Рапорт пиковой дамы

Служебная командировка в Сомали могла показаться абсолютно провальной, самым большим фиаско за карьеру только человеку, состоящему на службе в министерстве обороны немногим больше месяца, а таковых на борту просто не было. Он не взлетел — новейший проект, в который было вложено несколько миллиардов из бюджетов нескольких государств, который преподносился как новейшая, кардинально новая, технологически близкая к совершенству разработка, призванная эффективно, экономично и экологично, а самое главное — надежно вне зависимости от климатических условий служить армии. Самолет, на борту которого находились, помимо министра и ее делегации, еще четыре корреспондентские группы. Им бесконечно повезло: они наблюдали за фиаско не просто в прямом эфире, а еще и в непосредственной близости. Сначала они с любопытством наблюдали за тем, как между кокпитом и министром сновали посыльные, а затем — как вся делегация в полном составе пересаживалась на несравненно более изношенный аэробус. Пресс-секретарь, неотступно находившийся при Эдвине фон Вир, еще когда она была земельным министром по вопросам семьи и равноправия, начал метаться от одной корреспондентской группы к другой, как только пилот объявил о завершении взлета, но сама министр была уверена, что провал скрыть не удастся в принципе — изъяны демократического правления. Она прикидывала, как преподнести это премьер-министру, чтобы это хотя бы немного походило на успех, и негромко обсуждала с приближенными возможности минимизации ущерба в прессе. Вариантов было ничтожно мало, и на фоне неудачных переговоров, которые Эдвина фон Вир пыталась провести в Сомали с людьми, представленными ей тамошними работниками администрации как самые влиятельные из военных лордов, оплеуха еще и с этой стороны была ей совершенно ни к чему. К сожалению, от личного секретаря премьер-министра уже пришло сообщение, начинавшееся скупой, холодной фразой, предназначенной изобразить сочувствие, за которой следовало: «Господин премьер-министр очень рекомендует приложить все возможные усилия по коррекции журналистских настроений. Любой ценой, не пробьющей брешь в вашем годовом бюджете и репутации нашего правительства». Опустив телефон, фон Вир долго смотрела перед собой, механически улыбаясь. Кожа на лице вокруг рта заныла от напряжения, и рассеянно она подумала, что массаж у косметолога был бы кстати. Это было бы возможно — если бы поездка совершалась не на борту самолета ВВС, не с ней в качестве министра обороны, не в горячую точку и не в сопровождении нескольких групп очень охочих до сенсаций и до отвращения наблюдательных журналистов. Если бы это была делегация, состоявшая из членов военно-промышленных предприятий, направлявшаяся в какую-нибудь из арабских стран — на выставку, с официальным визитом или неофициальным, дело происходило бы в частном самолете, и к ее услугам были бы не только отличная кухня и бар, но и — вполне вероятно — массажисты. Пресс-секретарь почувствовал напряжение фон Вир, принес кофе и сел рядом. — Я еще раз поговорю с ними, вполне возможно добиться, чтобы они расценили это как забавный анекдот из будней активно интересующегося техническими новинками министра, — негромко сказал он. — К танкам они все-таки отнеслись снисходительно. — Танки, — прошипела фон Вир, улыбаясь в чашку. Еще одно фиаско, которое удалось замести под кресло не в последнюю очередь благодаря колоссальным связям ее пресс-секретаря. Министерство обороны, неспособное продавить в правительстве тендер на закупку новых машин, но вполне охотно знакомящее принцев из Аравии с представителями компании. Цикл статей все-таки был опубликован, но ни имя фон Вир, ни имена ее помощников не были упомянуты. Журналисты с жадностью обсуждали осторожность правительства и даже крайнее его нежелание чрезмерно усердствовать с модернизацией вооруженных сил, цитировали недовольных высших офицеров — но (и фон Вир не сомневалась в расторопности своего пресс-секретаря) это не был никто из самой армейской верхушки. Кто именно согласился разговаривать с журналистами, она узнала — все от него же, как именно рассчитаться за предательство, примерно представляла, но время еще не пришло. Пресс-секретарь только ухмыльнулся. — Мессир премьер-министр пострадал куда больше, недальновидность приписали ему. «Не вам», — не произнес он. Фон Вир расслабленно улыбнулась, удовлетворенно вспоминая, что виноватым сделали ее предшественника: он, мол, настаивал на реструктуризации бюджета, оптимизации расходов и новой, демократической парадигме отношений руководства страны и министерства обороны, он же и должен считаться виноватым в том, что материальная база армии категорически устарела. А он, ее предшественник, одно время расценивался наиболее вероятным преемником премьер-министра, и упорство, с которым тот поддерживал инициативы своего протеже, припомнили ему многократно. Помощники пересели к ней ближе и, стараясь не показывать журналистам озабоченности, не глядеть в их сторону слишком часто, начали обсуждать формулировки, которых следовало придерживаться в разговорах с прессой. Спустя полчаса фон Вир начала проникаться осторожным оптимизмом. Особенно если учитывать, что пресс-секретарь, старый, ушлый политик, предложил разыграть козырную карту: женщина в исключительно мужском обществе. Естественно, ей трудно, и сугубо — потому что ей доверили руководить таким консервативным, закосневшим в предрассудках, пропитанным тестостероном и мачистской культурой обществом, в котором каждый первый — альфа, гордящийся тем, что он мужчина, и только поэтому считающий верным исключительно собственное мнение. Чье-то осторожное предложение сыграть на элегантности, даже изящности министра было категорически отвергнуто ей самой. Другой помощник тут же пресек попытку развить мысль: — Это же превратят в розовые сопли. Представь, с какой радостью это будут цитировать перед совещаниями, с каким упоением будут говорить о женских слабостях, склонностях и прочей сексистской шелухе. И представь комментарии, которые эти чурбаны в погонах будут отпускать. Наверняка и до этих пираний дойдет. — Говоривший поостерегся кивать в сторону журналистов, но его поняли. Фон Вир угукнула, продолжая сдержанно улыбаться; она все напряженнее следила за пресс-секретарем, скроллившим экран телефона резкими, раздраженными даже движениями. Он поднял на нее взгляд, дернул губами, имитируя улыбку, и спросил: — Еще кофе, госпожа министр? — Не откажусь, Пауль, — ровно ответила она, чувствуя, как в груди у нее разрастается неприятное ощущение. Он покосился на помощников и встал. — Надеюсь, на борту этой жестянки осталось что-то приличное, — тихо, почти беззвучно пробормотал он и пошел к стюардам. От них — к журналистам; до фон Вир донеслись оживленные разговоры и даже смешки. Но склизкое, нехорошее ощущение в груди не унималось. Она переключилась на новостные сайты, проверила почту, еще раз перечитала сообщения. Пауль вернулся с чашкой кофе. — С молоком, — сухо сообщил он и сел рядом, уткнулся в свой телефон. Через несколько секунд она получила сообщение: «ЧП, Бартельс переслал макет репортажа». Фон Вир внимательно посмотрела на него. Пауль, очевидно, читал этот же документ и ожесточенно тер переносицу. Она осторожно посмотрела через плечо на журналистов — те, казалось, были увлечены делами, с их прямыми обязанностями мало связанными: пили кофе, показывали друг другу что-то на экранах смартфонов и ноутбуков, кто-то все же увлеченно печатал что-то. Пауль, заметив, куда обращено ее внимание, глянул назад и негромко, только для нее сообщил: — Его опубликуют в «Мире», Бартельс говорил об эксклюзиве. Среди присутствовавших на борту журналистов штатных сотрудников «Мира» не было: очевидно, редакция либо сочла поездку совершенно не стоящей внимания, либо приготовилась воспользоваться услугами коллег из других пресс-агентств, либо ее освещали зарубежные корреспонденты, специально для такого случая прибывшие в Сомали. — Можно попробовать подсунуть им встречный инфоповод, — пробормотал Пауль. — Как это на армейском жаргоне — отвлекающий маневр? — Он нужен? — почти не разжимая губ, держа чашку у рта, спросила фон Вир. — Очень, — процедил Пауль, не