В постели с Джеймсом Бондом

Пролог

Джеймс Бонд — пожалуй, последний человек во всем мире, с которым стоит делить постель. Подобное невозможно вычислить после всего лишь одной совместной ночи. Обычно “отношения” носят у Бонда краткосрочный характер, поэтому никто не успевает выяснить, насколько ужасен он в роли того, с кем делят постель. Знание порождается опытом, который приходит, только когда спишь с Джеймсом Бондом хотя бы пять дней подряд. Прошло пять месяцев. Кью стоило бы покончить со всем этим из-за постоянных стычек с Бондом, но он не может найти в себе силы так поступить. Поскольку несмотря на все, что раздражает его и доводит до безумия, он знает: без него жизнь будет не мила. Даже если это часто сопровождается внезапным порывом придушить Бонда шнуром от ближайшей лампы.

1. Часы

Первая особенность совместного сна с Джеймсом Бондом состоит в том, что он не всегда находится в постели. Когда Бонд на задании, кровать кажется Кью необъятно широкой, но вместе с тем — странно пустой. Он должен благодарить Бога за возможность вертеться и разваливаться на постели как только захочется, а также иметь доступ ко всем (ранее скрываемым и тайно хранимым) подушкам и одеялам. Но после нескольких месяцев ночных сражений с Бондом мирные просторы пустой постели кажутся скучными и непривлекательными. Иногда он ненавидит ее настолько, что спит на диване. Но после злится на боли в шее и спине и в конечном итоге возвращается в непомерно большую кровать, пытаясь заснуть без своего не считающегося с другими партнера. Кью даже старается окружить себя подушками, чтобы казалось, будто Бонд лежит рядом, и в какой-то момент ночи отбрасывает одеяла, отчего ноги его мерзнут, и приходится неохотно вставать, тянуться за ним снова, чтобы укрыться. Но это не одно и тоже, и по ночам, когда он не валится с ног от усталости, Кью часами пялится в потолок и проклинает Бонда за то, что тот его до такой степени испортил. Спать без него так же трудно, как и с ним — возможно, в одиночестве даже труднее. Но когда Бонд появляется, это почти всегда сюрприз. Иногда Кью возвращается с долгой смены в МИ-6 и обнаруживает Бонда уже спящим в его кровати, прямо посередине, так что Кью приходится заползать за него и толкать в сторону, чтобы прилечь. В иных случаях Кью ложится спать и просыпается от того, что Бонд вломился в его квартиру в какую-нибудь богопротивную рань. В последнее время ночные визиты стали обыденностью. Как правило, когда Кью наконец засыпает после своих манипуляций «кровать-диван-и-снова-кровать», чтобы урвать столь необходимый отдых, Бонд будит его, вползая к нему в постель. — Просто воспользуйся чертовым ключом, который я сделал тебе, — ворчит Кью однажды ночью, когда Бонд забирается через окно и снимает туфли у изножья кровати. — Потерял, — говорит Бонд и лезет под одеяло. Он благоухает потом, грязью и порохом. Он прижимается к Кью и запускает руки под его пижамную рубашку. — Прими душ, — командует Кью. — Утром, — отвечает Бонд и принимается целовать его шею. — Уже утро, — стонет в подушку Кью, слишком раздраженный чересчур ранним часом и полностью истощенный за последние нескольких дней, чтобы уступить нежным губам на своем затылке. — Говоришь, от меня несет? — интересуется Бонд и кусает в абсолютно безотказное местечко, с правильным нажимом, вызывая дрожь. Руки под его рубашкой скользят вверх, пальцы Бонда сжимают правый сосок Кью. Он тут же возбуждается. — Да, — говорит Кью, но слово выходит с придыханием вместо возмущения. Язык Бонда скользит вокруг раковины его уха, и Кью издает тихий несолидный звук. Это поощряет Бонда продолжать. Кью чувствует, как очень заинтересованный длинный член прижимается к его бедру. — Идем в душ со мной, — предлагает Бонд. — Мне на работу утром, — отвечает Кью. Бонд вжимается бедрами в его зад и, Боже — он так скучал по этому. Горячее длинное тело ощущается всей спиной Кью как открытое приглашение, особенно после долгой недели без него. Рот Бонда возвращается к его шее, мягко целует, спускаясь вниз от линии роста волос до полоски кожи, выглядывающей из-под воротника рубашки Кью. — Я скучал по тебе, — бормочет Бонд, а потом проводит языком вдоль позвоночника, возвращаясь губами к шее. Кью ежится, и вдруг ему уже наплевать на ранний час или на то, что в первую очередь он должен быть на работе. Единственное, что сейчас важно — горячая влажная полоска вдоль его шеи и рука Бонда, пробегающая по груди, а потом уходящая ниже — к ребрам и животу. — Нет, не скучал, — отвечает Кью, когда пальцы Бонда заползают под пояс его штанов. — Скучал, — настаивает тот и двигает бедрами так, что у Кью перехватывает дыхание. Бонд рисует узоры на внутренней стороне его бедра, и всю сонливость Кью как рукой снимает. — М-м-м, — стонет Кью, не желая так быстро сдаваться; он всего лишь поощрит его. Но Бонд уже знает, что выиграл — это становится очевидно, когда он обхватывает мозолистыми пальцами головку члена Кью, и тот всхлипывает. — Идем со мной в душ, — повторяет Бонд, соблазнительно мурча ему в ухо. Кью уступает, потому что всегда так делал и будет делать. «Только не превращай это в привычку», — предупреждает его Кью. (Но Бонд, разумеется, превращает).

