— Что стряслось? — Хосок удивленно смотрит на вошедшего в его спальню, так поздно, Тэхена. Парень лишь всхлипывает, как-то болезненно, жмурится и вытирает глаза тыльной стороной ладоней. — О, боже, иди сюда. — старший садится в постели, хлопает по месту рядом и обнимает ночного гостя за плечи. Тот доверчиво льнет к нему, судорожно дыша в шею.
***
О любви написано и сказано слишком много. Настолько, что любое другое мнение или другая мысль, отличная от «общепринятой», не воспринимается серьезно. Ведь, как принято? Любить значит страдать. Страдать от того, насколько тебе хорошо, насколько гормоны ударили тебе в голову, страдать от того, насколько больно быть незамеченным, страдать от того, насколько отвратительно с тобой обошлись, отвергнув чувства. Страдать от токсичных отношений, и считать это — нормальным, ведь любить есть страдать. Наступать на свою гордость, позволять вытирать о себя ноги, даже не подозревая, что фраза «найти компромисс» вовсе не значит «сравнять себя с грязью под чужими ногами, лишь бы любил». Встречный вопрос, мол, а была ли эта любовь вообще, как правило игнорируют. Просто игнорируют — это же элементарно, о боже. Как же непонятно, что это мучение и страдание — любовь?! Хосок, кажется, уже перестал пытаться кого-либо переубедить. Это в принципе нереально, с учетом того, что льется с экранов телевизора и книжек, веб-комисков, обычных печатных комиксов и манхв. Парень, работавший одно время в ночной кофейне, повидал много такой «любви». Много девушек плакали ему о своих чувствах, много парней мыли слезами несчастную столешницу, что кажется, на вкус будет солоноватой, а кислой, как лак на древесине. Чон никогда не перебивал триады, что слышал каждый вечер от разных людей. Никогда не предлагал купить что-то дороже, как обычно делают в ресторанах или барах, никогда не предлагал «перекусить чем-то вкусным, чтобы поднять настроение». Вряд ли человек, утопивший себя в своей печали жаждет эклер в шоколаде. Чон оставался на ночную смену почти каждый день, так как дневное и вечернее время суток были заняты учебой и «жизнью трейни», а денег правда не всегда хватало. Ему повезло в том, что учеба давалась ему не так трудно, а приобретенные раннее навыки местами упрощали быт трейни, тем самым позволяя работать дольше трех часов. Разве что, спал он не так много, но с этим легко можно было смириться. Его начальник как-то тоже понимал нагрузку работника, поэтому и оставлял его преимущественно на ночь — посетителей немного, и есть возможность задремать за стойкой — охрана, в конце концов, отсыпается днем. Как-то так происходило, что именно ночью люди забредали в эту кофейню. Ночью — когда темно, машин практически нет, и единственным твоим спутником может стать случайный посетитель места, куда ты идешь. Вероятно, вы больше не встретите друг друга, но это минутное облегчение души того определенно стоило. Но не у всех есть средства на более дорогие заведения, отчего люди помоложе забредали именно сюда. Люди постарше, в страхе потерять лицо, стремились здесь не только исповедаться баристе, но и спрятаться от чужих знакомых глаз. Хосок, в силу своей оптимистичности, легко «втирался в доверие», хотя по факту, ничего для этого не делал. Лишь улыбался как-то искренне и понимающе, аккуратно ставил чашечку кофе напротив, чтобы та не оказалась сбита локтем, и лишь кивал, давая молчаливое согласие на беседу. Или, монолог — часто Хосоку даже не приходилось вставлять реплики, ибо не нужно. Не нужно было — большинству людей необходимо было выговориться, и наконец-то осознать самостоятельно, что любовь — не страдание. Если спросить парня, какую любовь он часто видел, он с легкостью скажет — всякую. Всякую: кратковременную, несчастливую, долгую, болезненную, мимолетную, фантастическую, «киношную», влюбленность, тяжелую, легкую и всякую-всякую, кроме. Кроме счастливой. Мистер Чан, мужчина средних лет, за чашкой эспрессо искренне плакал. Лил настоящие, горячие слезы, не стесняясь молодого парнишки, что лишь протягивал ему салфетки. Его слезы, его боль вызывала собственная жена, которую он, по его словам, «любит до сумасшествия, оберегает, отстраняет от всего-всего, чтобы лишь она была счастлива», а потом, нахмурившись, с едва ли не детской настоящей обидой вопрошал у Хосока — что же этим бабам-то нужно? Хосок пожимал плечами, наблюдая, как мужчина, искренне распинавшийся ему в своих чувствах к жене, внезапно становится злым, агрессивным и очень