разглядывал его залитые кровью точеные черты лица. Конфас тяжело дышал, но молчал и не делал ни единой попытки отползти в сторону. Найюр обнял его за затылок, притянул к себе, слизнул кровь с его разбитых губ. Такой красивый, такой хрупкий. Такая тонкая шея, он легко мог бы сломать ее. Но он не убийца. Конфас смотрел прямо на него невидящими глазами. Широко распахнутыми, красивыми. Найюр мог бы выколоть ему глаза или отрезать нос, как делал это в своих мечтах. Но для чего? Вот он, перед ним, великий Икурей Конфас, и все его величие при столкновении с землей рассыпалось подобно пескам. Бывший царь поля битвы, совсем недавно он всхлипывал под ним на этом столе. Бесцветный бог, укрощенный Найюром.