too much to ask

Я не знаю, чего хотел добиться этим. Я приехал к нашей — чёрт, уже твоей, — квартире и постучался в дверь, потому что мы так и не поставили звонок. Дал слабину или, может, понадеялся, что ты примешь меня с распростёртыми руками и всё будет, как было раньше. Как, блять, было вчера с утра. Это было так странно. В смысле, стоять там, без ключей, в полной неуверенности, встречу ли я тебя здесь и откроешь ли ты мне. Когда я постучал снова, мне открыли. Не ты. Какая-то молодая девушка. Блондинка, с пустыми глазами и аппетитными формами. Она была в мужской рубашке, вся потная. А затем я услышал мужской голос, твой голос, спрашивающий, кто там. Это, чёрт, так больно. Потому что мне казалось, что ты убиваешься, что ты переживаешь. Я бы понял, если бы это так не было. Но ты расстался со мной со словами «это было ошибкой», видимо, намекая на разницу в возрасте, а сейчас в дверях твоей квартиры стоит девушка моложе меня. Я развернулся и ушёл до того, как она что-то сказала. Я слышал, что она закрыла дверь и слышал ваш приглушённый разговор. Ты, по всей видимости, догадался, что это был я. Ну и плевать. Так что сейчас я стою на автобусной остановке, пока на улице идёт сильный дождь. Это так иронично и так соответствует моему настроению. Такое клише, как в мелодрамах, где главный герой расстаётся с любовью всей своей жизни, плачет и грустит, пока вокруг капли воды обрушиваются на землю, а затем всё чудесно, и они снова вместе. Но в реальной жизни такого не случается, поэтому всё, что мне остаётся, это лишь надеяться, что у тебя кризис среднего возраста, который должен был уже давно пройти, и что мы снова будем одним целым. Ну да, как в фильмах. Будто меня это волнует. Мимо проезжает машина, прямо по луже и на большой скорости, из-за чего я теперь не только мокрый, но ещё и грязный. Чудесно. Всё точно как в фильмах. И из-за этого я ещё сильнее начинаю надеяться, что всё будет так. Что у нас будет счастливый конец, мы поженимся и у нас будет трое детей. Да. А эта девушка будет валяться в канаве в слезах и больше никогда не будет никем любима, в её жизни всё начнёт рушиться и все от неё отвернутся. А ещё она покроется прыщами и у неё появятся вши. Потому что ты — мой! И мне абсолютно безразлично, что это ты мог её позвать к себе. Что ты мог написать ей сообщение с улыбающейся рожицей, как делал это мне, что ты мог встретить её в каком-то баре и увести к себе домой на ночь, перед этим хорошенько напоив или что ты мог встречаться с ней, пока встречался со мной… Нет. Последний вариант, я не буду принимать. И никогда не приму. Ещё одна машина. Ещё, ещё, ещё. Слава богу, что они проезжают не рядом, поэтому я не становлюсь ещё грязнее. Свет фар проезжающих машин то гаснет, то ослепляет своей яркостью. Почему-то сейчас движение стало намного оживлённее, чем было пять минут назад. Я вспоминаю, что в той стороне, откуда ехали эти авто, был светофор. Мы с тобой проходили мимо этого светофора каждый раз, когда вместе шли в магазин, чтобы купить еду. Мы очень редко ходили вместе, но я люблю это. Любил. Ты писал список покупок на листе бумаги, который вырывал из блокнота, чтобы не забыть, что купить, и чтобы не купить лишнего, но мы всегда покупали лишнее и всё равно что-то забывали. Ты всегда задерживался возле полок с овощами и уговаривал меня взять: «вот эти помидоры, ты посмотри, они намного крупнее тех, что ты предлагаешь, ну и что, что дороже, зато хорошие». Я задерживался возле полок с чипсами и начос, показывая тебе упаковку за упаковкой, вкус за вкусом, чтобы взять тот, что тебе понравится. Иногда ты брал хрустящую упаковку в руки и вертел, затем смотрел на калорийность, на меня, калорийность, на меня, и строгим голосом говорил: «Эггси, мы не возьмём это, ты можешь поправиться»; а затем, в отделе десертов, брал самый большой и калорийный торт, из тех, что я люблю: с несколькими коржами, шоколадный, с