недовольным, говоря, что она — «любовь и свет его жизни» — ужасная хозяйка, отвергает его, не дает прикасаться к телу, запирается в другой комнате, игнорирует и вообще ведет себя как последняя сука. Не любит его — любящего, честного, вроде обеспеченного мужчину. Страстного собственника, ревнивца, агрессивного, злого, завистливого, избалованного ребенка в теле взрослого человека. Хосок пожимает плечами снова. И правда ведь — как его такого не любить? И ведь все равно, что телефон супруги зарегистрирован на его имя, и все ее звонки, все ее сообщения он легко проверяет раз в месяц в центре технической поддержки. Все равно, что все пароли от социальных сетей принадлежат лишь ему, все равно, что она — талантливая художница — не работает на прежней работе потому, что там слишком много других парней и мужчин. Это же так странно, что у работницы студии искусств есть ученики-парни и мужчины, что хотели бы сделать своей второй половинке приятное своими руками. Все равно, что выходить эта женщина может из дома только с ним, обязательно накрашенная, с хорошей укладкой и в отличной одежде, что ей не принадлежит — взятое в аренду платье стоит дорого, чтобы его приобрести, и посему каждый «выходной вечер» она носит новое не потому, что муж так ее любит, не ограничивая в финансах, а потому, что он слишком скуп, чтобы правда купить ей нечто новое и просто порадовать ее. Как ведь такого не любить? — Не люби никогда, сынок, — всхлипывает мистер Чан, перед своим уходом. — Любовь это гадость. — Спасибо за совет, мистер Чан, — Хосок улыбается. Хотя от его улыбки нет и следа, когда мужчина покидает кофейню. Ох, а очаровательная Сонхва? Милая девушка-первокурсница, с красивым лицом, большими глазками, как у кота из мультфильма о Шреке, хрупкой фигурой и нежным голосом — Хосок даже и не думал, что и такие люди могут быть так несчастны. Не любят ее. Не любил одноклассник, в которого она была влюблена еще в средней школе, не любит нынешний сокурсник. Странно и необычно, думается Хосоку, пока та не продолжает свой рассказ за чашечкой американо. Она вскользь говорит о том, как же греет ее сердце любовь; почти не говорит о своих чувствах, зато упоминает, насколько дорогими были часы ее одноклассника. Насколько дорого он выглядел на торжественных мероприятиях, насколько потрясающе сидел на нем костюм. Насколько дорога машина его отца, что привозила парня в школу, насколько дорогой у него телефон. И как она негодовала, когда на пробном свидании с ней он повел ее не в ресторан класса «люкс», а в такую же кофейню. Простенькую, дешевенькую и совсем, совсем не люксовую. Как вместо поездки на автомобиле его отца он повел ее, о Господи, в общественный транспорт! И вместо какого-нибудь милого браслета, по типу «Пандоры», он вручил ей какую-то шоколадку с орешками. Ох, а ее однокурсник? Ни слова о том, какой он. Добрый ли, заносчивый ли. Лишь то, что у него одежда от Гуччи, а костюмы, в которых он появляется исключительно на мероприятиях — от Зэнья. Пахнет от него не каким-то дешевым парфюмом уровня «Secret Key», а элитным ароматом от Миллера Харриса. Причем, откуда эта принцесса знает, как пахнет и тот, и другой — Хосок спрашивать не стал. Лишь протирал столешницу и слушал унылый девичий сказ о том, как же ее, такую робкую и нежную, парни не любят. — Почему, когда любишь — не любят тебя? — дует губы девушка, уныло крутя в пальцах сложенную в трубочку листовку кофейни. — Любовь несправедлива. — Несправедлива, — на выдохе соглашается Хосок, и дождавшись, когда барышня таки покинет это место, прикрывает глаза. Действительно, почему любовь так несправедлива к одним, а других — благословит на счастье и долгую жизнь вместе?***
Хосок считал, и до сих пор считает, что любовь по определению не может быть плохой или неудачной. Какую бы боль ты не принес себе сам, признавшись в своих чувствах человеку, нарываясь на отвержение, или наоборот, намеренно утаивая их, любовь не может быть плохой. Это люди плохие, и поступки неудачные. Любовь совсем не виновата в том, что ты — дурак, и объект твоей любви такой же. Юнги скептично слушал рассуждения Хосока, сетуя на выпитую лишнюю банку пива. Намджун снисходительно улыбался, словно ребенку, пожимал плечами и отстранено соглашался, хотя вряд ли вообще имел представление, о чем Хосок говорил. Сокджин лишь хмыкал, прося как-то не нагружать его подобными россказнями — парню итак неловко отказывать всякий раз в университете, когда он там