В темноте

Первым его порывом было — трансформироваться. Но что-то подсказало: когда у тебя нет половины головы и продырявлено туловище, наискось, от правого плеча до турбины… слишком велик риск рассыпаться в шлак. А враги продолжали наступать, и обшивка их была темно-серой с тусклым фиолетовым отливом. Оптики светились потусторонне страшно. «Я взорвусь щас, придурки!» — хотелось ему заорать, но сигналы от мозгового модуля к вокодеру не проходили. Как и запросы к реактору. В любом случае, при таких серьезных травмах он должен был фонить, фонить настолько нестабильно, что любой меха сообразил бы: надо бежать. Становятся ли врекеры тупее, когда их головы отсутствуют или висят на явно сломанных шейных тяжах? Корпус прошило короткой вибрацией смеха, ищущего выход. Он сделал шаг назад. Один, другой… Споткнулся о чью-то оторванную руку. Она… ползла? Фраг, она и правда ползла, перебирая пальцами! Он пнул ее в сторону приближающихся врекеров. Черное запястье изогнулось, короткие пальцы пошевелились в воздухе. О Праймус милосердный, эта мерзость будто бы присматривалась, выбирая, на кого напасть! Он застыл, мысленно требуя, приказывая, умоляя броситься на автоботов и тем самым выиграть для него хоть немного времени. Где-то там он должен встретить нормальных меха, а не эти порождения разбитого мозгового модуля. Он не может лететь — но он дойдет. Не отводя взгляда от врекеров, кружком обступивших автономную и разумную руку, он медленно отступал. Интересно, выжили или нет сотриадники? Наверное, он должен был поискать их корпуса… но индивидуальные метки, как он с ужасом осознал, стерлись из памяти вместе с именами и даже внешностью. Галлюцинации — это точно были галлюцинации, такое случалось и прежде, пусть он забыл, когда и где, — назойливо шли за ним, медленно и неотвратимо. А если, если это все-таки настоящие врекеры? Если они лишь выглядят так после обработки данных его поврежденным мозговым модулем? Когти сами потянулись пощупать честплейт. Ну конечно. Энергон успел засохнуть, но и без того было ясно: отдельный бак, обеспечивавший циркуляцию чистого, не зараженного радиацией топлива в непосредственной близости от мозгового модуля, то ли пробит насквозь, то ли просто треснул. «Живым не дамся, сволочи!» — мстительно подумал он, запрыгивая на обломок стены. Самый крупный врекер, вроде бы целый, но все равно странно пошатывавшийся и подволакивавший ноги, рухнул навзничь, когда ракета продырявила его корпус в области Искры. Все-таки это были галлюцинации. Да, один врекер упал и вроде бы издох — но остальные, вопреки здравому смыслу, потоптались на месте, скаля денты, и разбрелись в стороны. Он провожал их взглядом, пересчитывая ракеты в саб-спейсе. Три. Всего три. Четвертая потрачена на фрагову иллюзию, но ничего. От настоящих врекеров он бы живым не ушел, а теперь у него есть шанс добраться до своих, верно? …чем дальше он уходил от поля боя, тем отчетливее понимал — произошла глобальная катастрофа. Свершилось то, чем пугали в инфосетях истерики и спекулянты на религиозных чувствах. Война все-таки привела к гибели Кибертрона. Но какая из сторон приняла решение использовать это страшное оружие? Может, это вообще были легендарные квинтессоны, если на то пошло? Проклятье, он помнил о квинтессонах, но не мог вспомнить собственного имени, как ни старался! Нет, это определенно был вирус, рассуждал он, шагая дальше. Искусственный вирус, сродни тому, что сотни ворн назад придумал Шоквейв… Или… или сам Праймус решил покарать их, отравив все живое? Он сохранил разум, вероятно, потому что тоже был радиоактивен — по-своему, — а значит, более устойчив к радиации внешней. Кибертрон стал необитаемой пустыней, и все реже он сталкивался с кем-то еще: хронометр отказал вместе с отстреленной