поднимая головы. Фон Вир расстегнула ремень и пошла к журналистам, за ней, повинуясь едва заметным посторонним жестам, увязались два ее помощника. Эдвина фон Вир, дочь и внучка политика, сама политик со сравнительно небольшим стажем, но очень большими связями, в том числе семейными, отлично усвоила одну максиму: в мире нет ничего абсолютного, факты в любом случае нуждаются в толковании, и именно от того, кто первый толкование предложит, зависит, как именно факты будут оцениваться. Поэтому она снова заговорила о целях поездки, и, по ее словам, вышло, что их она как раз достигла: военному контингенту поднят боевой дух; сделаны такие важные шаги по убеждению как военных лордов, так и агонизирующего правительства; в необходимости переговоров, оказана посильная помощь мирному населению. Да, подтвердила она, армейские части не просто незримо присутствуют, но и участвуют в совместных операциях, и проводят свои; да, согласилась она и неторопливо кивнула, чтобы этот жест смогли прочувствовать все зрители, отношение к нашим военным сменилось с недоверчивого, а кое-где и враждебного на приятельское. Да, нахмурившись, признала она, техническая база оставляет желать лучшего, — и она не преминула напомнить, что виноватым в этом должен считаться ее предшественник, решительно внедрявший в жизнь свои представления об эффективной армии демократического государства, имевшие очень много общего с розничной торговлей и ничего с государственными целями, — но техника никогда не могла считаться абсолютно надежной. Когда она возвращалась к своему креслу, журналисты были приемлемо дружелюбны. Самолет приземлился в штатном режиме, но и это послужило причиной журналистских шуток. Фон Вир скрежетала зубами, но улыбалась. Пауль лихорадочно обменивался сообщениями с Бартельсом и несколькими другими людьми. В машине она спросила: — Есть возможность воспрепятствовать репортажу? — Никакой. Он готовился более семи месяцев, все, что Бартельс может обещать, — это отложить публикацию на неделю. Нет оснований для запрета, — Пауль раздраженно стукнул кулаком по колену. — Наложить вето? — предложила фон Вир, скорее проигрывая варианты решения, чем рассчитывая услышать внятную реакцию, конструктивное предложение от Пауля. — У нас не таких полномочий. Можно было бы попытаться через госканцелярию… —…но он наверняка сольет репортаж кому-то еще. Как удачно он повесился! — с неожиданной яростью зашипела фон Вир. Телохранитель не сдержался — скосил глаза на нее, переглянулся с водителем. — Удачно не это, — мрачно заметил Пауль. — А то, что за пост в фейсбуке он выложил перед этим. Хотя даже в этом случае я не представляю, что именно привлекло внимание овчарок Бартельса, не столько у него было подписчиков. Уже поступило шестьдесят семь запросов с просьбой о комментарии. — По поводу восьми гробов из Афганистана не поступало столько запросов, а одно-единственное самоубийство в училище — и они слетелись, как мухи на… — Она сцепила зубы, мрачно посмотрела на передние сиденья и произнесла: — На мёд. — Очевидно, именно этот последний пост и привлек. — Пауль покосился на нее, просмотрел последние сообщения на экране смартфона и раздраженно прикрыл экран ладонью. Фон Вир помолчала немного, глядя в окно, пожевала губы и приказала: — Я созываю экстренное совещание, составьте повестку дня. Совещание удалось подготовить к шести часам утра. Фон Вир еще раз перечитала утвержденный к выпуску вариант статьи, попавший в руки Пауля, раздраженно фыркая, скрипя зубами и нервно сжимая и разжимая кулаки. Один из советников положил рядом с ней распечатанные диаграммы. Пауль поставил рядом с клавиатурой чашку кофе и застыл. — Что именно вы хотите сказать мне? — не поворачиваясь к нему, произнесла фон Вир. — Я только что говорил по телефону с Бартельсом. Одной статьей они ограничиваться не собираются, у них есть материалы до нового года. И есть люди, готовые давать интервью. Фон Вир резко развернулась к нему. Пауль стоял, глядя перед собой, сцепив руки за спиной. Ему, насколько фон Вир могла заметить, нравилось быть пресс-секретарем министра обороны — эта заветная для любого мальчишки возможность если не быть, так хотя бы считаться причастным к закрытому, сплоченному обществу избранных, выполняющих особый долг, ведущих особую жизнь, готовых рисковать многим, в том числе собственной жизнью. Это проявлялось, в частности, в некоторых жестах: Пауль перенял их то ли у генералов, с которыми постоянно общался, то ли в каких-то третьесортных боевиках. Он стоял, медленно перекачиваясь с пяток на носки, сцепив руки за спиной и расправив плечи — у фон Вир даже заныла шея, когда она представила, каких мышечных усилий может стоить такая неестественная поза. Или шея у нее заныла по другой причине: если кто-то дает интервью, это может значить очень, совсем плохие перспективы для нее в первую очередь, это прикрыть крышкой и сделать вид, что проблема решена, не получится, личные истории, персонифицированные трагедии всегда привлекали многократно больше внимания, и — наверняка — даже премьер-министр сочтет необходимым дать оценку ситуации. И тогда точно покатятся головы. — Кто именно? — быстро спросила она. — Он пока не хочет сообщать имена. — Пауль посмотрел на нее и пожал плечами. — Полагаю, пока они там договариваются, уточняют и консультируются. Возможно, он не обладает этой информацией. Боюсь, и не будет обладать, пока ему не придется обратиться ко мне вполне официально за комментарием. Эдвина, или он просто не хочет рисковать собственной шкурой. — Он помолчал немного и добавил почти беззвучно: — Сейчас. Когда все соцсети кишат этим хэштегом. Фон Вир шумно выдохнула и запустила пальцы в волосы. Это был неожиданно мужской жест для женщины, предпочитавшей одеваться и вести себя таким образом, чтобы никто не забывал, что она в первую очередь женщина — сильная, амбициозная, решительная, но — женщина. Несмотря на перелет, на несколько часов в бюро, она выглядела вполне пристойно; по ней можно было определить, что рабочий день длился куда больше восьми часов, но блузка была свежа, жакет элегантен, и даже прическа все еще угадывалась — пока фон Вир не взъерошила волосы отчаянным движением. — Дайте предположу, — процедила она, — Бартельс внезапно перепугался, что плакали его надежды на кресло главного редактора, если он посмеет проигнорировать мощь этого движения. — Политически некорректно не обращать на него внимания, — сардонически отметил Пауль. Фон Вир внимательнее посмотрела на него. — Что именно разбудило в вас чувство юмора? — недовольно спросила она. — Это скорее усмешка на эшафоте, госпожа министр. Либералы требуют женской квоты, на вашем назначении господин премьер-министр не в последнюю очередь настоял, потому что вы последовательно призывали к модернизации, в том числе и гендерной, силовых структур республики, и внезапно все общество говорит о сексуальном насилии. Осмелюсь напомнить, что нам не удалось сколько-нибудь значительно повысить процент женщин в армии, и об этом желает говорить все больше людей. — Пауль, чьи именно интервью собираются использовать журналисты «Мира»? — В том числе и женщин, госпожа министр, — поморщившись, ответил тот. — Неожиданно много заявлений, просто удивительно, насколько сексуально предприимчивы стали служащие. — Имена, — резко вставая, приказала фон Вир. — Мне нужны имена. — Совещание начинается через семь минут, госпожа министр. Даже если мне, скажем, в ближайшие три минуты удастся добиться от, хм, знакомых, информации о том, кто именно согласился на интервью, мы все равно ничего не можем поделать. Я предлагаю провести совещание, держа в уме, что репортажи о сексуальном насилии в армии — это свершившийся факт, что нам не удастся воспрепятствовать им, что журналистам удалось нарыть достаточно убедительных историй и что это может прогреметь куда сильней с учетом этого «#именятоже». — Или наоборот. — Фон Вир пыталась пригрести волосы, глядя перед собой и задумчиво жуя губы. — Или наоборот. Она взяла чашку с кофе и поднесла ко рту. — Постарайтесь узнать все о давших интервью и поделившихся информацией. Все о том, с кем они говорили или пытались говорить, — приказала она. — И мне нужно будет поговорить с кадровиками.