2. Раны

Кью не брезглив. Не счесть всех ушибов и ранений, которыми наградила его работа: от ожогов до рваных ран. В отделе разработок поврежденные и почти оторванные конечности Кью видит с пугающей частотой, особенно на стадии испытания проектов прототипа. А еще он работает с агентами программы «Два Ноля», которые появляются в техническом отделе после миссий, чтобы вернуть оборудование (или его остатки), щеголяя ножевыми или огнестрельными ранениями. Поэтому Кью при виде крови не бледнеет, не зеленеет и не падает в обморок, как некоторые. Однако это не значит, будто она ему очень нравится, и, безусловно, не означает, будто он жаждет быть выдернутым из глубокого сна, чтобы столкнуться с подобным в несусветную рань. Но Кью быстро усвоил: его желания не имеют значения, когда речь идет о Бонде. Откровенно говоря, с Бондом можно распрощаться с полноценным, здоровым сном навсегда. — Что? — мямлит Кью, просыпаясь от того, что его осторожно трясут за руку. Он щурится, когда ночник включается, и в поле зрения появляется размытая фигура Бонда. Кью надевает очки, и картинка проясняется. Ему тут же хочется, чтобы зрелище перед ним оказалось кошмарным сном, а не реальностью. Бонд без рубашки, он сидит на краю постели спиной к Кью. И спина эта подобна карте, состоящей из синяков и окровавленных повязок, которые отчаянно нуждаются в смене. Как Бонд сумел долететь домой в таком состоянии непонятно, но все объясняется, когда Кью видит полупустую бутылку виски у него в правой руке. Он касается левой руки Бонда, которую тот держит на колене, и радуется, что Бонд не отшатнулся от него. Кью еще помнит его реакции после миссий, когда все только начиналось: он не хотел, чтобы Кью знал о ранениях, поэтому не позволял ему увидеть их, и часто где-то пропадал целыми днями, пока раны не затянутся немного сами. Теперь Бонд сразу идет к Кью со всеми своими ранами, больше не стараясь прятаться или уклоняться от его рук. Это — безмолвная демонстрация доверия, просьба о помощи, и Кью готов сделать все необходимое невзирая на время или тяжесть травмы. — Ложись, — командует Кью, и все следы усталости немедленно исчезают. Бонд подчиняется. Словно на автопилоте он подходит к другой стороне кровати, ставит бутылку виски на тумбочку, а затем ложится в постель, устало вздыхая. Кью встает с кровати и идет в ванную, там берет аптечку, одну из тех, которые в МИ-6 выдают лишь медицинскому подразделению для выполнения спецзадач. Кью случайным (или не очень) образом удалось раздобыть себе ее в личное пользование. В ней больше одного стандартного набора бинтов, пластырей и дезинфицирующих средств, и эта аптечка пригождалась ему бесчисленное количество раз. Он несет ее в спальню и кладет на кровать рядом с Бондом, который по-прежнему еще в сознании — он неподвижно лежит, уставившись невидящим взглядом куда-то в стену. Бонд молчит, когда Кью включает свет в спальне, но ненадолго закрывает глаза, ощутив пальцы Кью в своих коротких волосах. Он отзывается на ласку как человек, изголодавшийся по нежному прикосновению, и это логично по мнению Кью, ведь Бонд — агент с двумя нулями в позывных и больше привык к стрельбе, ножу и кулакам, чем к трепетным прикосновениям. Бонду потребовалось много времени, чтобы понять — ласка не всегда один лишь секс, это и близость другого рода. Но едва его восприятие поменялось, изменился и он сам, смягчив свои острые края. Кью знает: ни одна живая душа не поверит, что Джеймс Бонд любит обниматься. Кью возвращается в ванную, чтобы как следует вымыть руки антибактериальным мылом. Затем идет в спальню и становится на колени рядом с кроватью. Деревянный пол тверд, и колени Кью протестуют, но благодаря этой позе он может смотреть Бонду прямо в глаза, и тот переводит взгляд со стены на Кью. Его глаза кажутся такими живыми и яркими, хотя тело выглядит разбитым и болезненным. Кью хочется спросить, что произошло — во время миссии была пара сбоев, но ничего, что могло бы вызвать подобные травмы, — однако он этого не делает. Бонд расскажет, если захочет. — Ничего не сломано? — спрашивает он и натягивает медицинские перчатки перед тем, как начать снимать повязки с груди Бонда. — Нет, — тихо и устало отвечает Бонд. Кью бросает на него обеспокоенный взгляд, но