вообще появляется, на предложение «встретиться на пару часов». Чонгукки воспринимал все еще слишком остро, однобоко, и быстро об этом забывал, считая АйЮ — идеалом девушки, и вообще, ему еще рано, он не готов и такую, как она — он не встретит, потому что АйЮ — одна. Чимин и вовсе не вступал со старшим в ожесточенные споры — он не видел в этом какой-либо необходимости, предпочитая в одиночестве переваривать свою боль, чтобы после лишь плеваться ее остатками. А Тэхен… А Тэхен любил. Любил, причем Хосок знал, кого. Знал, выслушивал, и вытирал слезы с чужих щек каждый раз, когда Тэхен в очередной раз не был в силах справиться со всей бурей первой любви. — Мне так больно, хён, — шепчет Тэхен, жмурясь до боли в глазах. — Я посижу с тобой? Не хочу идти в комнату, — Ким позволяет Хосоку устроить свои ноги на его бедрах. — Ни с кем говорить не хочу. — Кроме меня? — старший гладит его по чуть влажным волосам — они еще слишком ярко пахнут яблочным шампунем, и скорее всего, Тэхена вновь атаковали мысли в вечернем душе. — Да, — легко говорит парень и чуть отстраняется от хёна, глубоко вздохнув. Не то, чтобы Хосок был Тэхену ближе — ближе Чимина у него нет никого, но… Не всегда друг может помочь. Не всегда есть то, что можно рассказать другу, а не знакомому, тому, кому ты доверяешь чуточку меньше и для кого эта информация будет либо ненужной — и в последствии забытой, либо неинтересной, но выслушать придется из уважения или какой-то солидарности. — Я так люблю его, — шепчет Тэхен, вновь всхлипнув. — Так сильно, что готов отдать все-все, что у меня есть. Настолько сильно, что его улыбка заставляет меня чувствовать себя полным идиотом!.. Я забываю каждый раз, о чем он со мной говорит, стоит ему так улыбнуться мне. Ты видел, какой он замечательный? Каждый раз, когда он помогает девчонкам из нашего стаффа, я визжу как дельфин! Он такой добрый, открытый, отзывчивый… — парень улыбается, утирая слезы со скул. — И никогда не посмотрит на меня по-другому. Кто я ему? Всего лишь хён, как и все вы, разве что, на мои приглашения пойти куда-то он всегда отказывает, в то время как слить в унитаз лишние часа три в Интернет-кафе с Чонгуком — вообще проблем не составляет! Хосок вздыхает, наблюдая за таким потерянным тонсэном. Эмоции на его лице меняются ежесекундно — в глазах то слезы, то та любовная искорка, которую Хосок видит каждое утро в своем отражении. — Они почти ровесники, Тэхенни, — говорит Чон и гладит его по плечу, чуть касаясь его обнаженной кожи. — Возможно, он просто не интересуется отношениями. Это нормально, в самом деле. -…И еще ему нравится Юна, — Ким вздыхает, смотря на свои колени. — Девушка из нашего стаффа. Всегда напоминает о том, как же важно достаточно пить воды и что «не стоит пренебрегать приемами пищи». — Тэхен пусть и выглядит несколько обиженным и грустным, но хорошо к ней относится. Юна — одна из немногих девушек их стаффа, с которой он проводит время вне агентства, откровенно восхищаясь ее умению ладить с окружающими. Возможно, он бы отдал свое сердце ей, если бы его не привлекали парни. Добрая, улыбчивая, но слишком настоящая и откровенная с внешним миром особа не могла не привлечь такого же романтика — Джумина, в которого Тэхен влюблен просто без памяти. — Мы вчера говорили с ним по телефону, и он как-то невзначай упомянул, что пригласил ее на свидание. — Поэтому тебе грустно? — старший гладит его по волосам, склонив к плечу голову. — Я… Мне обидно, — Тэхен смеется, отчаянно так, вновь касаясь ладонями лица. — И грустно, но… Я не понимаю, что я чувствую, хён. Это… Так странно, такое странное чувство, оно вроде и доставляет мне боль, но… — Ким жует губу, жмурясь. Он сопит, тяжело дышит и встряхивает головой. -…тебе также приятно? — предполагает Хосок. — М-м… Да? — робко соглашается Тэхен. — Это… Мне больно, но я вижу, как Джумин сияет, когда говорит о ней. Я вижу, как он улыбается, слышу, как его голос дрожит, чувствую, как он волнуется, и вижу, как его глаза блестят, когда я всего лишь вскользь упоминаю ее. Он стискивает меня в объятьях, счастливо твердя о том, насколько же Юна замечательна, и как его сердце «делает кульбиты», когда они пересекаются взглядами. Мне больно, хён, правда больно, но… -…ты чувствуешь себя хорошо потому, что он счастлив? — Чон улыбается, видя, как Тэхен на мгновение теряется, а после поднимает на него глаза, полные удивления и какого-то восхищения. — Откуда ты знаешь? — Тэхен хмурится. Он недоверчиво