***

Семи оставшихся минут хватило Эдвине фон Вир, чтобы допить кофе, сменить блузку, привести в порядок прическу и подправить макияж. Она стремительно вошла в зал для совещаний, сияя улыбкой, и бодро поприветствовала собравшихся. Личный помощник фон Вир дождался ее кивка и зачитал повестку. Иронично, почти издевательски читался этот список. На экстренном совещании министерства обороны не присутствовало ни одного военного чина. Более того, из двенадцати людей, включая саму фон Вир и Пауля, девять были мужчинами, из них когда-либо служили в армии только четверо. Пока Эдвина фон Вир числилась в фаворитках премьер-министра — он возлагал на нее надежды, активно поддерживал в карьерном росте и защищал ее начинания, — он защищал ее стремление окружить себя прежде всего гражданскими людьми. Он пытался объяснить это необходимостью коренной модернизации армии, особенно в условиях радикально меняющейся общественной парадигмы, охотно поддерживал инициативы фон Вир вроде привлечения гражданских аналитических структур для разработки плана развития армии или мероприятий по изменению имиджа армии — она-де должна стать более привлекательной для молодого поколения. Тому же «Миру» удавалось приводить слова анонимных источников из высшего командного состава — читай, военных, — если не с самой верхушки, то наверняка очень близких к ним, и они, эти слова, бывали очень резкими. Иногда сама фон Вир публично каялась в том, что не может найти общий язык с высшими офицерами, признавалась, что не понимает менталитет солдата вне зависимости от количества и размера звезд у него на погонах. Но состав ее ближайшего окружения не менялся, несмотря на все ее интервью и данные в них обещания: офицеров в нем не появлялось. Она начала с импровизированного отчета о поездке. И по ее словам выходило: все прошло неплохо, но МИДу не мешало бы серьезнее относиться к своим обязанностям в Африке, чтобы военный контингент с минимальными административными проблемами выполнял свои задачи. Ее слова сопровождались одобрительными перешептываниями, вопросы звучали благожелательно и были призваны скорее продемонстрировать лояльность, чем вправду критиковать или как-то иначе сомневаться в способностях министра, и в зале установилось оптимистичное настроение. Но фон Вир перешла к другому пункту. Модернизация армии — необходимая, давно и страстно обсуждаемая тема; еще предыдущий министр пытался заняться ей всерьез. Он охотно рассказывал во многочисленных интервью и эссе, какой представляет армию в современном обществе, какие задачи она должна на себя брать и как именно следует перестроить иерархию в обществе, чтобы исполнение этих задач было предельно облегчено. Он начал несколько реформ, из которых ни одну не довел до конца, и — не без давления со стороны премьер-министра — фон Вир была вынуждена говорить о преемственности и своем желании довести их до логического конца. Но, чтобы повысить собственный рейтинг в правительстве и в глазах общественности, ей нужна была личная тема, нечто, что ассоциировалось бы в первую очередь именно с ней. По большому счету, выбор был очевиден: первая женщина на посту министра обороны, разумеется, именно темам равноправия фон Вир посвящала значительное время. Едва ли не на первой же после присяги неделе она приняла участие в ток-шоу, где страстно, даже агрессивно рассказывала, что именно хочет и должна изменить в армии, как именно изменить отношение к ней женщин и, соответственно, женщин к ней. Армия должна соответствовать общественным тенденциям, говорила фон Вир при каждом удобном случае — предпочтительно когда вокруг было много журналистов, она должна быть прогрессивнее общества, потому что только так сможет с полной отдачей служить ему и защищать — потому что куда проще делать это, когда понимаешь тех, кому служишь, и разделяешь их ценности. Поэтому и сама фон Вир видела основной своей целью на этом посту изменение армейского менталитета таким образом, чтобы военные — консервативные, а иногда откровенно узколобые, упрямые в своих стереотипах люди — все-таки могли принять новые, либеральные ценности, которыми по праву гордится государство. Фон Вир старалась сделать возможным более комфортное пребывание женщин в армии — сама она вышла из семьи, в которой никто не служил, ее муж тоже ограничился обязательной военной службой почти тридцать лет назад, но никто не запрещал ей иметь свое мнение в отношении того, что она считала верным. В первую очередь, модернизировались казармы. Менялся режим службы. Естественно, пересматривался армейский устав и основанные на нем нормативы. Менялся этикет: в конце концов, нужно было учитывать необходимость обращаться не только к мужчинам, но и женщинам. И так далее. Маленькие шаги, должные привести к великой цели, как повторяла фон Вир снова и снова, улыбаясь сдержанно и одновременно мягко, лукаво щурясь и внимательно следя за журналистом: очарован ли ею, расположен ли к ней. Беда в том, что намерения фон Вир — традиционно гражданского лица на посту министра обороны — превращались в прах, сталкиваясь с армейской реальностью. Попытки оптимизации, которые предпринимали что фон Вир, что ее предшественник, что люди, находившиеся на посту до них, — а под оптимизацией новоявленные министры обороны прежде всего понимали сокращение расходов на новые технологии, перераспределение рабочей нагрузки и экономию практически во всем, сталкивались, с одной стороны, с давлением со стороны высших офицеров, с другой — военно-промышленных концернов, и обе стороны требовали совсем иного. Как бы ни хороши были Пауль и его помощники, в прессе нет-нет, да и всплывали очень неодобрительные мнения «человека, близкого к командному составу, но который по очевидным причинам предпочел остаться анонимным», и в этих мнениях офицеры поначалу осторожно, а со временем все более резко высказывались против начинаний фон Вир. И куда сложнее, чем стратегические, технические, дипломатические вопросы, оказывалось разрешить то, что фон Вир представляла своим ведущим проектом, своим важнейшим начинанием, любимым детищем: модернизацию армейского менталитета. Касалось ли это идеологии или положения женщин, можно было придумывать самые разные критерии, чтобы преподнести дело так, что якобы происходили и ощущались очень сильные изменения к лучшему. Для того, чтобы ведущие СМИ в трехминутных репортажах могли подтвердить это, материала доставало — либо его можно было подходящим образом подобрать. Но если речь шла о чем-то более объемном, показательно-парадных частей категорически не хватало. Банальный пример: процентное соотношение женщин и мужчин. Можно сравнивать с 1870 годом, когда в армии женщин не было, либо с 1946, когда в армии их служило несколько процентов — ни в коем случае с 1944, когда на фронт отправляли целые батальоны. Сейчас — более двадцати, прирост на целую позицию — но за пять лет количество женщин уменьшилось, а среди высших офицеров в некоторых родах войск их не было, и хорошо бы, чтобы Паулю удалось уговорить журналистов не обращать внимания на это, но он не всемогущ. А самым болезненным было, что тот же «Мир» собирался не просто публиковать репортажи о сексизме и сексуальном насилии в армии, но и снабжал публикации интервью с солдатами. Некоторые из интервьюируемых предпочитали оставаться анонимными, но не все. Фон Вир позволила себе небольшое вступление и передала слово главе пиар-службы. Тот сделал скорбное лицо и начал с того, что общества, выстроенные по строго иерархическому принципу, функционирующие на основании жесткого подчинения, не могут не оказываться благодатной почвой для сомнительных с этической точки зрения приказов: сами установки — сначала вбить безоговорочное послушание в головы подчиненных — приводят к тому, что командиры начинают позволять себе немного больше. Иногда это приводит к известным случаям превышения полномочий или даже злоупотребления ими. — Само существование в условиях устава не может не вызывать некоторой двусмысленности ситуации, — говорил он, время от времени делая паузы — подбирал формулировки потуманнее, — когда неподчинение требованию вышестоящего может быть расценено им как нарушение устава, но само требование вышестоящего находится в некотором несоответствии с законодательством. — Уголовным, — тихо произнес глава юридической службы Инго Вермейр, сорока восьми