потом быстро возвращается к работе. Он не хочет, чтобы Бонд принял заботу за жалость. — Внутреннее кровотечение? — продолжает Кью. — Нет, — снова повторяет Бонд. Кью смотрит на глубокую рану на левой стороне груди Бонда, зашитую кое-как, опухшую и гноящуюся. — Чем ты себя шил? Зубной нитью? — спрашивает Кью, хотя не нуждается в ответе, потому что и так его знает. Но он хочет услышать голос Бонда. В ответ раздается невнятное хмыканье, и Кью считает, что это лучше, чем ничего. Едва очистив порезы на груди Бонда, Кью начинает говорить — ровным и мягким голосом. Ничего важного нет в этом монологе, в основном он болтает о работе и пересказывает сплетни, которые доходят до его отдела. Это не от нервозности или необходимости заполнить тишину, просто Кью знает, что Бонд любит его слушать. Тот рассказал об этом в первый раз, когда пришел к нему домой с разбитой физиономией и просьбой подлатать его. С тех пор Кью всегда при необходимости занимается этим. Болтовня почти усыпляет Бонда. Кью видит, как его веки опускаются, прикрывая голубые глаза, но Бонд все равно не отключается. Тем не менее, Кью знает, что Бонд сейчас очень далеко. Он даже не вздрогнул, когда Кью пришлось снять несколько швов и переделать их. Не последовало реакции и на пропитанную спиртом вату, которой он обжег раны, дезинфицируя их. Бонд дышит так же спокойно, когда Кью встает с пола и залезает к нему в кровать, чтобы осмотреть повреждения на спине. Спустя некоторое время повязки Бонда сменены, раны обработаны и выглядят гораздо лучше, чем когда Бонд появился. К этому моменту у Кью болят колени, глаза жжет от усталости, а горло немного охрипло. Ему не хватило тем для непрерывного двадцатиминутного монолога, поэтому он принялся проговаривать вслух команды кодирования и должностные инструкции, просто чтобы заполнить тишину. Бонд не произносит ни слова, пока Кью не возвращается в кровать к нему под бок, потушив свет. — Спасибо, — шепчет Бонд в подушку. Кью улыбается и придвигается ближе, но не обнимает, боясь причинить боль. Вместо этого он наклоняется и касается губами неповрежденной кожи на лопатке Бонда. Она пахнет кровью и спиртом. — В любое время, — отвечает Кью, вкладывая в этот короткий ответ огромную гамму значений. Бонд тянется к его руке, и Кью позволяет ему взять ее. (Пятна крови на постельном белье так и не отстирываются, какое бы средство Кью ни пытался испробовать, чтобы вывести их. Поэтому он мысленно напоминает себе купить новый, более темный комплект.)

3. Битва за одеяло

Джеймс Бонд проклятый вор. Кью осознал это в самом начале их отношений, еще до того, как они стали вместе спать. Все началось с малого: в один прекрасный день исчезла его любимая ручка, а спустя неделю Бонд вытащил ее из внутреннего кармана пальто, чтобы сделать пометки перед миссией. (Бонд горячо настаивал, будто ему показалось, и ручка эта совсем не его. И так и не отдал ее, несмотря на все ухищрения Кью.) Затем больше — со стола Кью пропала папка, которая содержала некую щекочущую нервы информацию о контрабандистах, переправляющих оружие в Колумбию. (Кью вернул папку, но лишь после возвращения Бонда из так своевременно подвернувшегося отпуска в Боготе, окончившегося загаром и уничтожением упомянутых выше контрабандистов.) Теперь, когда они спали вместе, воровство усугубилось. (И весьма сильно.) Бонд не только крадет драгоценные часы сна своими появлениями посреди ночи с травмами, но и лишает Кью единственного, без чего он терпеть не может обходиться. — Джеймс Бонд, я тебя прикончу! — рычит Кью в подушку, когда, дрожа, просыпается в несусветную рань. На улице — середина зимы и ледяной дождь. Кью слышит, как барабанят капли в окно. Ему холодно. — Хм? — мямлит Бонд, мгновенно просыпаясь. Годы работы в МИ-6 сделали его сон очень чутким. Кью должно быть совестно будить Бонда, только что вернувшегося из изнурительной десятидневной разведывательной миссии в Украине, а потому крайне нуждавшегося во сне. Но затем Бонд спрашивает: «О чем ты?» и Кью хочется его придушить. Бонд, очевидно, чувствует это, поскольку тут же принимается осыпать легкими, несколько извиняющимся поцелуями затылок и шею Кью, именно так, как ему нравится. Но он неумолим. Кью не перестанет злиться на ситуацию, которая стала