половиной мозгового модуля, но луна исправно проплывала по небу, отмеряя циклы, и вот уже три цикла он был совсем один. Отчаяние накатывало все сильнее — приступами, когда только воля и упрямство заставляли двигаться дальше. Он сикер. Он сумеет отыскать кого-то живого на этой мертвой планете, ведь это единственное, что он умеет по-настоящему хорошо. Искать — и выживать. А Праймус… он никогда не верил в Праймуса всей искрой, как многие из его братьев. Но сейчас, именно сейчас готов был уверовать. Только пусть все это окажется галлюцинацией. Пожалуйста! Интуиция вела его сквозь бесконечные заброшенные кварталы. Если кто-то выжил, он ведь будет прятаться в городе, правда? В последних лучах луны, бывшей единственным источником света на мертвой планете, он заметил характерные следы траков на пыльной улице. Это гарантированно был десептикон. Стоило дождаться нового восхода луны, но он не мог больше ждать. Не сейчас. Бетонное покрытие было припорошено песком, кое-где следы пропадали, и он возвращался, опускаясь на четвереньки и злясь, что единственная линза светит так тускло. Вместо направленного пучка красных лучей она выдавала рассеянное, какое-то белесое сияние, и приходилось почти утыкаться фейсплейтом в грязную дорогу. Несколько раз он чуть не свихнулся от мысли, что только что нарушил те самые следы, которые искал… Но спустя два с лишним груна он увидел дверь. Обыкновенную темно-фиолетовую дверь, едва выделяющуюся на такого же оттенка стене; если бы он не присматривался, мог бы и пройти мимо. Он бросился вперед, почти падая на ледяной металл, и уже поднял руки, чтобы заколотить по нему, — но створки скользнули в сторону бесшумно и быстро, и он рухнул внутрь. Оптику выбило из-за яркого света ламп, но теперь он с точностью до метра фиксировал в помещении два источника излучения. Живые Искры. Он приоткрыл рот, от волнения забыв, что вокодер не функционален. Он почти различал массивный силуэт тяжелого танка… И плазменную пушку, сверкание которой вылетело прямо в его фейсплейт. Ноги еще подергивались, когти рефлекторно скребли по полу — но танк определенно знал, с какими предосторожностями надо приближаться даже к в шлак переломанному сикеру. На долю наноклика стиснул крылья, приподнимая и зашвыривая на какую-то глубоко рифленую поверхность, и сразу отошел. А потом наступила боль — боль агонии, пробивающая до самой Искры, несмотря на включенную блокировку чувствительности. Корчась под многотонной металлической пластиной, раз за разом опускавшейся и расплющивавшей механизмы под броней, он думал только одно. Праймус предал его. Праймус предал их всех. *** — Лезут и лезут, — пробурчал Шоквейв, обращаясь к своему оффлайновому питомцу; согласно некоторым теориям, даже в таком состоянии животные реагировали на интонацию и на внимание само по себе. — Если бы не опасность заражения, я бы посмотрел, что за апгрейды стоят в этих джетах. Уже четыре цикла приходят только они. Не переживай, — продолжил он, наконец нажимая на рычаг. Тяжелая пластина пресса поехала вверх, и с нее полились тонкие струйки сине-фиолетового энергона. Очертания крылатого корпуса еще угадывались, но в большей степени — благодаря широко раскинутым крыльям, теперь неровными треугольниками размазанным по режущей части механизма. Кое-где куски обшивки с крупными клоками биоткани так и застряли между острыми линиями выступов, забивая собой канавки. — Сейчас мы все тут помоем и будем надеяться, что это нашествие закончилось. Роскошный экземпляр предакона — подвид королевский огромный — согласно молчал, поблескивая темными линзами. Мимо морды поднимались вверх пузырьки воздуха. — Возможно, мы даже полетаем, — задумчиво добавил Шоквейв. — Когда я буду уверен, что эти твари тебя не обидят. Тебе ведь хочется полетать?