медовой прослойкой, глазурью и бисквитом сверху. Ты всегда съедал вместе со мной немного этого торта, оставляя мне огромное всё остальное, а потом гонял меня по залам и заставлял делать пробежку с утра неделями, чтобы я не поправился. И это было не потому что ты не любил бы меня толстым, нет, ну, я надеюсь, что не поэтому, а потому что в нашей работе нужно всегда быть в форме, и ты волновался, что меня могут уволить, ну, я надеюсь, что поэтому. Кстати о работе. Я понятия не имею, как мне смотреть на тебя и общаться с тобой теперь там. Я боюсь, что Мерлин будет поджимать губы и покачивать головой, жалея меня, а Рокси будет знакомить с разными по внешности, вкусам и характеру девушками и парнями. Но больше всего я боюсь, что ты будешь смотреть на меня своим непроницаемым и холодным взглядом, когда я буду обращаться к тебе, что ты будешь игнорировать меня и специально просить Мерлина не давать нам совместных миссий. Это будет больно. Я закрываю глаза и шумно вдыхаю носом. Пахнет сыростью и дождём, а ещё немного мокрым асфальтом. Мне на секунду кажется, что если я сейчас открою глаза, то увижу тебя, с тем тортиком и цветами, которые ты обычно даришь после ссор. Белые тюльпаны. Белые цветы дарят, чтобы попросить прощения, а тюльпаны значат искреннюю любовь на языке цветов. Я почти физически ощущаю твоё тепло и чувствую этот нежный запах тюльпанов. Глупая надежда и сердце подсказывают мне, что это не чудится, а рассудок твердит, что это ложь и разыгравшаяся фантазия. Я открываю глаза. Рассудок прав, но от этого не легче. Возле меня всё ещё никого нет, пахнет только дождём и мокрым асфальтом, а от остановки и фонарного столба надо мной веет холодом, а не теплом. Вчера утром я вернулся домой с миссии и когда попытался вставить ключ в замок, то понял, что ты поменял замки. И не сказал мне. Я стучал в дверь со всей дури, поглощаемый яростью. Потому что мой Гарри так не сделал бы. Мой Гарри джентльмен, он никогда не делает что-то исподтишка. Он вежливый и учтивый. Ты открыл. Я ожидал увидеть тебя в пижаме, с взъерошенными волосами и сонным видом. Но ты был собран и даже в белой рубашке и чёрном костюме, который я ненавидел. Все чистое и идеально выглажено. Ты не сказал «привет, как миссия?», ты не сказал «привет, чего барабанишь?» и даже не сказал «здравствуй, Эггси». Ты просто оглядел меня и посмотрел на что-то за дверью, что я не мог увидеть. Затем отошёл туда, я даже уже решил, что ты впускаешь меня в дом, поэтому сделал шаг за порог и начал было возмущаться («Гарри, какого хр-»), как ты достал из-за двери чемодан и три больших пакета вещей и вручил мне. И пока я, ошалелый, стоял с открытым ртом и не мог произнести ни звука, не то что двинуться, ты пихнул меня за порог, пробормотал: «это было ошибкой» и закрыл дверь перед моим носом. Всё. Пока-пока пять лет отношений, пока-пока Эггси, кому ты вообще нужен, я просто соберу все твои вещи и выкину тебя за порог, поменяв замки, чтобы ты не мог вернуться домой, ты же совершенно никто и я не любил тебя и вообще пять ебанных лет отношений были ошибкой! Какая разница, что ты думаешь по этому поводу, какая разница, что тебе может быть больно и ты невероятно устал после миссии, и что ты надеялся увидеть меня и провести со мной все выходные, ха, кого это вообще волнует. Но что самое главное, я не понимал, в чём моя вина, что ты, ты, Гарри, самый джентльмен из всех людей, самый вежливый и учтивый, самый понимающий, вдумчивый, чуткий человек в мире расстался со мной так. Подъехал мой автобус. Отвратительно-грязный, мерзкого цвета, с, видимо, обиженным жизнью водителем, что рявкнул на меня, захожу ли я вообще и если да, то долго буду так стоять? Я быстро поднялся внутрь, оплатил проезд и сел в самый конец автобуса, ближе к печке, чтобы немного отогреться. Напомню, я всё ещё мокрый и грязный. Я достал из кармана телефон, наушники, и включил первую попавшуюся песню.