нормой с того момента, как Бонд обосновался в его постели. — Куда, черт возьми, делось проклятое одеяло? — спрашивает Кью, не обращая внимание на то, что его тон больше напоминает рык. Когда он шарит ногой по постели, то даже покрывало нащупать не может. Бонд наверняка сбросил все на пол. Кью у него под рукой дрожит всем телом от холода в комнате. На нем только трусы, потому что в постель он отправился весьма разгоряченным после основательного раунда любовных ласк. Прошло несколько часов и единственная часть его тела, которая не задубела от холода — это спина, прижатая к несправедливо теплой груди Бонда. Но конечности у него онемели, а нос заледенел, и Кью абсолютно не может понять, почему, черт возьми, Бонд ради спасения собственной жизни не в состоянии оставить одеяло с покрывалом на кровати. — Не знаю, — равнодушно бормочет Бонд, прижимаясь к нему так, словно собирался спать дальше. Тот факт, что Бонд генерирует тепло лучше любой печки, не означает, будто Кью жарко рядом с ним. В отместку он кладет свою босую ногу на голень Бонда и злорадствует, когда тот вздрагивает. — Черт, Кью! Надень носки. — Этой проблемы бы не возникло, оставь ты на постели гребаное одеяло! — рявкает Кью. — Слишком жарко, — жалуется Бонд. — Холодрыга, — отвечает Кью и прижимается ногами к ступням Бонда. Тот шипит ему на ухо, но не отстраняется. — Надень носки, — предлагает Бонд, словно это решит все проблемы. — А может лучше ты перестанешь сбрасывать одеяло? — говорит Кью, опять дергая ногой в поисках хоть какого-нибудь тепла. — Носки надеть — легче всего, — настаивает Бонд. — Это моя кровать, — возражает Кью. — И как это понимать? — интересуется Бонд таким тоном, словно пытается не рассмеяться. Кью толкает его в бок и переворачивается под его рукой. И сразу же прижимает холодный кончик носа к его горлу, одновременно просовывая свое холодное колено между ног. Даже несмотря на темноту и отсутствие очков, Кью знает, что это влияет на Бонда: он чувствует мурашки, которые покрыли теплую кожу. — Моя постель — мои правила, — припечатывает Кью, шевеля холодными губами вдоль шеи Бонда и слегка касаясь зубами его кадыка. Потом проводит по нему языком, чувствуя, как Бонд тяжело сглатывает. Теперь он проснулся, значит, они могли бы насладиться бодрствованием. Кью зажимает сосок Бонда указательным и большим пальцами. Холод ли пальцев, или же боль (а может и то, и другое) заставляют ничем не прикрытый член Бонда заинтересованно дернуться. Ну, по крайней мере, Кью получил свою долю внимания. — Что за правила? — хрипло спрашивает Бонд. Его ладонь кажется слишком горячей для холодной кожи Кью, когда он проводит ею по спине. Кью изворачивается и оказывается сверху, оседлав Бонда. Вокруг темно, и Кью примерно прикидывает расстояние между ними, замерев всего в нескольких миллиметрах от рта Бонда. Он чувствует, как тот дышит под ним, ощущает теплые пальцы на своих бедрах. Все больше встающий член — твердый и настойчивый — прижимается к Кью, которому стоит немалых усилий не тереться о него, как отчаянному подростку. Но затмение длится всего несколько секунд, и, к счастью для него, разум проясняется — в конце концов, он на задании. — Правило таково, — начинает Кью, мягко касаясь губ Бонда, прежде чем жадно впиться в нижнюю, почти прикусывая ее до крови. Бонд дергается и с такой силой сжимает пальцы на бедрах Кью, что явно оставит синяки. Кью продолжает совершенно ровным тоном — спокойным и серьезным. Именно его он использует на миссиях агентов программы «Два ноля», не обращая внимание на их фокусы. — Еще раз сбросишь одеяло с кровати, и каждую ночь в обозримом будущем будешь довольствоваться диваном. Бонд молчит некоторое время. Когда он заговаривает, Кью слышит ухмылку в его голосе: — Всегда любил вызовы. — Проваливай. Бонд демонстративно щелкает резинкой трусов Кью. — Ты такой сексуальный, когда злишься. Кью сильно прикусывает его ключицу. Бонд понимает это как поощрение, и они жестко и агрессивно трахаются, после чего оба наутро в синяках, но вполне довольны. (Это ничего не меняет, потому что, в конечном итоге, одеяло все равно оказывается на полу. Когда ситуация повторятся несколько дней подряд, Кью решает, что Бонд делает это специально — просто чтобы позлить его.)