лет от роду, преданно следовавший за фон Вир из министерства в министерство более десяти лет. — В той мере, в которой оно применяется в вооруженных силах. — Если мы говорим о причине, по которой мы здесь собрались, именно оно и применимо, — с кислой миной заметил Пауль. — И это приводит нас… — начала фон Вир. — К стажеру Доркас Мунтеану. — Пауль обреченно вздохнул и повернулся к экрану, кликнул мышкой. — К сожалению, мне не удалось подготовиться к этому совещанию в полной мере, я прошу прощения, госпожа министр. И у меня, к сожалению, нет полномочий, которыми обладают, к примеру, высшие чины кадровой службы, мой паспорт допуска не позволяет в полной мере изучать личные дела. — Он прищурился и косо посмотрел на вице-премьера, в чьи обязанности входили кадровые вопросы. — Я уверен, тебе это не помешало, — невозмутимо ответил тот. Пауль пожал плечами, не скрывая самодовольства. Фон Вир хмыкнула. Паулю было достаточно, чтобы он снова принял сосредоточенный вид и справа от фотографии Доркас Мунтеану открыл на экране ее резюме. — Школа, аттестат зрелости, спортивные секции, ничего особенного, стабильный середнячок, не чемпионский материал, но на региональном уровне вполне достойно, предпочитала силовые виды спорта, нормативы сдала одной из лучших. Среди женщин, — счел нужным уточнить он. — Учеба в училище на автомеханика, тоже плюс в резюме. — Э-э-э, — протянул Вермейр. — Не могу не спросить, а девушка у нее есть? Фон Вир перевела на него недовольный взгляд: он с любопытством и не без одобрения смотрел на экран. Пауль снисходительно хмыкнул. — Представь себе, парень. Жених. Она уже подала рапорт с прошением об отпуске. Как раз для свадьбы. — Он кашлянул и осторожно добавил: — Несмотря на повод для интервью, рапорт она все еще не отозвала. — Так что там с ним? — спросила фон Вир, нетерпеливо постукивая пальцами по столу. — Интервью, — послушно отозвался Пауль, продолжая рассказывать, вызывая на экран все новые фотографии в скромной попытке живописания. — Небольшая предыстория. Из того, что я успел узнать. Десять месяцев назад, шестнадцатого сентября прошлого года, она подала рапорт командиру части, в котором заявила о приставаниях со стороны инструктора. Девять месяцев назад… ага, двенадцатого октября она подала ему еще один рапорт, в котором заявила, что имело место изнасилование, тот же инструктор. Майор… позвольте, майор Климт вызвал инструктора на допрос, затем ее, после этого вынес решение о временном отстранении инструктора, перевел ее в другую роту. Конфликт мог быть исчерпан. Но не с точки зрения фройляйн Мунтеану. Она подала рапорт уже командиру батальона. — Упорная девка, — одобрительно хмыкнул Вермейр. — Тренируется она с таким же упорством? Пауль нахмурился и попытался найти в документах информацию об этом. — Насколько я могу судить, нормативы не делятся на мужские и женские. Она стабильно в середине, кое-где поднимается и в первую двадцатку, одна из лучших женщин. — Он пожал плечами. — Можно сказать, что это достижение. — А с теоретической частью у нее как? — сухо спросила фон Вир. На нее посмотрели с опаской, услышав в голосе сталь. Пауль подобрался, избегая смотреть на нее. — Тут получше. Она оказывалась даже в первой пятерке. Впрочем, она и тут подавала рапорты, заявляя, что ее оценивали слишком пристрастно. — Очень последовательно, — процедил Вермейр. — Очень соответствует духу демократического государства, в котором равенство полов зафиксировано в конституции, — стукнув ногтями по столу, раздраженно заметила фон Вир. Звук получился громким, и голос прозвучал резче, чем она хотела. — Насколько ее заявления соответствовали истине? — Тесты пересматривались, оценки признаны объективными, — с готовностью ответил Пауль. — И пересматривались они все теми же майором… как его там, и его инструкторами, — пробормотала фон Вир. — Дальше. Пауль сдержал улыбку, но продолжил все тем же серьезным, немного торжественным голосом: — Рапорт, поданный полковнику Бернсу, был рассмотрен им лично, инструктор Н. и майор Климт подвергнуты допросу, после которого было вынесено решение о несоответствии информации в рапорте Мунтеану и действительности. Тут, наверное, стоит дополнить, что к рапорту было приложено медицинское освидетельствование фельдшера медслужбы, в котором указывалось о микротравмах половых органов и следах грубого физического воздействия, соответствовавших сексуальному насилию. Можно рассматривать это как угодно, — он снова развел руками и перевел взгляд на потолок, — но фельдшер все-таки не проходила соответствующей подготовки, чтобы еще и гинекологические проблемы решать, как-то не было необходимости, она — общей специализации. Ну и следы грубого физического воздействия — в армии, когда физподготовка включает, в том числе, и спарринги, и все такое. — Фельдшер — женщина? — быстро спросил Вермейр. Пауль усмехнулся. — Девочка. Только после обучения. Двадцать три года. Вермейр хмыкнул и неторопливо сделал пометку в блокноте, который держал на коленях. — Вы сомневаетесь в профессиональности солдат медицинской службы, Инго? — холодно поинтересовалась фон Вир. — Нисколько, госпожа министр, — преданно глядя на нее, ответил тот. — А вот в их опыте и, если позволите, отсутствии излишней романтичности — очень даже. Фон Вир качнула головой и посмотрела на Пауля, приказывая продолжать. Тот послушно кивнул. — Мунтеану подала следующий рапорт в октябре. Уже на имя генерала Эриксона. И заявление — в военную прокуратуру. Все с тем же фельдшерским заключением. — Пауль хмыкнул. — На сей раз допрашивали не только инструктора и ее, но и фельдшера, майора Климта и других инструкторов. Оснований для повторного дисциплинарного наказания найдено не было. Первичное признано соответствующим степени вины. Прокуратура отказалась возбуждать дело. — И она решила устроить публичную истерику? — Вермейр скептически поднял брови и откинулся назад. — Чтобы привлечь внимание общественности к очень скользкой, позволю заметить, ситуации «он сказал — она сказала». И самое главное — зачем? Какие выгоды она извлечет из публичного проветривания нижнего белья? — Я тоже придерживаюсь мнения, что это сводится к «он сказал — она сказала», — Пауль нахмурился. — Но. — Он оперся локтем о стол и принялся отгибать пальцы: — Эта предсмертная записка. В которой, кстати, поднимается все та же проблема, заметь. Он называет имена, между прочим. — Что, и этого тренера тоже? — Он очевидно предпочитает девочек, — пробормотал глава пиар-службы. Вокруг стола прокатилась волна смешков. Фон Вир хлопнула ладонью по столу. Говоривший с той же интонацией произнес: «Прошу прощения, госпожа министр». Вермейр развернулся к экрану, остальные повернули туда же головы. На экране была официальная фотография Доркас Мунтеану в парадной курсантской форме, со сдержанной улыбкой. Пауль кликнул мышкой, и эту фотографию сменили другие: для личного дела и пропусков — небольшая фотография, и на ней Мунтеану смотрела прямо в объектив, выглядя при этом очень недовольной. Еще одна, групповая — и очевидно было, что Доркас была выше многих курсантов-парней. Она была крепкого телосложения, коротко стрижена, смугла и темноглаза. В ее внешности угадывались то ли средиземноморские, то ли восточноевропейские черты лица, и кому-то они могли показаться грубоватыми, кому-то — чувственными. Но она была привлекательна и держалась с заметной, выразительной, располагающей к себе уверенностью. — Цыганка, что ли? — тихо спросил кто-то. — Синти, — прошипел Пауль. Фон Вир очень недовольно посмотрела на говорившего, но его внимание было приковано к экрану. — Ах да, политкорректность, простите. Что за семья у нее? — Мать, четверо братьев и сестер. Иммигрировали из Югославии сразу после развала социалистического блока. — Пауль пошуршал бумагами. — О семье ничего сверх этого не сообщается. Попробую собрать дополнительную информацию, у меня, к сожалению, до этого не было времени. — Позволю себе поиграть в адвоката дьявола. — Вермейр повернулся к фон Вир, та кивнула. — Предположу, что семья, как бы это сказать… маргинальная. То есть это очень похвально, что курсант Мунтеану куда-то стремится и чего-то достигает, но, скажем так. Из таких слоев выходят пробивные люди, согласен, но и некие моральные принципы у них заложены не те, к которым привычны среднестатистические женщины. В этом нет