Waitinghereforsomeone

Классно, из всего огромного музыкального плейлиста, что у меня есть, мне попалась эта песня, которая невозможно описывает всю ситуацию. Но кто я такой, чтобы противостоять судьбе и перестать слушать?

Only yesterday we were on the run

Чёрт, да. Да. Мы только вчера были вместе и только вчера всё было хорошо, ну, я думал так. Потому что я, видимо, даже не замечал, насколько всё плохо было.

You smile back at me and your face lit up the sun

Я вспоминаю все те моменты, когда ты улыбался так мне. Когда ты улыбаешься искренне, ты широко открываешь рот, обнажая зубы, морщинки вокруг глаз становятся глубже, а лицо действительно выглядит так, словно сияет ярче солнца.

Now I'm waiting here for someone

Я вспоминаю, как полчаса назад мне открыла эта девушка. Она действительно выглядела как пустышка, как все стереотипные блондинки, и от неё так несло потом, словно от секса… Это больно. Это правда очень сильно больно. Знать, что тебе хорошо без меня и что ты просто выкинул меня из своей жизни. Буквально.

And oh, love, do you feel this rough?

Why's it only you I'm thinking of

Когда я слышал твой голос, полчаса назад, я надеялся услышать хоть что-то, что могло бы обозначить горечь и то, что ты скучаешь по мне. Когда ты выкидывал меня из дома, я пытался увидеть написанную на твоём лице и в глазах вину, сожаление. А видел лишь пустоту. Полную, зияющую пустоту, которую можно обозначить лишь как равнодушие. Да, Гарри, спасибо, все пять лет совместной жизни я мечтал это увидеть на твоём лице, ага. Мимо меня мелькают огни от фар, огни от фонарей, огни, сияющие из окон жилых домов, где счастливые семьи или счастливые влюблённые пары счастливо делают ужин, а затем счастливо его едят, будучи абсолютно и стопроцентно счастливыми. Вчера утром я позвонил Рокси. Кому же ещё звонить. Я просто спросил, можно ли у неё перекантоваться на какое-то время, а она спросила, где я нахожусь и приехала к нашему — уже твоему — дому через десять минут вместе с пачкой протухших яиц и грязью в ведре — где она, блять, её откопала. Она помогла перетащить все мои вещи в свою машину, вместительный джип, а затем взяла протухшие яйца, грязь и меня, и обмазала яйцами дверь, а потом разлила грязь жирным слоем прямо под дверь, конечно, с моей помощью, при этом постоянно приговаривая: «вот же мудак». Я ничего ей не говорил. Я не рассказывал ей, что случилось, но она, видимо, всё поняла по моему виду — помятому, с пятнами крови на костюме и коже — и по сумкам. Если не точно, то хотя бы приблизительно. На тот момент я был невозможно ей благодарен. Она привезла меня к себе в дом, где нам открыл дверь Мерлин в тёмно-синем шёлковом халате, запихнула в ванную комнату и заставила принять ванну. Ванну, не быстрый душ. Она совершенно не стеснялась моего обнажённого вида в ванной, подтянувшего голые ноги к груди и беспрестанно всхлипывающего. Рокси наполнила ванну горячей водой, добавила пены с запахом персика и помогла мне отмыться от засохшей крови, пока Мерлин переносил мои вещи из машины в гостевую комнату и аккуратно раскладывал всё по полкам. Девушка помыла мне волосы шампунем с запахом мяты, мягко массируя голову. В какой-то момент Мерлин зашёл к нам, возмутился («Роксана Грейс* Мортон, вы даже мне так никогда не делали!») и ушёл делать ромашковый чай. Тогда я понял, как сильно мне повезло с ними. Как сильно мне повезло, что Рокс — мой друг, а Мерлин — её парень. Она оставила меня отмокать в ванне на 15 минут, а затем вернулась с чистой и тёплой одеждой и сливочного цвета