4. Кошмары

Такой вещи, как спокойный сон, больше не существует. Кью начинает понимать, что спать с агентом программы «Два ноля» в меньшей степени означает сон как таковой, и в большей — пробуждения посреди ночи по причине, с которой большинство нормальных людей вообще не должны сталкиваться. Порой отвлекающие факторы приятны, но некоторые очень беспокоят. Самое ужасное — это ночи, когда Бонд крепко спит и видит сны, которые никогда не бывают приятными — Кью узнал это почти сразу в первые же недели их отношений. Он выяснил, что у Бонда два типа кошмаров: от одних он дергается и становится агрессивным, другие же внезапно будят его и вытаскивают из постели прямо к бутылке. Эти «тихие» кошмары — самые плохие, потому что когда Кью просыпается, Бонд уже вусмерть пьян и мрачен. После этого он всегда отдаляется и исчезает на несколько дней. Кью легко может найти его, однако знает, что Бонд не хочет быть найденным, поэтому оставляет его в покое. Такие дни всегда наполнены тревогой и беспокойством, от которых Кью не может избавиться, как бы ни старался. Это настолько ужасно, что он предпочел бы видеть Бонда раненым и окровавленным в своей постели, чем физически невредимым, но с кошмарами. Травмы можно зашить, продезинфицировать и дать обезболивающее; душевные же раны гораздо глубже — с ними он ничего не может сделать, да и Бонд вряд ли ему это позволит. Середина февраля. Эти ненормальные отношения тянутся уже семь месяцев, когда Бонда настигает одна из таких ужасных ночей. Кью резко просыпается, будто кто-то окатил его ледяной водой, сердце стучит настолько оглушительно, что на мгновение заглушает собой все остальные звуки. Он не знает, сколько времени — в комнате все еще темно, — но чувствует, как Бонд учащенно дышит рядом с ним. Это явно начало «агрессивного» кошмара, потому что руки и ноги Бонда начинают бессознательно дергаться. Это случается не часто, что очень радует. В последний раз Бонд проснулся как раз вовремя, чтобы не сломать ему запястье. Кью до сих пор это помнит, и не только из-за страха быть искалеченным — Бонд выглядел невероятно испуганным, стирая слезы с его лица, когда пришел в себя. Кью до сих пор сожалеет о своей неспособности что-то сказать тогда, потому что Бонд в тот раз быстро оделся и ушел, отягощенный виной, после чего рванул в Азербайджан на две недели на добровольную миссию, не обратившись ни к Кью, ни кому-либо другому из его отдела за помощью. К моменту возвращения Бонда синяки на запястье Кью исчезли, но потребовалось немало сил и уговоров, чтобы убедить его снова остаться с ним на ночь. Теперь Кью знает, что нельзя резко будить Бонда, а нужно попытаться как можно естественнее вывести его из кошмара. Он садится в кровати и включает свет, фокусируясь на размытой фигуре рядом с собой. Бонд запутался в простыне, а одеяло валяется на полу. Кью аккуратно расправляет сбившийся ком. Однажды, когда они говорили о кошмарах, Бонд признался, что ему снятся пытки. Поэтому Кью не хочет добавлять ему в реальности что-то, что могло бы подкрепить их. Включая прикосновения. — Джеймс, — произносит Кью как можно мягче. Он немного придвинулся к нему, но не настолько, чтобы нависнуть — Бонд почувствовал бы это и бессознательно отреагировал бы так, как его учили. Теперь Кью знает, насколько может приблизиться к нему, оставаясь в безопасности. Он садится на собственные ладони, чтобы подавить в себе порыв прикоснуться к Бонду. Вместо этого он говорит с ним тем же тоном, который использует при разговорах через интерком. Спокойный и уверенный голос, который — в этом Кью абсолютно уверен — может сосредоточить Бонда в разгар самой тяжелой миссии. Он использует положительные слова — «дом» , «безопасность», «Англия», — но без особых интонаций, зная, что ровность его голоса успокоит лучше внезапного подъема и спада тона при нормальной речи. Кажется, это длится часами — но вот наконец тело Бонда расслабляется и замирает. Дыхание возвращается в норму, однако он не просыпается. Между тем Кью потряхивает от адреналина. Он знает, что еще не скоро уснет, но выключает свет и снова ложится в постель. Хотя его голые ноги замерзли, и ему очень хочется поднять с пола одеяло, Кью этого не делает, боясь потревожить Бонда, решает терпеть холод и замирает на подушках. Несмотря на кажущееся спокойствие Бонда, Кью на всякий случай сохраняет между ними расстояние, долгое время прислушивается к его дыханию, следя за собственным, чтобы быстрее уснуть и разогнать адреналин, бушующий в крови. Но едва его веки тяжелеют и он погружается в сон, как кошмар снова возвращается к Бонду. — Джеймс, — снова произносит Кью, боясь прикоснуться к нему. — Джеймс, ты в порядке. — Он не садится и не включает свет, просто лежит неподвижно и говорит с Бондом максимально тихим голосом. — То, что ты видишь сейчас, не реально. Это просто сон. Ты дома. В безопасности. Несмотря на предыдущий успех этой тактики, на этот раз Бонд, похоже, не успокаивается. — Нет... — бормочет он и дергает головой в разные стороны. Кью слышит, как от каждого движения шуршат его волосы, соприкасаясь с подушкой. — Нет... — Да. Все в порядке, Джеймс, — говорит он, а потом