ничего плохого или хорошего, я вообще воздержусь от каких-либо оценок, это не моя задача, я просто обращаю ваше внимание, что несколько высших офицеров, в чьей профессиональной и моральной компетентности никто не сомневается, предпочли поверить этому Н. Обращаю ваше внимание, господа… и дамы, — он повернулся к фон Вир и склонил голову, обозначая почтительный поклон. — У барышни были средненькие результаты до поступления на службу, они немного выровнялись, но успешными не были. Возможно, допустимо, вероятно, что она готова была оказывать некие услуги в обмен на поддержку. А когда что-то пошло не так, она решила разыграть эту карту с оскорбленной девичьей невинностью. В современном обществе, в менее замкнутых условиях, в сложившейся на настоящий момент ситуации это вполне удачный маневр. К сожалению, армия — это не гражданское общество, в ней живут по иным правилам. — Прошу вас, Инго! — недовольно воскликнула фон Вир. — Прошу прощения, госпожа министр, но ничего нового. Люди, в том числе и женщины, всегда жаждали максимальных результатов при минимальных вложениях. — У нее есть жених. — Но не в казарме ведь. И, хм, это не всегда являлось таким уж непреодолимым препятствием. Повторно приношу свои извинения, если кого-то задело мое мировоззрение, — со смешком добавил Вермейр. — Вы собираетесь высказать ваши предположения тем журналистам, которые работают над репортажами о сексуальном насилии в армии? — вежливо спросил Пауль. — Сохрани боже! — Вермейр вздрогнул и выпрямился. — Но мы собрались здесь именно поэтому, а не чтобы разобраться. Для этого есть иные инстанции, которые, я уверен, честно выполняют свои служебные обязанности. — А для связей с общественностью есть ты. Или министерская пиар-служба. Я просто предупреждаю. Если по результатам этого интервью госпожа министр будет вынуждена объявить о сплошной проверке дисциплины во вверенном ей ведомстве, а это, скорее всего, неизбежно, — Вермейр повернулся к фон Вир, та кивнула в ответ: — и в этом случае следует быть готовыми и к такому. — Вот и готовься, — раздраженно огрызнулся Пауль и потер глаза. Затем он продолжил листать фотографии Мунтеану. И остальные предпочли смотреть на экран и молчать, время от времени промаргиваясь, чтобы прогнать дрему и усталость. После обсуждения других вопросов фон Вир объявила совещание законченным. Пауль пообещал отправить копии протокола и сопроводил это просьбой держать их как можно дальше от посторонних глаз — что было встречено понимающими, согласными кивками. Фон Вир не спешила уходить, и он тоже. — Курьеры уже должны были доставить приказ, — негромко сказал он, наливая кофе. — Это должно было быть приглашение, — процедила фон Вир. — Она служит в армии достаточно долго, чтобы перестать находить разницу. — Пауль пожал плечами и поставил перед ней чашку, сел напротив со стаканом воды. — Я поговорил с господами из «Светской жизни», они согласны подежурить у театра, в котором у вас абонемент. В эту субботу. Они будут очень рады заполучить и фотографии старших детей. В эту субботу, например. — Я поговорю с Дитмаром. — Фон Вир рассеянно поглаживала блюдце кончиками пальцев. Генералы наверняка предпочли бы большие фаянсовые кружки, по форме походившие на алюминиевый инвентарь времен Мировой войны. Но они будут пить из этих фарфоровых наперстков и делать это с самым высокомерным видом, словно делают одолжение. — Мы действительно давно не были в театре. — Я отправил людей к жениху этой Мунтеану, — после недолгой паузы продолжил Пауль. Фон Вир мрачно посмотрела на него. — Прошу вас, Пауль. Мне достаточно цинизма Вермейра и прочих альфа-самцов. Не опускайтесь до их уровня. — Хорошо, — легко согласился тот. — С женихом курсанта Мунтеану. Интервью еще и с ним было бы очень некстати. Особенно если она не врет. Фон Вир хмыкнула. — А она врет? Пауль пожал плечами. — Я не уполномочен решать онтологические проблемы. Моя задача — следить за выполнением насущных. Но я готов допустить всякое, чтобы оказаться готовым к самым разным сюрпризам. Вы не согласны со мной? — Даже к моей отставке? — полюбопытствовала она, поднося ко рту чашку. Пауль вздрогнул и беспокойно посмотрел на нее. Фон Вир кивнула. — Мне предстоит телефонный разговор с… — она подняла взгляд к потолку. — Сегодня вечером. После встреч с генералитетом, экономистами и пресс-агентствами. Подозреваю, на его столе уже лежат самые разные отчеты финминистерства. А что творится с бюджетом на следующий год, мне объяснять не стоит. Да? И это. И особенно сейчас, когда все эти либеральные газетенки просто искрят от этого хэштега. Она хмыкнула и отпила кофе, скривилась. — Что за дрянь? — воскликнула она. Пауль молча встал и вернулся со стаканом воды. Она, все морщась, облизала зубы и отпила из стакана. — Ее интервью совершенно ни к чему. Потому что оно откроет ворота многим другим, и после этого проще будет удержать воду в решете, чем других… от подобного. И тогда следующий призыв будет полностью провальным. Мы даже тридцати процентов женщин не наберем. — Фон Вир запустила пальцы в волосы. — И оппозиция четвертует меня. Прямо в Большом зале. И он пальцем не пошевелит, чтобы заступиться. Под «ним» она имела, очевидно, премьер-министра. — Вы уверены, что будут другие? — осторожно спросил Пауль. — Я уверена, что наверняка имели место случаи, которые могли бы послужить отличным основанием для горяченького репортажа. Физиология. — Она флегматично пожала плечами. — Что бы о ней ни говорили, она действует, особенно когда в армейских частях сознательно и целенаправленно воспитывают тестостероновых маньяков. — Я думаю, что господин премьер-министр высоко ценит ваши достижения на этом посту, — вкрадчиво произнес Пауль. Фон Вир нагнулась к нему. — Он ценит успехи! Хлопнув ладонью по столу, она встала. — Я подремлю полчаса. Если что-то случится, будите меня без колебаний. Она ушла. Пауль погрузил в стакан с водой соломинку для коктейлей и медленно отпил. В десять часов утра Эдвина фон Вир входила в зал для совещаний, улыбаясь и жизнерадостно глядя по сторонам. Она была одета в свежую блузку стального серого цвета, пиджак и брюки; ее волосы были тщательно уложены, и аккуратно нанесен сдержанный макияж. Расходы на парикмахера и визажиста входили в бюджет министерства; ревизоры из министерства финансов были недовольны, но не пытались запретить эту статью. Знали ли об этом генералы, собравшиеся в зале для совещаний, и если знали, обсуждали ли друг с другом, оставалось тайной, которую никто не хотел раскрывать. В повестке дня было много вопросов; репортажи, которые фон Вир рассматривала со своими приближенными, стояли в ней в середине. Достаточно, чтобы слегка сгладить недружелюбные настроения генералов, не слишком поздно, чтобы они начали нетерпеливо посматривать на часы. Но сначала куда более важные и трагичные темы: катастрофа вертолета (год производства 1981) и четыре жертвы в Сомали, неудавшаяся военная операция в Афганистане, жертвы: двое и еще девять с ранениями высокой и средней степеней тяжести, подготовка операции в Индийском океане по освобождению заложников у пиратов, совместные учения в Северо-Западной Европе, на которые уже не хватало средств и материальных ресурсов. Комплектация большинства частей составляла не больше восьмидесяти процентов кадрового состава, фонды устарели лет на пятнадцать даже в сравнении с польской армией, о которой никто из присутствовавших не говорил без снисходительной усмешки. Фон Вир слушала, улыбалась, возражала, доказывала, ругалась, снова слушала, обещала, ссылалась на телефонный разговор с премьер-министром и министром экономики, на встречи с лоббистами промышленных групп и снова улыбалась. Иногда неприязнь генералов была физически ощутима. Иногда — они улыбались ей в ответ. — Следующий пункт. К сожалению, не экономический — его как раз вполне возможно решить путем простых переговоров, — наконец сказала фон Вир и обвела присутствовавших тяжелым взглядом. — Вы ознакомились с информацией, которую подготовила пресс-служба. Прошу высказываться. Ответом ей была тишина. И каменные лица сидевших перед ней людей. Фон Вир скрипнула зубами. — Господа. Я надеюсь, вы понимаете, что мы — демократический институт в современном государстве. Мы подотчетны государству и должны следовать его принципам. И равенство полов относится к основополагающим. Живым примером