you define my everything

— Ты помнишь остров, Клэр? — спрашивает Мойра однажды. Клэр навещает ее каждую неделю, иногда чаще, иногда реже. Приносит цветы — белые, красивые, с длинными лепестками; Мойра не помнит, как они называются. Память так часто подводит ее в последние дни. — Ты через столько прошла, — говорит Мойра и гладит ее по руке, слабо сжимает ладонь. — Наверное, для тебя это только одна из многих страшных историй, да? Ты рассказываешь их детям? Конечно, нет. Дети не должны о таком знать. Даже когда очень хотят. Клэр смотрит на нее и молчит. Она всегда молчит, но Мойра не осуждает ее, не всегда даже замечает это молчание; ей достаточно присутствия, чужой сильной ладони в ее. У Клэр мозоли от оружия и кольцо на безымянном пальце, и Мойра всегда улыбается, прикасаясь к нему — столько воспоминаний, столько счастливых дней ушло без следа. Мойра знает: она совсем плоха. — А я вот помню, — бормочет она и через силу сглатывает: неожиданно сжалось горло, будто она вот-вот заплачет. — Все еще, представляешь? Так много забыла, а это... Я ведь тогда поняла, что люблю тебя, ты знаешь? Я говорила? Наверняка говорила. Опустив голову, она прижимается губами к чужим тонким пальцам, и Клэр вдыхает — резко, как от сильной боли. — Что такое, дорогая? — Мойра с трудом выпрямляется и смотрит на нее снизу вверх — обеспокоенно, удивленно. Губы Клэр шевелятся, но Мойра не слышит ни звука, а потом Клэр мягко, но быстро высвобождает руку и почти выбегает из комнаты. Мойре кажется, она плачет. Недоумение и тоска жгут ее изнутри. Чем она обидела Клэр? Почему она сбежала? Мойре больно, как только может быть больно человеку, обидевшему близкого; Мойра беззвучно плачет, сжимая одеяло в ладонях, и смотрит в окно. За окном идет дождь, и от этого вдвойне хуже — будь все иначе, можно было бы погулять и развеяться. На свежем воздухе ей становится лучше, но в такую погоду на улицу лучше не выходить. Букет лилий на тумбе у кровати пахнет сладко и тяжело. Точно, думает Мойра. Лилии. Это лилии. Клэр подарила мне их, когда... когда... ну вот опять. Это было первое свидание? Это была свадьба? Годовщина? Почему я не могу ничего вспомнить? Почему Клэр приходит так редко? Почему ее обручальное кольцо — на пальце, а мое — на шее? Дверь открывается снова, и входит девушка — совсем молодая и незнакомая, вся в белом; Мойра удивленно моргает, смотрит на нее заплаканными глазами. — Пора принимать лекарства, миссис Бертон... ох, что случилось? — голос у девушки высокий и обеспокоенный. — Почему вы плачете? Я видела мисс Редфилд в коридоре, и... Мисс. Редфилд. Ох. — Это была не Клэр, да? — спрашивает Мойра и сама понимает, что звучит ужасно глупо. — Я опять... — Нет, миссис Бертон, — девушка подходит ближе и мягко кладет ладонь ей на плечо; ее голос звучит виновато. — Это не ваша жена. Простите. Ну, не надо плакать. Давайте я вытру вам слезы, вот так... и помогу сесть. Мойра не слушает. Мойра совсем плоха. Клэр Бертон (в девичестве — Редфилд) похоронили два года назад.