Добро пожаловать в Хельхейм

Ванда оглядывается и не понимает, где она. Только что вокруг кипело сражение, а потом темнота. Она умерла? Ванда слышит навязчивый шепот, от которого закладывает уши, но никого не видит. Она не верит в призраков. А если это неприкаянные души? Ванда пытается коснуться их сущности, но не чувствует ничего — лишь неуловимый холодок, пробегающий по позвоночнику. Зябко. — И вот ты здесь. — Из темноты выходит такая же темная женщина. От нее веет силой, властью и безысходностью. Вся внешность буквально кричит о черной изнанке мира. Ледяной ветер пробирает до костей. Или это ее дыхание? — Я уже заждалась. — А был повод? Ванда ощущает исходящую от нее опасность, но отказывается раньше времени расписываться в собственной беспомощности. Если она не может влиять на сущности вокруг, кто сказал, что и на эту женщину не выйдет? Ванда концентрируется и пытается прощупать почву, прежде чем бросать тяжелую артиллерию. Пока она не уверена, что риск того стоит. — Умереть никогда не поздно, — усмехается та, — как и выжить, впрочем. И ты подтверждаешь это правило в который раз. Ванда склоняет голову набок и прищуривается. Она здесь уже была? Тогда как выбралась? Они знакомы? Почему она ничего не помнит? Это место ничуть не кажется ей знакомым, но женщина... Есть в ней что-то неуловимо близкое и притягательное. Словно потерянная часть чего-то важного, но, как Ванда ни пытается, в памяти ни проблеска. — Не пытайся, — женщина наклоняется в ее сторону, губ касается ядовитая ухмылка. — Защитные чары Хельхейма слишком сильны даже для тебя. Пока я не захочу, неведение не исчезнет. Ванда качает головой. Виски сдавливает, а сердце частит как сумасшедшее. — Хела?.. — скорее предполагает, чем угадывает она. — Думала, ты будешь рада меня видеть. — Черный в одежде сменяется темно-зеленым. На задворках мыслей возникает неясное пятно. Как будто вот-вот, и что-то вспыхнет в памяти. — Я выполнила свое обещание, теперь забираю долги, — и после паузы продолжает с таким выражением лица, словно забивает последний гвоздь в гроб, хотя так, вероятно, и есть: — Хорошего понемногу. — И я должна поверить на слово? — хмыкает Ванда, складывая руки на груди. — Но ведь твой брат жив, — выгибает бровь та, копируя интонации Ванды. — Разве нет? — Хочешь сказать... — она осекается на полуслове. Ванда и впрямь удивлялась, как Пьетро выжил. Раны были несовместимыми с жизнью, врачи руками разводили, а Ванда слишком радовалась, чтобы задавать вопросы. А что, если она попросту не помнит предыстории, как сейчас? Что, если ей стерли память? Что, если Хела спустилась на поле битвы тогда? Что, если Ванда сама пришла в Хельхейм, раз уж ей смутно знакомо это место? Сколько вопросов, и она не уверена, что получит на них ответы. Пока Хела не захочет. — Сними забвения, — почти требует Ванда. — Я хочу знать. — А я хочу, чтобы ты поверила, — усмехается Хела. — Это куда безрассуднее и оттого ценнее. — И что мне за это будет? — срывается с языка прежде, чем Ванда успевает себя остановить. — Ты не в тех условиях, чтобы торговаться, — почти ласково шепчет та, подходит к ней и гладит по щеке. — Не сопротивляйся, — мурлычет на ухо. — Бесполезно. — А какие у меня варианты? — вздыхает Ванда. — Чего ты хочешь? Чтобы я осталась здесь? Чтобы ты вернулась вместо меня? — Всего лишь, чтобы ты была рядом, — звучит вкрадчиво, с придыханием. — Со мной. Хела слегка закусывает губу и не сводит с нее нечитаемого взгляда. — Зачем? — одними губами. — Ты обещала, — звучит настолько бесхитростно, что Ванда неосознанно подается вперед, разглядывает зеленые искры в глазах Хелы, тень неуверенности на самом дне, чуть сбившиеся дыхание. Она ищет признаки притворства, но не находит. — Я его больше не увижу? Ванда не уточняет, и так все понятно. Они обе это знают. Хела чуть оттаивает. Поза становится менее напряженной, словно она вздыхает с облегчением, чувствует, что Ванда