Отражения

Он не любил зеркала: зеркала искажали правду. Или показывали её слишком явно. Теперь у него были красные светящиеся глаза, слишком узкий, почти змеиный нос и бледная, с сероватым оттенком кожа, а когда-то он был румян, синеглаз и красив — Белла ведь не просто так полюбила его едва ли не с первого взгляда? Но ничего в этой жизни не давалось даром, вот и за увлечение запретной магией пришлось заплатить свою цену. Тёмная магия своенравна, Тьма подминает под себя тех, кто к ней слишком часто обращается, накладывает свой отпечаток, подчиняет волю мага. Он стал сильнее многих, но так и не смог остаться прежним. В каждом волшебном зеркале он видел, как за его спиной проносятся образы всех совершённых им убийств и темномагических ритуалов. Видел все последствия своей не то что глупости, но недальновидности. Ему пришлось отречься от прошлого, сменить имя, привязать себя к вассалам и их к себе — просто чтобы случайно не развоплотиться, не сойти с ума. И всё равно он терял разум. Медленно и неотвратимо. Ты ведь понимал, что долго так не протянешь, да, Лорд Волдеморт? *** Он не любил зеркала: в Мантии его всё равно никогда не было видно. Но иногда останавливался перед зеркалом и представлял, как отражение медленно проявляется в нем — тёмная чёлка скрывала яркие зелёные глаза и приметный шрам, а загорелая кожа, казалось, чуть светилась изнутри. Многие говорили, что он красив, даже притягателен, но он не верил. Он творил магию Смерти, упокаивал живых и особенно неживых. Он ставил щиты и делал амулеты, молил Госпожу о вечности. За ним стелился шлейф из могильного холода, а круглые очки даже на жаре сами собой покрывались лёгким инеем. Он был всегда один — люди боятся сильных, других, иных. Он бы отдал им Силу, да никто не брал. Он искал ученика или, на крайний случай, вассала, но желающих не было: все боялись мастера Смерти. Его разум цеплялся за жизнь и рациональность, за долг и прошлое, но однажды этого стало мало. Ты ведь почувствовал это, Гарри Поттер? *** Тёмная магия подобна дурманящим зельям: раз попробовав, ты будешь творить её снова и снова, ибо власть пьянит. Чувство, когда кровь и сила пузырятся по венам, позволяя летать без метлы, превозносит тебя выше толпы, выше целого мира. Полёт Смерти — это уже не шутки: в этом ритуале жертвами становились люди. Он с вассалами приносил Смерть всему, что видел, проповедуя счастье в безумиии проклиная тех, кто осмеливался встать у них на пути. Они задушили будущих героев в колыбелях, а старого Дамблдора повесили на его собственной бороде. Он танцевал танец Смерти на развалинах мира, ледяным смехом пугая маглов, которые окружали его, не рискуя подойти на расстояние выстрела. У этих жалких людишек дрожали руки, их скручивали боль и страх. Он шёл дальше. А за ним — непременно его свита. За спиной у них оставалась только Тьма. Тьма и пустота. А по ночам ты укрывался покрывалом из одиночества, позволяя Тьме и дальше крошить на осколки твою разбитую вдребезги душу, так, Тёмный Лорд? *** Магия Смерти, каким бы парадоксальным это ни казалось обывателям, отвергала смертельные жертвы. Чаще всего достаточно было пореза на ладони, который сам затягивался за несколько минут. Хладная Госпожа тщательно оберегала души и защищала тела своих слуг. И — самое главное! — сколько бы ты не совершил ритуалов или убийств, твоя душа всегда оставалась невредимой, а Тьма не заражала своим безумием. И плата за это была вечное служение. Магия Смерти тяжёлым могильным камнем придавливала своего Жреца к земле: не сдвинуться, не вывернуться, не отринуть. Жрец сам выбрал свой путь, нелепо, случайно победив во младенчестве Тёмного мага, и даже сам Дамблдор не смог ему помешать. И Дамблдор однажды повстречал Госпожу — и не вернулся в полуденный мир, отправившись искупать грехи в нижние слои Мироздания. Он выбрал свой путь и шёл по нему, стараясь не потеряться в дебрях своего разума, цепляясь за практически не существующую логику. А по ночам тебе снились странные сны, потомок Певереллов? *** Он бил и бил по осколкам зеркала Еиналеж Бомбардой — они разлетались, ломались, покрывались трещинами, но из каждого кусочка за ним внимательно наблюдал чужак. Да как смел этот кусок ожившей магии предполагать, что его самое