Это так утомительно поддерживать своё существование. Нюша "Смешарики".
Страшное проклятье поразило не то чтобы неожиданно, но точно не вовремя. Аннабет только нанялась на эту работу, проработала буквально два дня и уже успела на себе прочувствовать неприятный характер своего господина... И была уверена, что кто-нибудь не удержится и точно проклянёт хозяина. А потом превратилась в вилку. Первый день проклятья запомнился паникой. Причём паниковали все. От господина до канделябра. Было очень непривычно быть вилкой. Это вроде ты, а вроде и нет. Первый день все узнавали друг друга и себя. Учились передвигаться, брать что-то в подобие рук, спасались от впавшего в безумие господина. Она оказалась у его покоев случайно. Её место вообще теперь только на кухне раз она стала вилкой, но тем не менее она была здесь и слышала как за дверьми буйствовал зверь. Она смогла заглянуть в приоткрытую дверь и увидеть, как в порыве отчаяния господин разрывает когтями свой портрет. В тот момент она не видела чудовища. Она видела почти сломленного несчастного человека. Он сидел на полу, тяжело дышал, смотрел в одну точку и не шевелился. Она действовала порывом. Не думала, просто поняла, что надо что-то сделать, чтобы привести его в чувство. Она добралась до него и настолько громко насколько могла произнесла: — Вставайте, господин! Пойдёмте, поужинаете. Вам нужно прийти в себя! Но она не услышала своих слов. Знала, что сказала их, но при этом осознавала, что её маленькую речь не услышали. Господин смотрел на неё недоумённо, а она попытавшись вновь позвать его, поняла, что вместо слов слышится тихий металлический звон. Тем не менее хозяин пошёл за ней. Чашки, стулья, щёточки расступались перед ними, а она всё вела и вела господина на кухню. Сейчас никто не был в состоянии готовить что-то похожее на минибанкет, а вот накормить на кухне смогли бы. Мадам Потс организовала крепкий чай господину и тот вроде пришёл в норму. Прислуге теперь вообще ничего не требовалось. Может кроме сна. Тело ощущалось странно, поэтому присматривая за господином краем глаза (у неё и глаз-то не было, чтобы так говорить!), она пыталась разобраться со своими ощущениями. Руки она вроде чувствовала, но шевелить ими было... Боже, да просто нечем было шевелить! Ни рук, ни ног, ни рта. Ничего не сделать и даже не поговорить, а Бет была известной болтушкой. — Не паникуй так, дитя, — Бет даже встала от удивления (она успела опуститься на стол, чего сама и не заметила), когда миссис Потс обратилась к ней. Новоиспеченная вилка попыталась что-то сказать, но снова раздался звон, который чайничек, на удивление, смогла понять. — Не переживай, милая. Мы справимся. Условия снятия проклятие мы знаем, поэтому поверь, вскоре мы снова станем людьми, Бетти. А теперь лучше бы тебе отдохнуть и поспать. Укладываясь спать в ящик, она успела увидеть господина, который разговаривал с часами и канделябром. Люмьер и Когсворт кажется... Успев подумать, что чудовище не такое уж и чудовище и выглядит вполне себе благородно, Бет заснула.***
Потянулись дни проклятия. Каждый день они старались поддерживать видимость обычной, нормальной жизни, но будучи заколдованными это делать трудно. Господин, несмотря на скверный характер, тоже пытался помогать. Ну... Не ругать их, когда всё буквально валилось из рук, он мог. На этом его милосердие заканчивалось. Они всё ещё пытались вести себя как люди. Их господин одевался по всем правилам и даже старался есть столовыми приборами. Если он ел вилкой, то всегда ей. Бет уже давно перестала убеждать себя, что не специально вызывается быть столовым прибором за трапезой. Господин держал её нежно, аккуратно, будто она была хрустальной и он боялся её разбить. На деле же он просто помнил, что она всего лишь человек, который стал хрупким металлом, и что он был чудовищем с огромной