дает слабину и вот-вот сдастся. Как будто у нее есть выбор. — Рано или поздно все попадают в Хельхейм, — уклоняется она от прямого ответа. — Он поймет, — добавляет чуть тише. — Я не могу его бросить, — голос дрожит и срывается, Ванда ничего не может с этим поделать. Слишком горько. — Зато он будет жить, подумай об этом, — пожимает плечами Хела. — Все просто: ты остаешься здесь, и я его не трогаю, ты возвращаешься, и он умирает. — Нечестно, — шепчет Ванда, зажмуриваясь. Под веками тут же всплывает образ обиженного Пьетро, глядящего на нее с укором и немым осуждением. — Таковы были условия сделки. Три года вместе с ним взамен помощи мне. Править царством мертвых одной утомительно и совсем невесело. — Ничего не помню, — в который раз обреченно вздыхает Ванда. — Но ведь и выбраться не смогу, да? — Я не позволю, — качает головой Хела, и в какой-то момент даже кажется, будто ей и впрямь жаль. Но с чего бы?.. Логическое объяснение только одно: она и вправду хотела бы, чтобы выбор Ванды был добровольным, насколько возможно в сложившихся обстоятельствах. А что ей остается? Ванда не сможет жить, зная, что Пьетро мертв из-за нее. Его благополучие всегда было важнее. Ванда с трудом осознает, что происходит, просто кивает. На слова сил нет. Колени подкашиваются, но она не может позволить себе окончательно раскиснуть. Впивается ногтями в ладони, боль чуть отрезвляет. Достаточно, чтобы вздернуть подбородок и поднять взгляд. Глаза в глаза. Голубой сталкивается с зеленым. Щелчок пальцев. На Ванду обрушиваются воспоминания с такой силой, что она еле удерживается на ногах. Она была здесь. Она возвращалась. Даже если умирала, Хела ее отпускала. Уговор был на три года с Пьетро, три года в битвах, радости и умиротворении, несмотря ни на что. Она их использовала с лихвой, проживая каждый день как последний, каждый день, приближающий к смерти, каждый день, приближающий к Хеле. Ванда ни о чем не жалела. Она бы и сейчас поступила так же, потому что это правильно. Ее место теперь здесь: Пьетро лучше нее, он больше достоин верхнего мира. — Неправда, — печально улыбается Хела. — Ты ничуть не хуже. Видимо, последнюю мысль Ванда сказала вслух. Ну и пусть. Какая теперь разница. Ей нужно как-то свыкнуться с осознанием: она здесь надолго. «Навсегда» звучит чересчур безнадежно, лучше «надолго». Создается иллюзия надежды. Так будет легче не сойти с ума, хотя бы первое время. — Откуда тебе-то знать, — выплевывает Ванда, окидывая Хелу взглядом с ног до головы. — Только если по себе судишь. Хела ощетинивается. Волосы превращаются в шлем с кучей шипов, но Ванде все равно. Она уже умерла, ее много лет пытали, а Хельхейм даже не ад. Самая сильная боль, неизлечимая у нее внутри. Физической ее не затмить, даже если будут очень стараться. Жаль. Ванда бы не отказалась. — Теперь ты правая рука богини смерти, теперь мы единое целое, — цедит та по слогам. — Вытри сопли и соберись. — Хела наклоняется ближе и выплевывает в лицо. — Иначе я заставлю, и тебе это не понравится. Ванде плевать. В голову приходит мысль о создании альтернативной вселенной. Силы действуют, пробовать можно, вот только сначала найти способ не сделать все еще хуже. Ничего, у нее есть достаточно времени, чтобы выбраться, а пока она будет наблюдать и раскладывать по полочкам. Возможно, удастся втереться в доверие, Хеле явно хочется быть с кем-то. Сколько веков она здесь в одиночестве — одержимая властью и игнорируемая всеми? Бесплотные духи — лишь отголоски людей, призраки, неуспокоенные души, зацикленные на себе. Откровенно говоря, хоть на какую-то компанию они не тянут абсолютно. Ванда не жалеет Хелу, нет, понимает, а это уже полдела. — Добро пожаловать в Хельхейм, — злорадно ухмыляется та, разводя руки в стороны. — Добро пожаловать в новый дом. — Добро пожаловать, — повторяет за ней Ванда и еле сдерживается, чтобы не поморщиться. Ее персональная вечность начала свой отсчет.