добавляет жесткости в свой тон: — Это просто сон. — Кью… — зовет он сначала шепотом, а потом повторяет снова и снова, каждый раз все громче. Кью чувствует, как мышцы напрягаются, а волоски на загривке встают дыбом. Бонд никогда не звал его во время кошмара. Иногда у него вырывалось «Веспер» или «М», но еще ни разу — «Кью». То, с каким надломом звучит голос Бонда, выбивает из колеи, и Кью не хочется знать, что же ему снится. Он может только догадываться. В данный момент он не знает, поможет или наоборот, помешает его голос, и не может найти слов, хотя искренне хочет помочь. К счастью, что-то щелкает, и Бонд так резко вскакивает, что кровать ударяется об стену. Он давится воздухом, хрипло выдыхая, будто тонет или плачет, а может и то, и другое. Из-за плохого зрения Кью почти не видит его. Он хочет прикоснуться, но боится спровоцировать срыв. Кью впервые видит Бонда настолько слабым. Лишь когда Бонд перестает так судорожно дышать, Кью решается напомнить о себе. Он не делает никаких резких движений и не пытается встать. Просто внимательно и напряженно смотрит на размытую линию спины Бонда и говорит: — Джеймс. Кью может поклясться, что слышит, как тот ломается. Бонд поворачивается, а затем хватает его, касаясь везде, где только может достать, словно пытается уверить себя, что Кью здесь. Вокруг слишком темно, лица Бонда не видно, все, что чувствует Кью — это давление дрожащего тела и судорожные вздохи, похожие на рыдания. Только после того, как Бонд понимает, что он реален, объятия медленно становятся менее отчаянными и более целенаправленными. Он снова и снова дотрагивается до волос и лица Кью. Большие пальцы на скулах дрожат. Бонд чуть склоняет голову и зарывается носом в волосы Кью. Руки опускаются вниз, и ладони ложатся по обе стороны на его шею. Бонд считает его пульс, касаясь губами его лба. Затем руки на мгновение выпускают его, Бонд сдвигается и обхватывает Кью за плечи, зажимая между своей все еще тяжело вздымающейся грудью и матрасом. Кью трудно дышать, но он не пытается вырваться. Бонд нуждается в этом, и Кью готов дать ему все, чего бы тот ни пожелал. Спустя целую вечность Бонд отпускает его, давая Кью возможность сделать такой необходимый глоток воздуха. Однако он не отодвигается, и Кью задается вопросом: уж не потому ли, что Бонд хочет чувствовать каждый его вздох. Он понимает, что оказался прав, когда тот наконец произносит, напряженно и хрипло: — Ты жив. Он опирается на локти, чтобы распределить свой вес, зарываясь лицом между шеей и плечом Кью. Руки возвращаются к его волосам. Сейчас, когда первоначальная паника утихла, движения гораздо мягче, но тело Бонда все равно напряжено. — Да, — говорит Кью и поднимает руки, чтобы прикоснуться к талии Бонда. Тот дрожит, и он пытается удержать его, слегка прижимая пальцы к лопатке. — Я здесь. — Мне... приснился сон... — выдавливает Бонд, и Кью слышит его растерянность и попытки отделить сон от реальности. Пальцы сжимаются в его волосах, но Кью даже не думает вырываться. — Ты... они пытали тебя... — Я здесь, — повторяет Кью, стараясь убедить его. — Я в порядке. — Они убили тебя, — продолжает Бонд, словно не слыша. — Они... до этого, они тебя... — на его коже проступает холодный пот — Кью чувствует его под подушечками пальцев. — А потом они убили тебя... прямо передо мной. Я не смог... Не смог... — Кью слышит, как Бонд захлебывается эмоциями и ощущает в груди жгучую боль. Все щиты Бонда полностью пали, он беспомощен и уязвим. Таким его позволено видеть только Кью. Такое доверие ошеломляет. Оно даже больше, чем когда Бонд находится на миссии и следует каждому приказу Кью, потому что верит ему как самому себе. Кью стоит гордиться, ведь Бонд не каждого награждает таким доверием. Но он не может. Его с ума сводит видеть Бонда таким. Это напоминает тот день, когда они встретились в Национальной галерее, и Кью увидел оболочку вместо человека: преданного женщиной, которую думал, что любит, застреленного теми, кому доверял, а затем брошенного и объявленного мертвым организацией, ради которой пожертвовал всем. Больше не нужный, бесполезный. С тех пор — со Скайфолла — все изменилось, и синие глаза Бонда иногда сияли настолько ярко, что почти невозможно было воспринимать его тем же человеком, которого он встретил — усталым и мрачным. Но иногда, в такие ночи как сегодня, он снова видит тот старый призрак и ощущает пустоту, которую в состоянии вызвать лишь истинная печаль. И Кью не знает, что сделать, чтобы наполнить его и вернуть тот свет. Однако очень старается. И это все, что он может. Нет слов, которые можно было бы произнести, поэтому он поднимает руки к влажным плечам Бонда, проводит ладонями вдоль шеи и пробегает пальцами по коротко стриженным волосам. Кью делает это снова и снова, продолжая даже после того, как Бонд расслабляется над ним. Уже позже, когда Бонд почти засыпает, Кью легко целует его в висок. Есть что-то, что он хочет сказать этому невероятно раздражающему, но кошмарно удивительному человеку, однако он не может, и, вероятно, никогда не скажет. (Такое просто не в их стиле, и это нормально, пока Бонд знает, а Кью думает, что тот знает. Этого достаточно.)