горячее желание— симпатичная мордашка да артефакты из детских сказок? Осколки с насмешливым звоном падали на каменный пол, пели надменно о мирах-в-отражениях. Шептали о якорях и конце безумия. Он смеялся, кидался авадами, ставил щиты против маггловских бомб. Приказывал себе не надеяться: надежда — привилегия Светлых, Тёмным на неё рассчитывать нечего. Вокруг умирали люди. Он сам убивал, и превращал вассалов в рабов. Тьма внутри была счастлива: ей нужно было больше сил, ещё больше! Тьме нужна была самая малость: уничтожить этот мир под корень. Тьма вертела своим рабом, убивая через него его вассалов. Тьме якоря без надобности. А во сне ты больше всего хотел увидеть в старинном зеркале то самое отражение, ведь правда, Том? *** Он увидел его случайно. И, скорее всего, не в первый раз. Он как раз усмирял местное кладбище — в магических местах они часто шалят, — когда в окне ближайшего здания промелькнула тень, сверкнув на него красными глазами. Он не придал этому значения: души вихрем летали вокруг, не имея возможности пожаловаться, что же их держит. А потом эта тень начала ему сниться. Он стал искать её обладателя: иррационально хотелось ему помочь. Во сне Тьма грызла, точила чужую душу, и без того похожую на пазл, собранный руками сумасшедшего. Хотелось найти все детали и собрать их снова: если не правильно, то хотя бы красиво. Чтобы целой была, без изъяна, без острых, режущих пальцы в кровь краёв. Он поднял слуг, перетряхнул весь свой мир сверху донизу, но так и не нашёл. Во сне от той тени за милю несло одиночеством, кровью и безумием. Запах был настолько сильным, что он стал узнавать в нём себя. Ты же понял, что он — отражение твоё, Мастер Смерти? *** Он видел во снах своё отражение. Правильное в своей неправильности, до боли похожее в своей непохожести. Во сне его обнимали, укрывали странно лёгкой мантией, будто бы сотканной из немногих счастливых детских воспоминаний, дарили непривычное тепло, шептали на ухо какие-то слова. Он не разбирал, что именно, но отчаянно не хотел просыпаться. Тьма выдернула его из сна. На этот раз кучка оставшихся в живых магглов решила взорвать ядерную бомбу. Он и его свита разразились безумным хохотом в ответ на этот нелепый ультиматум, далеко не первый, кстати, за последние годы. Они не верили, что этим жалким людишкам хватит духа совершить самоубийство ради победы. Ради своих детей. Ради будущего без них. Что ж, он не впервые недооценил противника, хотя пора бы уже научиться... Ты мучительно умирал, и вместо Смерти ты видел его лик. *** Он знал о существовании других миров. Только все легенды говорили, что путь между ними был вечно закрыт. Учёные утверждали, что отражения — только шутка богов, черновик творения, и доверять им нельзя. Версий было столько, сколько, наверное, и самих миров. А кто точно знал правду — молчал. Слишком дорого им было доверие богов. И всё-таки он верил. Молился своей Госпоже, приносил ей кровавые жертвы. Он умер во сне. Внезапно, не оставив тела. Только пепел развеял по миру налетевший ветер. И лишь тогда понял, что скандинавы были удивительно правы — Иггдрасиль велик и древен, а каждый лист его — свой мир. И во сне ты увидел его новую душу. Ты рад, Гарри? *** Они стоят друг против друга: Тёмный Лорд и семнадцатилетний школьник. Они ничуть не изменились — ни в лицах, ни в именах Тёмный Лорд задумчиво вертит в пальцах уже точно не свою палочку, касается ласково её шишковатых наростов и смотрит на странно растрёпанного и растерянного уже не врага. Как-то неправильно всё сложилось. — Она ведь твоя? — хорошая дикция вернулась вместе с памятью о прошлой жизни и внешностью, где он стал почти похож на нормального человека. — Палочка? — Гарри рассеянно вертит в руках странный камень. — Наверное. Если я стану Мастером Смерти и здесь... Поттер замолкает, не договорив, ерошит волосы, протирает заляпанные очки, зачем-то неуверенно улыбается. Ты же чувствуешь, правда? Они стоят на тёмной поляне в окружении вековых деревьев и понимают, что битвы не будет. Ведь у них уже вторую жизнь — одни на двоих сны. И ни один не сможет жить спокойно, пока жив другой. А умирать поодиночке как-то глупо. Да и разве с собственным отражением бывает скучно? Пазл наконец-то сложился правильно.