силой. Есть столовыми приборами у хозяина не получалось от слова совсем. Огромные лапы были не предназначены для такой мелкой работы, поэтому господин часто промахивался мимо рта, злился, от злости снова промахивался и в ярости уходил из-за стола. Хозяин ослабевал день ото дня. Поесть нормально не мог, а из-за своей гордости и дурного нрава продолжать трапезу после вспышки ярости уже не хотел. Однажды она просто сама выскользнула из его рук. И бегала по всему столу, не давая себя поймать, пока господин не догадался о чём она ему звенит. Попытаться поесть так, как удобно. И он ел руками-лапами. По его виду сразу было понятно, что ему было неловко, но он наелся. Теперь столовые приборы во время трапезы были только для вида, никто не спорил и не попрекал господина. Все понимали, что здоровье хозяина важнее, чем правила приличия. Однажды господин впал в такое неистовство, что доломал в своих покоях всё то, что не сломал в день своего превращения. Всё чаще и чаще она просто наблюдала за ним. Она стала забывать какой была, кем она вообще является. Она была просто вилкой без памяти преданной своему господину. Оказалось, что хозяин знал о её присутствии. Однажды подозвал и приказал спеть. Его не волновало, что слов он не поймёт и услышит лишь звон. Хозяин всегда получал то, что хочет. И она пела. Металлический звон её голоса делался хрустальным, мелодичным и нежным. Хозяин тогда расслаблялся, прикрывал глаза и что-то совсем тихо урчал в такт. Он никогда не понимал её слов, она никогда не могла ответить, но она приходила и приходила, чтобы успокоить несчастную душу своего господина. Она уже не помнила как он выглядел до проклятия. Это уже давно было не важно. Важной была тишина в комнате, какие-то звуки за окном и спокойное дыхание хозяина. Их маленький хрустальный мир. Для маленькой вилочки однажды оказалось слишком много чувств. Она слышала, что феи из-за своего размера не могут испытывать больше одной эмоции, сейчас это было похоже на неё. Всю Бетти захлёстывало нежностью и любовью к хозяину. Она любила его скверный нрав, хищный острый взгляд и доброе сердце, которое не умело выражать беспокойство иначе чем неуклюжей заботой. Он не пускал в своё сердце незнакомцев. Важны были только те, с кем он знаком с детства. Люмьер, мадам Потс, Когсворт... Поговорить ни с кем об этом не могла, а признаться господину в любви было смерти подобно. И она молчала, пела ему на ночь колыбельные своей семьи и в одиночестве плакала без слёз, когда видела страдания в глубине его глаз. Роза начинала увядать. Медленно, но верно отпадали нежные лепестки. Надежда таяла на глазах. Хозяин больше не пускал её к себе, предпочитая выть раненным зверем без свидетелей. Даром, что его было слышно на весь замок. А потом появилась она. Дочка изобретателя, необычная умница-красавица Белль. Она не хотела её видеть, но все вдруг так воодушевились, на каждом углу слышалось "это точно она, скоро мы снова станем людьми!", что Бет сама вскоре стала думать также. Её сердце обливалось кровью, когда она видела как старается господин. Так хотелось быть на месте этой Белль. Но она не могла ей быть. Она всего лишь вилка. Когда эта Белль сбежала, Бетти успела порадоваться, что жизнь снова входит в привычную колею, но господин спас беглянку, а та в благодарность обработала его раны. Маленькая вилочка просто смотрела со стороны не в силах разделить умиление окружающих. Она тоже видела зарождающееся чувство в их глазах. Она снова бы пела ему вечерами... Если бы он не проводил вечера с Белль. Она бы сидела с ним допоздна в библиотеке... Если бы он не показал её Белль. Он исполнял практически любой каприз гостьи их замка. Он менялся ради неё. Бетти больше не вызывалась быть столовым прибором за трапезой. Она больше не приходила к его покоям, больше не рассказывала неслышимые сказки, не