5. Самая раздражающая привычка во Вселенной

Кью хочет надавать Бонду по его (несправедливо) красивой физиономии. На часах три утра. Больше всего на свете Кью хочется спать до конца своей жизни, но Бонд вцепился в него мертвой хваткой и не дает даже шевельнуться. И храпит прямо в ухо. Это не мягкое похрапывание, которое, хотя и малость раздражает, но как-то терпимо. Нет. Это настолько громко, что Кью удивляется, как Бонд еще не разбудил соседей или сам не проснулся — ведь, как известно, спит он чутко. Такой храп бывает не всегда, только после тяжелой миссии, когда Бонду нужно не меньше двенадцати часов спокойного сна. Тот факт, что его нос, вероятно, был сломан больше раз, чем Бонд может сосчитать, кажется, имеет какое-то отношение к издаваемым сейчас ужасным звукам. — Ну пожа-а-луйста-а-а... Дай мне встать... — стонет Кью в подушку, пытаясь вывернуться из-под руки Бонда. Прошло два часа; Кью пялится на часы, неимоверно желая спать, ведь он, как и Бонд, глаз нормально не сомкнул почти неделю. Но рука Бонда — как стальной канат, от которого никуда не деться: едва Кью шевелится, тот тут же еще крепче затягивается вокруг него. — Да еб твою мать... — Кью не хочется будить Бонда, но выбора нет. Ему НУЖНО поспать, и как можно скорее. Но Кью осторожен: он очень хорошо помнит все раны и синяки Бонда, поэтому тыкает его локтем по неповрежденной части. Бонд всхрапывает, заикаясь на мгновение от тычка, затем успокаивается и затихает, кажется, погрузившись в еще более глубокий сон. Кью расслабляется от облегчения и в наступившей тишине сразу чувствует, как начинает дрейфовать в блаженное бессознательное. И тут храп раздается вновь. — Не-е-ет... — скулит Кью и пытается сбежать. Бонд упорно держится за него, крепко прижимая к себе — он зарывается носом ему в волосы, и его чертов рот оказывается прямо у уха Кью. Бонд принимается храпеть еще громче, если это вообще возможно. Кью вытаскивает подушку из-под головы и прячется под ней, но это нисколько не приглушает звук. Он искренне пытается задавить в себе желание придушить Бонда этой подушкой. (Но не делает этого, потому что цивилизованное общество неодобрительно смотрит на убийство своего партнера за подобные вещи. Поэтому Кью проводит остаток ночи без сна, проклиная Бонда и безапелляционно решив купить в подарок своему возлюбленному прищепку для носа «анти-храп», чтобы использовать ее в будущем.)

+1 Утро

Бонд иногда творит такой пиздец, что Кью просто на стенку лезет от злости, и ему хочется двинуть ему как следует, но затем тот всегда компенсирует чем-нибудь этаким. В одно утро это завтрак в постель (приготовленный лично Бондом и действительно очень вкусный), в другое — очень ценный, определенно необходимый после ночи-когда-даже-глаз-не сомкнул массаж. Иногда Бонд будит его медленно: целует плечи и шею, зарывается в волосы, проводит носом по уху и всему, до чего может дотянуться, словно ласковый кот, который знает, что он — абсолютно обожаем. Бывает, Бонд будит его очень быстро: Кью частенько просыпается почти кончив, и обнаруживает Бонда, который ему отсасывает. Эти невероятно голубые глаза смотрят на него и... ну ладно. Такие утра тоже весьма добрые. Сегодняшнее утро Кью — что-то новенькое. Это смесь его старых фаворитов и чего-то другого, но чего именно, он сказать пока не может, потому что Кью залез под одеяло, чтобы попытаться спрятаться от утреннего света. — Нам нужны чертовы шторы... — ворчит он в подушку. Бонд смеется у него за плечом, и Кью чувствует мягкое давление теплых губ. Утренняя щетина короткая, но жесткая, даже электризующая, и Кью урчит от ощущений. Он спал максимум четыре часа, и возможно еще слишком рано для секса, но черт подери, Бонд умеет по-особенному воздействовать на него. И, разумеется, тот в курсе — если блуждающая по его бедру рука что-то значит. — Давай пойдем и купим их сегодня, — предлагает Бонд, запуская пальцы под резинку трусов Кью. Возможно, Кью был бы шокирован подобным предложением, если бы не был уверен, что Бонд всего лишь дразнит его, а Кью знает — отлично выучил, — что для него же лучше не поддаваться на провокации. — Кое-кому из нас нужно работать, — отвечает Кью, и у него перехватывает дыхание, когда Бонд не сразу касается его члена, вместо этого соблазнительно