last (time)

clem leek - 5.30pm

солнечные лучи красиво ложились на его измученные контуры, жгли помутневшие глаза и разъедали тусклую кожу своей поразительной яркостью. тэхён кончиками пальцев убирает отросшие чёрные волосы с чужого лица и проводит мягкую дорожку по впалой щеке. - ты все такой же красивый, знаешь... - тихим шёпотом вкладывает в чужой разум и наклоняется ближе, так, что хосок почти может сосчитать все его длинные реснички. он медленно покачивает головой. ясно же, что тэхён лжёт. хосок давно уже не красивый, давно уже не прекрасный василёк. давно уже сухая трава, прошлогодняя листва и завядший букет сорняков. а тэхён слишком добрый, чтобы так просто уйти. просто позади осталось много лишнего. слишком сложно забыть, чтобы уйти. хосок бы, конечно, справился бы и сам, наверное. он, как и многие, не любит быть обузой, не любит жалость и не хочет портить тэхёну жизнь своей беспомощностью. «- тэхён-и, не переживай за меня, ты можешь идти... - замолчи, никуда я не пойду!» - ты не должен себя заставлять говорить... - хосок прикрывает глаза и отворачивает голову в бок, скрывая лицо от глаз возлюбленного. - я не заставляю, - мгновенно врывается в речь ким, слегка хмурясь. - да, ты похудел, стал бледным, и волосы твои отросли, но, хосок, я не изменился, - тут тэхён как обычно широко распахивает свои большие звёздные глаза и пытается заглянуть вглубь хосока, хоть и тщетно, - я все так же тебя люблю, и я не забыл те слова. «я буду рядом все время, пока ты этого желаешь» - но я не желаю, тэхён, я мешаю тебе. - ты врёшь, дурак, - тэхён все же не сдерживается и щёлкает хосока по носу, заставляя того зажмуриться и даже слегка улыбнуться. - ты врёшь, а я нет. врать нехорошо. он поджимает губы и с важным видом качает головой, и на одно маленькое мгновение хосоку кажется, что он снова оказался дома и снова прячет от тэхёна свои жвачки, «вредные гадости», и вот сейчас ким полезет в его задние карманы, а хосок совершенно случайно утянет его на их большой скрипучий диван. однако эта унылая палата ничем не напоминает их небольшое семейное гнёздышко, разве что наличием стен, но и стены тут все серые, пропитанные спиртом и смертью. хосок ненавидит эти полгода, но ещё больше ненавидит себя такого. а ещё жалеет тэхёна. жалеет, что когда-то повелся, когда-то давно первый раз сказал ему «привет», первый раз увидел его смешного слоника, первый раз надел его широкие штаны и разделил одну конфету на двоих. и о первом поцелуе жалеет, о их первой ночи, о покупке квартиры, и о их вечерних серенадах на балконе. и тепле переплетенных рук и совершенно невинных взглядах и касаниях. жалеет, но отпустить не может. тэхён не отпускает. - пойдём домой? - слова его легким оттенком печали легли на губы тэхёна. хосок не смотрит в глаза, ведь ким и так поймёт. - пойдём, солнышко, - тэхён ласковый и такой пушистый, мягкий, послушный. он ждёт, пока хосок соберется, ждёт, пока решится выйти за дверь палаты, и тут же берёт его на руки, словно тот и не весит вовсе, и несёт до самого дома. целует в лоб, зубами поправляет чужой спадающий шарфик и сдувает холодные снежинки, неприятно жалящие его драгоценность, его сладость, его смысл жизни. и они снова дома, а хосок снова счастлив, пусть это и не совсем то, пусть он и не совсем тот, но улыбка его все та же, все то же желание быть рядом с ним, рядом с его личным лучиком света, с его обогревателем, летним дождиком и причиной желать жить. они долго лежат под колючим шерстяным пледом и слушают дыхание друг друга, просто чувствуют тепло своих тел, своё единство. хосок кладёт свою голову на широкую грудь тэхёна и прикрывает глаза, незаметно для себя проваливаясь в чуткий сон под чужие свистящие вдохи и приглушённые звуки проезжающих мимо их дома редких машин. уголки губ его дёргаются вверх последний раз и замирают навсегда. тэхён сидит неподвижно минут тридцать, а потом аккуратно отодвигает в сторону холодеющее тело возлюбленного и достаёт из прикроватной тумбы помятую пачку сигарет. он не курил с момента встречи с хосоком. самое время начать.