пела песни без слов. Боли оказалось слишком много для одной маленькой вилочки. А потом Белль ушла. И кажется её уход радовал одну лишь Бетти. Она скакала по замку абсолютно счастливая, казалось, что даже дышалось без Белль легче... Пока Бетти не увидела своего господина. Она видела его таким однажды, в день проклятья. Такой же надлом в глазах, такое же отчаяние от фигуры... Иначе было только одно. В его взгляде отсутствовало желание жить. Раньше он готов был вгрызаться в жизнь, цепляться за неё всеми руками и ногами. Теперь ему было всё равно что с ним произойдёт. Тогда она взмолилась, чтобы Белль вернулась. Было плевать, что тогда она абсолютно точно потеряет даже призрачный шанс на своё счастье. Да и чего греха таить, не было никогда никакого шанса. Животная тоска в глазах чудовища не давала ей спокойно жить. Бетти бы с радостью отдала свою жизнь да и душу в придачу, лишь бы сердце господина перестало умирать от любви.***
Все так воспряли духом, когда нужно было защищать замок, а она не отходила от господина. Они защищали двери, а она пыталась уговорить хозяина не сдаваться. У защитников замка дела явно шли лучше, чем у неё. Господин не хотел жить. Он не собирался даже сопротивляться нападавшим. Бетти накрывало отчаяние, из-за страха за жизнь хозяина она еле соображала, а потом ворвался он. Это был предводитель нападения. Высокий, крепкого вида мужчина... Не нравился он ей. Окончательно он убил любые зародыши симпатии в ней, когда ранил хозяина. Наверное очень забавно выглядела боевая вилка, хотя она оказалась не слишком действенной. Её просто воткнули в стену. Она кричала, упиралась своим хрупким тельцем и пыталась выбраться. Бетти еле справилась с этой непосильной задачей, как вдруг стало слишком поздно. Её хозяин, её любимое чудовище умирало на руках той, кого она так ненавидела. Как же Бетти хотелось завыть от боли, невидимыми руками переломать свои несуществующие рёбра, добраться до отчаянно бьющегося сердца и разбить его... И проклятие спало. Краем сознания она отметила, что тело, её тело, вновь стало человеческим, заметила тёмную рыжую прядку выбившуюся из причёски, поняла, что выглядит в точности как в день превращения, но её это не волновало. Она смотрела на своего господина, жадным взглядом запоминала каждую мелочь, каждую деталь его внешности. И её сердце разбилось вдребезги, когда он обнял Белль. Она так не хотела её видеть сейчас, но была до безумия благодарна, что она спасла того, кого Бетти так любит. Аннабет ненавидела Белль и одновременно была рада, что она есть, ведь счастье в глазах господина горело так ярко. Бетти уже успела забыть настоящий облик хозяина. Единственным, что не изменилось в нём, были глаза. Всё такие же ясные, чистые, добрые. Бетти любила их больше всего на свете. Как же горько, что свет этих глаз отныне принадлежит только дочери изобретателя. Бетти ушла тихо и незаметно, в момент всеобщей радости это было не сложно. Она шла по таким знакомым коридорам, проводила руками по стенам, наслаждалась ощущениями своего, действительно своего, тела. Она была счастлива и одновременно несчастней всех на свете. Она остановилась у окна и посмотрела на своё призрачное отражение. Несколько веснушек на щеках, серые обычные глаза, волосы отдающие медью. Она была совершенно обычной. Эта мысль заставила её замереть на месте. У неё не мягкие волосы цвета тёмного каштана. У неё не коньячно-карие глаза, в которых могут прятаться искорки солнца. У неё не чисто-белая кожа, которая словно сияет изнутри. У неё ничего не было от красоты Белль. Эти мысли так поразили её, что на какое-то мгновение она потеряла равновесие и схватилась за подоконник, чтобы не упасть. Простая мысль, самое обычное умозаключение... Она никогда не будет Белль. Это было горько. Губы уродливо кривились в подобии улыбки, слёзы никак не останавливались, а нервное хихиканье раздавалось на весь коридор. Всё ещё держась за подоконник, она опустилась на пол и прикоснулась лбом к холодной стене. Ей хотелось быть просто одной. Без чувств, без эмоций, без любви. Не всем достаётся взаимность. Кто-то любит взаимно, а кто-то, о ком не знают, содрогается от боли и рыданий. Слишком много чувств как для маленькой вилочки, так и для хрупкой маленькой девушки.***