жизнеспособности этого принципа являюсь я лично и ряд женщин, которых я волевым решением ввела в министерство. Их работой довольны все. Мне нужно обращаться за примером армий Израиля, скандинавских стран и Северной Америки, чтобы категорически подтвердить, что и в качестве простых солдат женщины более чем эффективны? Я не говорю о том, что даже некоторые ближне- и дальневосточные армии вполне эффективны в этом плане. Каждый из вас хотя бы один раз контактировал с представителями этих стран, и я крайне, очень недовольна, что я до сих пор вынуждена иметь дело с этим снисходительным молчанием. Мы обязаны — это наш долг перед обществом — включать в наши ряды женщин. Они составляют половину — пятьдесят один процент, черт побери, населения, и только по причине упрямства и предрассудков большинства высших офицеров и некоторых шовинистически настроенных младших мы лишены какого бы то ни было прогресса в этой области! — Следующим пунктом вашей повестки вы наверняка озвучите всеобщую инклузию. Психически, генетически и иначе неполноценные люди. А что, индивиды с трисомией двадцать первой хромосомы стоят же на кассах супермаркетов, почему бы им и за штурвалом истребителя не сидеть, — произнес один из генералов. — Это как раз исключено, — желчно отозвалась фон Вир. — В этом плане критерии отбора очень жестки. Чего не могу сказать о психических отклонениях вроде биполярных расстройств. И я не рассматриваю мой пол как психическую, генетическую или иную неполноценность. Еще мнения? Генералы, сидевшие перед ней, переглянулись, кто-то пожал плечами, но молчание не было нарушено. — Хорошо. В таком случае перейдем к ситуации, которая, к счастью, возможна только в демократическом государстве. Вы получили мою служебную записку, надеюсь, вы внимательно ознакомились с ней. Я намерена встретиться со всеми людьми, которые решили не сохранять инкогнито. Таковых, как ни удивительно, ровно один человек. Единственная женщина. Самая смелая изо всех них, смею сказать. — Не считая того, с постом на фейсбуке, — пробормотал кто-то. — Пресс-служба тщательно изучает социальные сети, рассчитывая установить иные аккаунты. — Фон Вир помолчала немного. — С подобной проблемой. Не удивлюсь, если таких аккаунтов окажется куда больше, чем вы, а с вами и я можете предположить. Генералы снова переглянулись. — Это проблема материальной обеспеченности территорий. И, если позволите, утрированной стыдливости некоторых особ. — Эти слова были произнесены с кривой усмешкой и встречены понимающими смешками. — Им нужны отдельные душевые помещения, отдельные медпункты и что угодно отдельное. К сожалению, наши бюджеты ограничены. Мы не можем позволить себе такой роскоши. Поэтому либо нежные барышни играют по общим условиям, либо пусть выбирают более соответствующие своим претензиям профессии. Хотя, возможно, госпожа министр воспользуется своими связями в правительстве и как-то повлияет на ситуацию. — Единственная женщина, согласившаяся открыто, без маски и голосового морфера давать интервью, указывает в многочисленных рапортах, что инциденты имели место в общих помещениях. — В голосе фон Вир зазвенела сталь. — Или вы предложите еще и учебные помещения разделить по половому принципу? Как в гимназиях начала прошлого века? Может быть, еще и избирательное право у женщин отобрать? Господа, я еще раз подчеркиваю. Если мы как демократический институт хотим рассчитывать на полную и абсолютную поддержку общества, на доверие, это должно основываться на нашем желании соответствовать этическим нормам, господствующим в нем, а они включают острую необходимость в предоставлении максимальных возможностей, в поддержке и поощрении женщин. Какового желания я в настоящий момент не наблюдаю. — Госпожа министр, женщины, в свою очередь, должны понимать, куда именно они приходят… — Они приходят в учреждение, существующее на общественные деньги и пользующееся общественным доверием! Насильственные действия подобного толка в их представления об армии наверняка не входят! — Какие еще насильственные действия? Необходимость активно участвовать в тренировках по три раза на дню? — Те самые, которые курсант Мунтеану указала в рапортах на имя генерала Эриксона! — А в рапорте на ваше имя она указала то же? Или — о ужас — она доверяла вам до такой степени, что решила вообще не утруждать себя подобным рапортом? Глядя на генерала Эриксона, фон Вир прошипела: — Марсель! Главный секретарь министерства подскочил к ней. — Мы отправили рапорт курсанта Мунтеану на экспертное изучение, прежде чем предоставлять его на ваше изучение. Генерал Эриксон торжествующе усмехнулся и откинулся на спинку кресла. Через четыре часа Пауль положил перед фон Вир протокол совещания. Она подписала его, не утруждаясь изучить, и оттолкнула от себя листы бумаги. Они веером рассыпались по столешнице. Пауль невозмутимо собрал их. — Некоторые институты истории активно сотрудничают с феминистическими организациями, — негромко сказал он. — Бюджет моего отдела вполне потянет заказ на изучение подобной направленности. Это утрет им нос. — Это не заставит их думать иначе. — Фон Вир поморщилась и нервно поправила воротник блузки. — У них нет выбора, позволю заметить. Либо они встраиваются в эту парадигму, либо обнаруживают, что молодые, либеральные и борзые обгоняют их на два корпуса. Я говорил кое с кем, кандидатуры есть. Она посмотрела на него, подняв брови. Пауль хитро прищурился. — Я могу отправить вам ссылку на личные дела нескольких офицеров помоложе и гибче. Фон Вир кивнула и задумчиво потерла нос. — В долгосрочной перспективе это отличная идея, но. Смена командного состава займет не одну легислатуру, Пауль. Едва ли у меня есть хотя бы эта. Если он не отправит меня в отставку за полгода до выборов, я очень сильно удивлюсь. А поддержка в правительстве у меня, хм, мизерная. Пауль молчал. — Сначала я все-таки поговорю с этой девочкой, — негромко сказала фон Вир. — Распорядись о кофе для нас. Она уже прибыла? — Ей выписывают временный пропуск. Она кивнула. Пауль колебался. — Вы действительно считаете, что вам удастся убедить ее отказаться от интервью? — наконец спросил он. — Я уверена, что не удастся. — Фон Вир скупо улыбнулась и, пожав плечами, продолжила: — Но я должна попытаться, это входит в мои неписаные должностные обязанности. Общее дело превыше всего, бла-бла. По крайней мере, именно так можно будет представить случившееся этим баранам с огромными звездами на погонах. Пауль все не уходил. — При необходимости я могу попросить о личном одолжении. Интервью могут просто не пустить в эфир. Или… — Он пожевал губы. — Отредактировать максимально радикальным образом. — Вы не будете этого делать. — Фон Вир подняла на него взгляд. Макияж на ее лице был свеж, но глаза — усталыми, их белки покрасневшими, справа от радужки правого глаза была заметна гематома. — Я… бог мой, я верю этой девочке. Я даже уверена в том, что она не единственная пострадала от этого Н. Но, Пауль, вы понимаете не хуже меня, что я не могу потребовать его головы на блюде. Как раз потому, что я настаиваю на соблюдении всех демократических процедур. Расследование скорее всего будет бесполезной тратой времени и ресурсов, этого инструктора по-отечески пожурят и отправят в учебную часть. Возможно, согласятся установить видеокамеры в общих помещениях, но не более. У Пауля на лице отразилось нечто, имевшее мало общего с удивлением, но куда больше — с осуждением. — О кадровом дефиците помним? — устало спросила фон Вир. — О том, что они поголовно будут голосовать за нацпатриотов, этих правых, тоже? А нам нужно, чтобы они поддерживали нас. Так что настраивать их против меня не стоит, достаточно того, что ими заправляет баба. Это уже достаточное огорчение для их нежных душ. Она взмахнула рукой и повернулась к экрану на стене, где транслировался один из центральных каналов. — Но… премьер-министр? — осторожно спросил Пауль, недоуменно, даже испуганно глядя на нее. Фон Вир повернула к нему голову, но взгляд ее остался прикованным к экрану. — Распорядитесь пригласить курсанта Мунтеану, — приказала она. Пауль кивнул и вышел. Она тяжело вздохнула и оперлась лбом на руку. Реакция премьер-министра беспокоила ее бесконечно, и предсказать ее не представлялось возможным. И чем мощнее раскручивались события, тем меньше фон Вир сомневалась в его крайнем недовольстве.