проведя ногтем вдоль бедра. — Возьми выходной, — предлагает Бонд, и кончики его пальцев очень близко скользят по жесткими волоскам, но по-прежнему крайне далеки от члена Кью. — Чтобы купить шторы, — повторяет Кью, не спрашивая, поскольку в отношении Джеймса Бонда — одного из самых смертоносных убийц МИ-6 — это звучит смешно. — Да, со мной, — подтверждает Бонд, и дальше не двигает рукой. Кью мысленно аплодирует собственному самоконтролю, ведь он не бросается отчаянно двигать бедрами, прижимаясь к теплой ладони, которая внезапно покинула его трусы и легла под пупком. — Странно, мне казалось, у тебя лицензия на убийство, а не лицензия на оформление интерьера, — бросает Кью, и Бонд смеется. Приятно слышать именно этот звук с утра пораньше, когда в мире нет никого и ничего, кроме них двоих. — Зеленый сюда отлично подойдет, — утверждает Бонд и улыбается — Кью слышит эту улыбку в его голосе. Он прячет свою, ответную, в подушку, не желая показывать ее Бонду. Этот человек сводит его с ума. Он по-прежнему скидывает одеяло посреди ночи и приходит домой весь в крови; иногда просыпается с криками и совершенно отказывается признать свой оглушительный храп, от которого Кью не может сомкнуть глаз. Но у Кью не могло быть ничего другого, и Бонд знает это, используя в своих интересах, потому что он — самый отъявленный мудак в мире. — Любовь к уюту тебе откровенно не идет, Бонд, — говорит Кью, и тот прикусывает его плечо достаточно сильно, чтобы стало хорошо. — Но зеленый все равно хорошо бы тут смотрелся, — отвечает Бонд, и его пальцы снова начинают свое блуждание. — Он придаст этой комнате хоть какой-то цвет. — Вероятно, это самое странное, что я когда-либо слышал из твоих уст, — говорит Кью и резко вдыхает, когда большой палец Бонда скользит вдоль его члена. Бонд кусает его ухо, потом втягивает в рот мочку и засовывает в ушную раковину язык так, что Кью содрогается. Рука у него грубая и мозолистая, но он мягко обхватывает его у основания члена. Хватает Кью не надолго и между ними возникает некая умиротворенность, которая бывает лишь когда они не вылезают из постели все утро. Бонд не ожидает от него ответной реакции, но Кью реагирует, потому что больше всего на свете хочет, чтобы этот приводящий в ярость, но великолепный, не показывающий этого, но добрый человек чувствовал себя хорошо. И когда все заканчивается, кажется, будто по комнате прошел смерч. Подушки разбросаны в беспорядке, некоторые лежат на полу с остатками одежды, влажные простыни скручены вокруг них. Бонд целует его в макушку и скользит костяшками пальцев по позвоночнику Кью, а затем произносит: — Спасибо. — За что? — спрашивает Кью, хотя знает ответ. Ему просто хочется, чтобы Бонд сказал это вслух, пускай и всего один раз. — За то, что терпишь меня, — отвечает Бонд, вздыхает, а затем продолжает: — Я знаю... Со мной не легко. — Да, не легко, — соглашается Кью, и Бонд хватает его за задницу, заставляя подпрыгнуть. Месть мгновенна — он кусает ближайший сосок Бонда, наслаждаясь тем, как тот вздрагивает под ним от удивления. Кью проводит по напрягшемуся соску языком и быстро втягивает его в рот, а потом признается: — Хотя, предполагаю, в этом есть некоторые преимущества... — Например? — спрашивает Бонд, и Кью не нужно поднимать голову, чтобы увидеть его ухмылку, когда он провокационно прижимается бедрами. — Скажем, возможность выбрать подходящий цвет штор для этой скучной спальни, — говорит Кью и опирается на локоть, подперев рукой щеку. Он ухмыляется Бонду. — Надеюсь, ты собираешься выбрать нормальный карниз для занавесок, который бы соответствовал настольным лампам. Бонд долго смотрит на него, а затем смеется, и это настолько искренний смех, и его так замечательно слышать, что Кью присоединяется к нему. Они смеются некоторое время, просто не в состоянии остановиться, а когда успокаиваются, Бонд целует его, и к черту несвежее дыхание. Они влюблены, и, возможно, этого никто не может понять, а ни один из них никогда не произнесет заветных слов. Кью переполнен теплой привязанностью к Бонду и их постели, которая за последние несколько месяцев видела разные сражения: некоторые они выигрывали, а некоторые — нет. И Кью думает, что все бессонные ночи стоят этих пробуждений до тех пор, пока они у него есть.