поджимает губы, не особо желая думать, что Хосок просто более сообразителен, чем кто-либо еще. — Просто, — тот пожимает плечами. — Просто, ты действительно его любишь, Тэхен. Любовь может доставлять боль, но она не может быть страдальческой. Ты просто не видишь себя после ваших разговоров — светишься, как фонарь на дороге, растерянный такой, витаешь в облаках. И даже сейчас, рассказывая мне, что он любит другую, ты все равно выглядишь счастливым, будто Джумин пригласил на свидание не Юну, а тебя. — Слишком сложно, хён, — Тэхен хмыкает, соскальзывая с чужих коленей на постель. Устраиваясь по-турецки, пережив прилив эмоций, что застилали разум и заставляли чувствовать за один раз слишком много, Ким трет лицо немного взмокшими ладонями. — Люби, пока любится, — старший улыбается, потрепав того по волосам. — Хорошо? Этот человек дает тебе столько эмоций, столько чувств. Это же хорошо, правда? — Разве хорошо любить безответно? — младший поднимает на хёна глаза, а Хосок испытывает легкое дежавю. Он хмурится, отчего Тэхену немного неловко. — Если ты любишь искренне, то это хорошо. Любить вообще хорошо, Тэхен. Даже если это безответно, но по-настоящему, это прекрасно. Может, иногда неприятно, колко так, словно у тебя в ноге заноза, но приятно. — Хосок упирается локтем в свое бедро и подпирает голову кулаком. — Люби, пока любится. А там, возможно, встретишь кого-то другого, кто полюбит тебя в ответ также, как ты. Ты испытываешь счастье каждый раз, когда просто видишь его на наших репетициях, не пытаясь скрыть этого. Даже Чимин немного ревнует, только… Это, не говори ему, что я выдал его секрет, ладно? — парень смеется, и Тэхену становится легче. Он упирается взглядом в пол и сводит брови к переносице, на какое-то время выпадая из реальности. Слова старшего звучат противоречиво — любить и испытывать легкую боль хорошо. Но разве… Это та самая любовь, которую так красочно расписывают в книжках? Все вот эти жующие твой желудок изнутри бабочки, которые, почему-то, делают это как-то щекотно — нормально? Так должно быть? Ведь… Тэхен еще ни разу не проливал слезы от того, что его не любят в ответ. Его слезы были обусловлены легкой обидой, каким-то чувством несправедливости, но никогда тем, что его не любят в ответ. Это как-то… Бескорыстно? Тэхен не чувствует поедающий его тоски, как пишут в Интернет-статейках. Он не чувствует тяжесть на своих плечах, не чувствует, как его сердце рвет на куски от того, что Джумин говорит Юне какой-то комплимент. У него нет желания нагрубить этой девушке, нет желания испортить им что-то, или пустить грязный слух. Нет желания помешать счастью того, кого он, видимо, действительно любит по-настоящему. — Это хорошо, что ты любишь его, — Хосок потянулся, — и не требуешь от него этого взамен, зная, что ему нравится другой человек. Просто, признайся самому себе, что тебе нравится видеть его счастливым, пусть и не с собою рядом. Ведь вряд ли бы ему было бы также хорошо с тобой. — Ты призываешь меня быть честным? — Тэхен усмехнулся. — Да. Когда честен хотя бы с собой, любить становится намного приятнее. — Чон улыбается, поднявшись с постели. — Пойдем в кухню, я сварю нам по чашке кофе и чая. — Только ответишь мне на один вопрос? — Ким прищурился, поджав губы. — Скажи мне… А сам-то ты любил? — Да, — слишком быстро и легко отвечает Хосок, улыбнувшись. — Любил. И люблю. Но не скажу, кого. Не то, чтобы я тебе не доверял, но… — Ты именно это и делаешь, хён, — Тэхен дует губы как дитя, заставляя парня просто рассмеяться. Словно между ними и не было этого личного, какого-то философского вопроса. — Я тебе, значит, обо всём, а ты… Эх, друг, — парень театрально махнул на старшего рукой, но поднялся следом и как-то неловко потоптался на месте. Иногда Тэхен сам боится своих эмоций и чувств — ему нелегко совладать с ними, отчего его настроение немного неясно даже ему. — Я лишь скажу, — Хосок обнял его за плечо, — что этот человек, которого я люблю, счастлив. Хотя пока сам этого не понимает. — Снова загадки. Тебя что, Конан Дойл укусил? — младший сопит, усмехаясь. Ткнув того в бок, Тэхен обнял его в ответ и направился в кухню. — Но не переживай. Ты пусть и инфицирован, но все равно мой друг. — И правда, друг. — Чон смеется, хотя чувствует легкий укол в сердце. И ведь правда, друг. Счастливо любящий, совсем не по-дружески, но все равно друг. И Хосок, если честно, совсем не жалеет и не страдает. Потому что любовь не может быть страдальческой.