***

Секретарь ввела курсанта Мунтеану и закрыла за ней дверь. Мунтеану осталась стоять у самого входа. Фон Вир поспешила к ней навстречу, улыбаясь, и протянула руку для приветствия. Она в ответ щелкнула каблуками и представилась по уставу. И осталась стоять, сжимая в руке пилотку. — Прошу вас, проходите, располагайтесь, — невозмутимо предложила фон Вир, внимательно изучая ее. Благо Доркас Мунтеану, смотревшая поверх ее головы в окно, упорно игнорировала ее взгляд и любопытство. При этом неловкость, неуверенность, что-то похожее на робость, ощущались в выражении ее лица, в том, как подрагивали плотно сжатые губы, как напряжена была шея. Впрочем, нужно было обладать недюжинным опытом, чтобы различить все это за фасадом уставной невозмутимости. Фон Вир отступила в сторону и взмахом руки подкрепила свое предложение. Мунтеану скосила на нее глаза, посмотрела, куда та указывает, увидела там кресла, хотя в кабинете министра стоял стол для совещаний и стулья вокруг него. — Я распорядилась приготовить нам кофе. И снэки. Вы ведь с дороги? Прощу прощения, что отправленное вам приглашение прозвучало как приказ. С другой стороны, командование наверняка расценило это как командировку. Да? Или мне уточнить? — Фон Вир говорила, идя за Мунтеану и изучая ее. Удивлялась сама себе — в ней совсем крохотными, но очень щекотливыми пузырьками поднималась зависть. Доркас Мунтеану была всем тем, чем Эдвина фон Вир не обладала — она была высока, сильна, двигалась с решительностью и скупой, экономной и очень эффективной грацией, которую фон Вир имитировала скоростью. И форма очень шла Доркас Мунтеану — как-то пропорционально она была сложена, что грубый крой, плотная, непритязательная ткань и обилие функциональных деталей оказывались на своем месте. Фон Вир поправила короткие жемчужные бусы и обошла застывшую у кресла Мунтеану. — Садитесь, — гостеприимно предложила она. Ответом ей был очень выразительный насмешливый взгляд темно-карих глаз. Фон Вир усмехнулась и села. Вслед за ней и Мунтеану опустилась в кресло, выпрямила спину и расправила плечи, поставила ноги параллельно и положила пилотку на колено. Еще полминуты они изучали друг друга. Неизвестно, что Доркас Мунтеану замечала в женщине, сидевшей напротив, но фон Вир не могла не замечать, что кожа и особенно губы у визави шелушились, что волосы у нее были густыми, но тусклыми, что в мочках ушей было несколько дырок, но сережек не было. Кажется, и под нижней губой у нее когда-то был пирсинг, след, по крайней мере, остался. Ей не помешало бы тщательно удалить волосы с подбородка и над верхней губой, очень радикально скорректировать форму бровей — они были густыми и почти срастались на переносице. И при этом Доркас Мунтеану могла позволить себе быть абсолютно уверенной в себе, потому что ей было плевать на свою внешность. Секретарь поставила чашки перед фон Вир и Мунтеану, налила кофе и опустила кофейник на стол, ушла. Фон Вир взяла чашку. — Попробуйте печенье. Его испекли мои старшие дочки. Соли могло быть меньше в два раза, а сахара хотя бы немного… но в принципе вкусно, но совершенно не диетично. Или яблочный штрудель из нашего кафетерия. Очень неплохой. Доркас посмотрела на нее, изучила розетки и взяла печенье, испеченное дочками министра. Оно было кривоватым, украшения на нем расплылись, и Доркас, с подозрением изучив его, откусила. Одобрительно кивнула, съела и взяла другое. — Или, может быть, чай? — спросила фон Вир. После отрицательного кивка предложила воды. В ответ получила согласный кивок, пододвинула поближе к Мунтеану бутылку и стакан и продолжила пить кофе. Затем, опустив чашку на колено, сказала: — Я прошу прощения, мой график очень насыщен, так что перейдем прямо к делу. Доркас едва заметно усмехнулась и взяла еще печенье. — Я прочитала ваш рапорт, отправленный на мое имя, вместе с служебной запиской экспертов. Фон Вир ощущала на себе внимательный, насмешливый взгляд. Подняла голову — встретилась с взглядом Доркас. Та ждала. — Я также прочитала рапорты, которые вы писали майору Климту, полковнику Бернсу и генералу Эриксону. Прогресс заметен, как бы бессердечно это ни звучало. Рапорт на мое имя особенно убедителен, очень хорошо аргументирован и изложен весьма элегантно. — Фон Вир усмехнулась и подтянула к себе папку, открыла ее и снова закрыла. — Правда, как ни тяжело мне это признавать, от убедительности ваших рапортов статус-кво едва ли изменится. Она посмотрела на Доркас. Та с сосредоточенным видом ела очередное печенье, не сводя взгляда с фон Вир. Возможно даже, не моргала все то время, пока фон Вир говорила. В ответ Доркас только пожала плечами. — И вы ничего не будете делать, — не спросила — подытожила она. Фон Вир перевела дыхание и после долгой паузы произнесла: — Я могу сделать многое. Например, воспользоваться вашим случаем, чтобы установить во всех общественных местах видеокамеры. — А в кабинетах инструкторов? Очень удобные ведь для всякого. Фон Вир скрипнула зубами. — Я проконсультируюсь с юристами. Но скорее всего нет — могу представить количество правовых коллизий, включая право на личное пространство и так далее. Доркас хмыкнула и взяла еще печенье. — Я могу потребовать увеличения количества гинекологов, — подумав, продолжила фон Вир. — Хотя бы одного на две части. — И установить в смотровых кабинетах камеры, — подхватила Доркас и доела печенье. Фон Вир издала ехидный смешок и взяла одно. — Какая гадость, — прожевав и проглотив, призналась она. — Вы не пробовали галеты, госпожа министр, — хладнокровно ответила Доркас и взяла тарелку со штруделем. — Беда в том, что я действительно не могу вернуть ваш случай на повторное рассмотрение. Прокуратура уже вынесла решение, можно попытаться решить дело в судебном порядке, но это будет значить: либо министерство против инструктора, либо вы против министерства. Я не могу позволить первое, не сейчас. Насчет второго — ну что ж, мы сможем жить с этим. — Доркас хмыкнула и покосилась на чашку. Фон Вир пожала плечами. — Но либо у вас уже есть деньги на эту тяжбу, либо заключена страховка на правовую защиту. Нет? Доркас покачала головой. — Заключите, — негромко, но очень настойчиво сказала фон Вир, подаваясь вперед. — Она стоит не так много, чтобы вашего жалованья не хватило, но вам пригодится. Выберите ее так же, как вы составляли мне рапорт, и будьте готовы к действиям, требующим ее использования. Она положила руку Доркас на колено и легонько сжала его. Та подняла на нее удивленный взгляд. И ее глаза вспыхнули чем-то — пониманием, горечью и