Выносливость

— Серидзава, мать твою, печень не вечна. Идзаки пнул лежащее на ступенях его подъезда почти бесчувственное тело, но все же затащил в квартиру и кинул на ближайший диван. Кофе у него не получался — скорее, намешанная бурда, — но, за неимением кофемашины, и она служила неплохим вариантом. — Он уехал с этим. — Кто? — Идзаки стоял в дверях и медленно помешивал упомянутую бурду по часовой стрелке. Говорили, что от этого она приобретала не такой поганый вкус. — Токио. — Куда? — Ложечка прекратила бег по кругу. Вакуум моментально поглотил окружающее пространство, но где-то справа, у самого уха что-то тоненько противно зазвенело. Все вокруг замерло. Вместе с планетой. — Не ебу. Генджи выписывали только завтра. На подкорке возникло желание тоже проверить свою печень на выносливость. Идзаки медленно опустился на край кресла, дотянулся до раскладушки, экран которой показывал четыре деления сети и ни одного пропущенного уведомления. Секундная стрелка на стене стучала в такт пульсирующему виску. Взгляд до предела пьяного Серидзавы был цепким, внимательным и душным обручем сковывал легкие. Руки мелко тряслись то ли от злобы и собственного бессилия, то ли от накрывшей безысходности. — Иди ко мне. За окном все также мигал требующий новой лампочки фонарь, по трассе спешили машины аварийных служб, Серидзава был таким же удобным и мягким, а ладони его достаточно широкими. А еще он умел делать вид, что это не его шея мокрая, но с благодарностью принимал скользящие по ней горячие губы.