Лишь бы был счастлив. С этими словами Бетти теперь вставала каждое утро, проводила с ними весь день в заботах и с ними же вечером ложилась спать. Только ночью позволяла себе иногда плакать, но не долго. Мадам Потс может заметить покрасневшие глаза. Она всё так же работала на кухне, помогала разносить блюда, иногда перемещалась по замку, если кому-то нужно было что-то передать. А ещё Бетти помогала Белль готовиться к свадьбе. В эти дни слова «лишь бы был счастлив» повторялись не раз и не два. Бетти хотела уйти. Даже собиралась это сделать, чтобы не причинять себе боль, но не смогла. На банкете, который господин устроил в честь снятого проклятия, счастливой паре захотелось потанцевать. Музыка тут же зазвучала, но хозяин кое-что произнёс... — Я прошу спеть для меня... И для Белль, — имя девушки было сказано с такой любовью, что Бет еле удержалась от того, чтобы не вцепиться себе в волосы от досады. — Одна из служанок... Она была вилкой. Некоторое время пела для меня. Я прошу её выйти и спеть для нас. Аннабет замерла. Казалось, даже дышать перестала. Спеть... Немыслимо просто. Петь для Белль — это же просто смешно! Она с неприязнью глядела на девушку возле господина, пока тот снова не привлёк к себе внимание, взгляд Бетти моментально смягчился. Петь можно не для Белль. Она просто споёт для того, кого любит. — Прошу, не стесняйся. Спой нам, — кажется господин начинал немного злиться. Раньше это обернулось бы вспышкой ярости, но сейчас, рядом с Белль, он держал себя в руках. Она медленно вышла из толпы слуг и двинулась к музыкантам. Все вокруг почему-то затихли. Глупая девчонка Белль смотрела на неё так по-доброму, с таким любопытством в тёплых карих глазах, что злость на неё появлялась сама собой. А хозяин... Её любимый хозяин впервые смотрел на неё с благодарностью. Этого оказалось достаточно, чтобы успокоиться и занять своё место. Музыка заиграла, а она, выждав немного, запела. В этой песне она рассказывала сказку. Она пела о человеке с прекрасным сердцем, о том как он решил спрятать его. Чтобы ему не было никогда больно. Она рассказывала о том, что он почему-то забыл, что спрятав сердце, он спрятал и душу. Она пела о девушке, которую человек встретил на своём пути. Она рассказала, что он был жесток со всеми, но доброе сердце всё же невозможно было скрыть. Она пела о прекрасной взаимной любви. Она пела о том, что достигнуть такой любви может каждый. Аннабет и сама не заметила как заплакала. Закончила сказку она словами о том, что сердце каждого прекрасно и всегда будет любимо. Все аплодировали ей, а она смотрела только на счастье в его глазах. Счастье, что дарит ему только Белль. Тогда она решила остаться и погреться в счастье своего любимого. Всего лишь из-за того, что он помнил о ней, она решила остаться. В тишине своей комнаты она шептала, что так глупа, нервно перебирала передник и смотрела в пустоту. Сердце отчаянно рвалось к нему, загнанной птицей билось в груди, когда господин оказывался рядом. Было так тяжело. Она думала, что кто-нибудь обязательно догадается. Она была уверена, что хозяин всё узнает... Но кроме Белль, он никого не видел. Всю жизнь она думала почему силы её любви не хватило, чтобы снять проклятье... Зато её любви хватало на то, чтобы отравлять ей жизнь. Ей было достаточно его счастья, чтобы и самой быть счастливой. Эти слова она пронесла сквозь всю свою жизнь и так ни разу и не смогла в них поверить.