Адреналиновая зависимость

— Бонд, вы невыносимы, — в голосе Мэллори звучит обречённая усталость. Он испытывает стойкое дежавю: Джеймс Бонд в его кресле со стаканом виски из его бара — картина, которую Мэллори видел уже множество раз. Тёмное пятно от засохшей крови на его рубашке тоже не является чем-то непривычным: подумаешь, Бонда снова ранили, какая ерунда. Бонд честно задумывается над его словами, рассеянно качает стаканом, разбалтывая его содержимое, затем пожимает плечами: — Если бы это было так, вы бы меня давно уволили. Оставив это заявление без внимания, Мэллори подходит к креслу и отводит в сторону полу пиджака Бонда, чтобы оценить площадь кровавого пятна. Забрав у Бонда стакан, он делает большой глоток и приказывает, сопровождая слова движением подбородка: — Снимайте рубашку. Если ранение Бонда опасно, ему не стоит двигаться лишний раз. Но если бы его ранение было опасно, 007 бы уже был у врача — при всём своём легкомыслии он вовсе не идиот. Бонд послушно вылезает из пиджака и расстёгивает рубашку. Взгляд Мэллори привычно цепляется за двойной шрам на правом плече — вечное напоминание о том деле, которое стоило прежней М и карьеры, и жизни. У Бонда мало шрамов. Агенту его класса не полагается иметь опознавательных примет; на МИ-6 работают самые лучшие пластические хирурги страны, зашлифовать рубцы от ран, пряча их от невооружённого взгляда, — самое меньшее, на что они способны. Иногда Мэллори представляет, как бы выглядело тело Бонда в противном случае: должно быть, он был бы покрыт шрамами с ног до головы — аккуратные круглые следы от пуль, длинные вспухшие полоски — от ножевых ранений, бугристые отметины ожогов и рваные звёздочки от осколков. По ним можно было бы прочитать всю его биографию, не заглядывая в досье, — и они были бы куда красноречивее. Вместо этого на теле Бонда остались только шрамы от двух стамбульских пуль, вошедших на расстоянии сантиметра одна от другой, и Бонд всеми доступными способами оттягивает операцию по их сведению. — Нож? — Скорее мачете — этот парень был настоящий гигантоман, — уточняет Бонд. Когда он делает вдох, грудная клетка приподнимается и края раны расходятся, лениво сочась кровью. Ранение действительно не самое серьёзное, лезвие прошло по касательной, но плохо, что кровь продолжает идти. Мэллори уходит в ванную за аптечкой, а вернувшись, серьёзно предупреждает: — Будет больно. Бонд тихо смеётся в ответ — мягко и тепло, как над доброй шуткой или ворчанием любимого дядюшки. Мэллори, игнорируя аптечку, выливает на рану остатки виски из стакана; Бонд дёргается от неожиданности и шипит сквозь зубы что-то нецензурное. — Так я и сам мог бы сделать. — Вот и делал бы, — огрызается Мэллори, уже жалея о том, что поддался желанию щёлкнуть Бонда по носу. Каким бы лёгким ни было его ранение, это не повод для шуток. С другой стороны, для Бонда не существует такого понятия, как неуместные шутки, и Мэллори приходится учиться говорить на понятном ему языке. — Жаль, что мне не требуется сделать искусственное дыхание, — говорит Бонд, когда Мэллори заканчивает фиксировать пластырем повязку, и в его голосе слышатся отзвуки смеха. — Вы так профессионально оказываете первую помощь, сэр… Я просто очарован. — Осмелюсь напомнить, что вы ранены, 007, — сухо говорит Мэллори. Правильнее всего сейчас было бы выставить наглеца за дверь и предоставить его самому себе до утра, когда он должен будет явиться в штаб-квартиру на Воксхолл-кросс для официального отчёта, в котором аккуратно обойдёт упоминание о том, кто именно обрабатывал его рану. К сожалению, он давно уже понял, что самые правильные варианты чаще всего оказываются совершенно неприменимы к