Облегчение

Руки в крови...кожа мокрая и пальцы неприятно липнут друг к другу. Страх сжимает сердце, и оно начинает колотиться быстрее, словно желает разогнаться до предела, а затем взорваться от перенапряжения. Пожалуй, я бы этого хотел. Озираюсь. Пятый переулок абсолютно пуст, не считая четырёх зверски изуродованных трупов... и меня, застывшего с монтировкой и залитого с ног до головы чужой кровью. Её солоноватый запах бьёт в нос. От него тошнит, но намного хуже — липкое тепло, от которого невозможно избавиться. Кого Двуликий убил на этот раз? Искренне прошу Бога, чтобы это не были невинные люди — их в Готэме итак почти не осталось. Но, приглядевшись, замечаю рядом с оторванным запястьем мёртвого чернокожего мужчины старомодную бритву. Второй труп — атлетического телосложения женщина с вырванными глазами — до сих пор сжимает в окоченевшей руке не нужный ей уже пистолет. Остальные двое — крепкий юноша, туловище которого автоматная очередь превратила в кровавую кашу из костей, жира и внутренних органов, а так же бледный худой мужчина, половина головы которого лежит черед десять метров от тела. Слетевшиеся на запах мертвечины вороны уже вовсю пируют, выклёвывая глаза и мозговое вещество. Автомат Калашникова валяется у моих ног, остывший и более не нужный. Подбирать его нет никакого желания. Все четверо одеты в строгие деловые костюмы. Люди Пингвина? Чёрной маски? За мной послан отряд убийц, а я даже не знаю, кому перешёл дорогу. Диссоциативное расстройство идентичности — страшная вещь. А я — страшный человек. На глаза наворачиваются слёзы. Это заболевание — неизлечимо. Я всю жизнь прожил, защищая этот город и служа закону, но теперь... теперь я опаснее всех тех, кого посадил, будучи прокурором, вместе взятых. Я не хочу этого. Всё, что я когда-либо хотел — жить в счастливом браке с любимой женщиной и делать родной город чуточку чище. Но Джильды в моей жизни больше нет... да и жизни как таковой не осталось — лишь существование в тени чудовища, ставшего моей второй половиной. Где-то вдали воют сирены. Приближаются, и в это же время над моей головой гремит громовой раскат. Начинается ливень. Водопад холодных капель обрушивается, смывая чужую кровь. Если приглядеться, можно увидеть, как тонкие красные струйки бегут от пальцев к потрескавшемуся асфальту, которому не впервой быть залитым кровью. Это же Готэм. Сирены звучат ближе. Не нужно быть гением, чтобы догадаться: это за мной. Тело напрягается, готовясь к бегству, но в следующее мгновение я застываю неподвижно, содрогаясь лишь от озноба, вызванного ливнем и холодным ветром. Завтра слягу с температурой. Плевать. Ткань одежды отяжелела и слиплась от влаги, но приложив усилие, я просовываю руку вглубь кармана длинного чёрного плаща, чтобы достать свой страшный талисман. Монета сверкает серебром в ослепляющем свете молнии. Гром рокочет с такой силой, словно желает разорвать мои барабанные перепонки. Лишить живущее во мне чудовище слуха. Чтобы после молнии сожгли его заживо. Неплохой расклад. Сирены звучат рядом. Я уже слышу, как визжат покрышки тормозящих полицейских машин. Слышу крики полицейских, и ещё не поздно убежать: опустить лестницу, подняться на крышу и раствориться в ночи. Но я не побегу. Выпавшая чистой стороной монета зажата в ладони, в то время как лицо освещают переливающиеся красно-синие мигалки. Подняв руки, делаю шаг вперёд. Меня заваливают лицом в грязь. Острая боль сопровождается сухим металлическим щелчком наручников. И в этот момент я, наконец, чувствую облегчение.