отчаянной, бесстрашной решимостью. Фон Вир опустила голову и убрала руку. Откинувшись в кресле, она продолжила непринужденно: — Я очень хочу верить, что ваш жених достойно прошел с вами это испытание. В ответ Доркас усмехнулась и отправила в рот кусок штруделя. — Нет? — Да какой жених, приятель, ну и так, в кино сходить и после там всякое. То есть у нас все было вроде серьезно. До армии. И мать была не против, чтобы мы поженились. Я поначалу думала, но потом… Просто, — Доркас пожала плечами. — Ну, чтобы никто не лез. Он поначалу что-то там такое порывался, но когда я ему сказала, что хочу дослужиться до генерала, он… Она махнула рукой. Поколебавшись немного, взяв тарелку двумя руками, она сказала, опустив глаза: — Это все ведь так и было. Сначала вроде незаметно, эти слова, типа что с нас, девок, взять. У нас отличные показатели, тесты мы пишем лучше остальных, но… в физподготовке плетемся в хвосте. И как-то это все. Сначала просто лапал, потом за сиськи хватал, типа то ли останавливал, то ли помогал, хрен знает, что этот мудак хотел… и потом вызвал к себе в двадцать два ноль-ноль и… — Она перевела дыхание. — Нужно было сразу в медчасть идти и требовать освидетельствования, я не подумала. Я в душ пошла. Хорошо, он в это время пустой. — А утром на тренировку? — Конечно. Фон Вир молчала. И Доркас тоже. — Ладно. Там еще шоколад есть, очень рекомендую, — сказала наконец фон Вир. — Сейчас я включу диктофон и попытаюсь уговорить вас отозвать интервью. Либо позволить сотрудникам нашей пресс-службы сотрудничать с журналистами в целях некоторой редактуры. Протоколы пойдут на ознакомление вице-министрам, генералу Эриксону и премьер-министру. Могу и вам копию подарить. Мои секретари — они просто мастера расшифровки. Доркас смотрела на нее и ждала. — Но решение принимать вам. — Фон Вир пожала плечами. Ответом ей была понимающая усмешка. Доркас отставила тарелку, взяла шоколад. Фон Вир принесла диктофон. И она старалась. Приводила аргументы, сделавшие бы честь любому из министров, выстраивала цепочки аргументации, которыми остались бы довольны профессора логики, требовала и убеждала, взывала к профессиональной солидарности и женскому единству. Доркас согласно кивала и продолжала есть шоколад. Наконец фон Вир выключила диктофон. — Протокол не надо, — тут же сказала Доркас. Фон Вир только поморщилась. — С вами немного позже свяжутся мои помощники. Есть куча мала разных организаций, занимающихся случаями, похожими на ваш. Я подозреваю, что поддержка, психологическая и юридическая консультация, реабилитация и все такое нужны не только вам. Доркас кивнула. — И парням тоже. Многим. И, госпожа министр, интервью пойдет в эфир. Даже если это будет стоить вам этого замечательного кабинета. — Если когда-нибудь вы будете стоять в нем в генеральском мундире, как гость или хозяин — неважно, я буду знать, что это не зря. После ухода Доркас Мунтеану она долго сидела, глядя на штрудель, думая, стоит ли попробовать пирожные, до которых не дотянулась ее гостья. Пауль заглянул и забрал диктофон. Вернулся снова. — Через полчаса с вами будет говорить господин премьер-министр, — прошептал он ей на ухо. Фон Вир поплелась к рабочему креслу. — Получилось? — спросил Пауль. Она медленно покачала головой. — Интервью пойдет в эфир. Но хотя бы опротестования решения прокуратуры не будет. Все-таки результат. — С точки зрения пиара это не самый плохой вариант, — заметил Пауль. — Но генералы будут крайне недовольны. Она пожала плечами. — Но вы обеспечите мне возможность встретиться с молодым поколением? — Облизав губы, она задумчиво продолжила: — И это не мешало бы сопроводить журналистским присутствием. — С удовольствием! — воскликнул Пауль. Фон Вир связалась с генералом Эриксоном, чтобы сообщить, что ее беседа с курсантом Мунтеану прошла не так, как планировалось — она была упряма и полна желания добиваться справедливости. Убедить ее не называть имена в эфире не получилось. Затем она долго сидела, откинувшись в кресле, и перебирала жемчужные бусы, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Удивительно, но премьер-министр был настроен вполне миролюбиво. Он одобрил решение фон Вир встретиться с жертвой — «с другой стороной тоже не помешает, хотя бы с дисциплинарными целями». Он пообещал самым пристальным образом изучить протокол беседы и заметки самой фон Вир. Затем спросил, велик ли шанс в субботу встретить ее и Дитмара в театре — «спектакль обещает быть роскошным, в нем все звезды». — Я порекомендовала бы вам воспользоваться служебным входом, — осторожно сказала фон Вир. — Пауль собирался обеспечить медийное присутствие у главного. Мы и дети, что может быть лучше для пиара. — М-гм, — задумчиво произнес премьер-министр. — Завтра я буду на «Прямом эфире с Сандрой Кёниг». Собственно, будет несколько неприятных мне тем, в том числе и министерство обороны. Она наверняка уже ознакомится с репортажем и с этой девочкой. Мне придется обличать и провозглашать. — Я готова к отставке, — собравшись с силами, произнесла фон Вир. — Зачем? — удивился премьер-министр. — Такого количества оплошностей не позволял себе ни один мой предшественник. — Чушь. Вы даже не в первой десятке. Просто пресса была не такой пронырливой. — Он немного помолчал. — Мой начальник охраны свяжется с вашим. Чтобы мы подъехали примерно в одно время. Зачем заставлять доблестных слуг народа и властителей дум ждать? Я буду рад приветствовать Дитмара и Анну-Катарину с Лизой. У фон Вир защипало глаза. — Они тоже будут рады видеть вас, — на выдохе произнесла она. После звонка она осторожно промокала глаза бумажной салфеткой. Пауль стоял перед столом навытяжку. Она подняла на него глаза, он положил перед ней два листа со списками. — Маршруты поездок. Оранжевым я выделил те места, в которых вам следует быть особенно внимательной к полковникам и майорам. Некоторые из них станут генералами, кое-кто очень скоро. Фон Вир перевела взгляд на листы. — Охотно, — сказала она. Пауль все не уходил. — Госпожа министр, — помявшись, сказал он. — У меня не самые хорошие новости. Она закатила глаза. — Аэробусы. Французские СМИ готовят к выпуску репортажи о коррупции в руководстве, — быстро произнес Пауль. — Имя вашего предшественника упоминается едва ли не на первой странице. С французами у меня не такие тесные контакты. — Он печально развел руками. — О боже, — произнесла фон Вир, пряча лицо в ладонях. — Мало того, что они не летают, так они еще и коррумпированы насквозь. Она, кажется, очень хорошо понимала Геракла, стоявшего перед конюшнями Авгия.