Бонду. — Царапина, — уверенно отмахивается Бонд и, притянув его за ворот рубашки, целует в губы. Мэллори, чтобы удержать равновесие, упирается одной рукой в его плечо. Только сейчас он вспоминает о том, что миссия Бонда завершилась всего лишь два часа назад. Тот прибыл в Лондон так быстро, как только сумел, подгоняемый вперёд вовсе не потребностью в первой медицинской помощи, а кипящим в крови адреналином, требующим разрядки. Они никогда об этом не говорят, но Мэллори не мог не заметить, что в последнее время Бонд прибегает на заданиях к соблазнению только тогда, когда считает это необходимым. Словно следуя некоему не произнесённому вслух обещанию. Правильнее всего было бы заставить Бонда угомониться и лечь спать, дав утомлённому телу возможность самостоятельно восстановить силы. Правильнее всего было бы проявить жёсткость и отчитать его за безответственное поведение. Правильнее всего… Мэллори вытесняет эти мысли из головы и отвечает на поцелуй, обхватывая Бонда одной рукой за затылок, а другой быстро, но без лишней суеты расстёгивая на нём брюки. Джеймс Бонд — взрослый мальчик, он вправе сам решать, что ему нужно сейчас больше всего. Они перемещаются на диван. На подготовку Мэллори тратит ровно столько времени, сколько необходимо, не растягивая удовольствие и не превращая процесс в прелюдию — для этого существуют другие случаи. Другие ночи, другое настроение. Сейчас же он, словно заразившись от Бонда не до конца угасшей горячкой боя, идёт напрямик к цели и знает, что их желания сейчас полностью совпадают. От Бонда пахнет потом и мускусом, его зрачки расширены, как под кайфом, дыхание сбивается, никак не находя нужный ритм. Мэллори закрывает глаза, втягивает воздух носом и представляет, что это он только что вернулся с успешно выполненного задания, опасного и будоражащего кровь, и чувствует, как у него встают дыбом волосы на загривке. — Я надеюсь, вы не заснули… сэр, — усмехается Бонд, обхватывая его за шею, и от прикосновения тёплой ладони Мэллори вздрагивает, словно пронизанный током. Он встречает понимающий взгляд Бонда и, ухмыльнувшись в ответ, входит в него, помогая себе влажной от смазки ладонью. Бонд рвано выдыхает, заставляя себя расслабиться, принимая налитый кровью член, и медленно подаётся навстречу, привыкая к ощущению заполненности. Однако осторожности им обоим хватает ненадолго. Мэллори толкается снова, уже резче, затем ещё и ещё; Бонд прижимает его к себе одной рукой, другой сдавливая его бедро, заставляя двигаться ещё быстрее. Его член трётся об живот Мэллори на каждом толчке, пачкая семенной жидкостью, и тот, чувствуя приближение пика, просовывает ладонь между их телами. Он кончает первым; тело, напрягшись в последней волне оргазма, расслабляется, и Мэллори понимает, что ему не хватит сил довести до разрядки Бонда, но тот накрывает его пальцы своими, двигая вместе с ним ладонью по своему члену, и извергается через несколько долгих мгновений, наполненных короткими сдавленными выдохами и влажным звуком соприкасающейся плоти. Отдышавшись, Мэллори приподнимается, чтобы оценить ущерб. Повязка, разумеется, не выдержала такой нагрузки и наполовину отклеилась; снова открывшаяся рана сочится кровью, смешивающейся на животе Бонда со спермой. — Я уже говорил, что вы невыносимы? — ворчит Мэллори, прикидывая, удастся ли спасти обивку и что думает его приходящая домработница о том, как часто этот диван приходится отправлять в химчистку. Случаи, когда Бонд заявлялся к нему после миссии, не будучи раненым, можно пересчитать по пальцам. — Спасибо, сэр, вы тоже, — смеётся этот наглец, растягиваясь во весь рост и совершенно игнорируя устроенный ими беспорядок. Как всегда.