махровым полотенцем. Сквозь всхлипы я постоянно благодарил её, а она просто молчала. И за это я тоже ей благодарен: что она ни о чём не спрашивала, просто помогала мне и давала выплакаться. Когда я вытерся и оделся — белая футболка, жёлтые свободные штаны -, мы спустились вниз, на первый этаж, в столовую. Очень просторная, светлая и уютная комната. Не то что та, что в доме Гарри. Она оформлена в бордовом стиле и там висят тёмные шторы. При переезде он перенёс чучело мистера Пикуля в столовую, а также всех бабочек, по-крайней мере тех, которым хватало места. Я старался реже появляться там и ел в основном на кухне или в нашей спальне. Но у Рокси в столовой хотелось прийти и остаться там навсегда. На столе уже стоял чайник с, несомненно, великолепно заваренным чаем, за столом сидел Мерлин, уже не в халате, а в серых брюках и красном джемпере, а также Персиваль, с взъерошенными волосами и ужасно сонным видом, в — это пижама? Серьёзно? Но я был рад. Рад, что Мерлин ради меня переоделся, что Персиваль ради меня примчался так быстро, как мог, и что Рокси собрала их всех здесь. Она посадила меня рядом с Перси и убежала на кухню за тостами, яичницей и овсянкой. Мы позавтракали все вместе и это выглядело как завтрак в обычной семье, разве что разговор вёлся приглушённо, и никто не упоминал Гарри или что-то, связанное с ним, а если упоминал, то все начинали друг на друга шикать, а мои глаза застилались прозрачной пеленой слёз. В общем, весело. Сейчас я вспоминаю это и просто лучусь от счастья. Потому что несмотря на то, что теперь у меня нет парня, у меня есть чудесные друзья, которые действительно поддержат в трудную минуту. После завтрака мы дружно напились. В какой-то момент Мерлин вышел из столовой и вернулся с бутылкой виски, которую подлил в чай, а затем бутылка превратилась в две, а потом в бурбон, коньяк и в какие-то дикие коктейли, которые Персиваль решил сделать, возомнив себя барменом. У Рокс и Мерлина не было даже специальной штуки, в которой смешивали ингредиенты для коктейлей, поэтому Перси пришлось смешивать всё в двух кружках, плотно прижав их друг к другу, но всё равно несколько капель (половину) пролил. В один момент кто-то включил музыку и мы решили, что танцевать на столе — отличная идея, в то время как Мерлин просто стоял, оперевшись о стул, и пьяно хихикал. Я смотрел на наши танцующие тени на стене, а потом вдруг как-то вспомнил, что ещё никогда не танцевал без тебя. За всю свою жизнь. До Кингсман я просто не танцевал, совсем. Когда я достаточно захмелел, то решился рассказать, что случилось. И вся наша компания дружно решила объявить тебе бойкот и вообще игнорировать так часто, как только можно. Телефон завибрировал, и музыка в наушниках сменилась на «The Chain» Гарри Стайлса. Рокси. Я вынул наушники из телефона и ответил на звонок: — Алло? — Привет, Эггси, ты где? — Еду. — Знаешь, тут рядом со мной очаровательная девушка, Кассандра. Она очень любит готовить, очень красивая и ещё любит Ницше. Мы в «нашем» кафе, подъезжай — Нет, прости, я слишком вымотался. — Ааа, ну ладно тогда. У меня дома сейчас Мерлин, приезжай поскорее. Я приду тогда где-то через полчаса, пока. И она бросила трубку. Я догадывался, что она будет искать мне новую половинку, но не так же быстро. Как будто раны так быстро заживают. Когда я приехал домой к Рокси, мне — удивительно, да? — открыл Мерлин. В очках, в безумно строгом виде. Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом, и я понял, что он говорит с кем-то по связи. Он выглядел очень рассерженным. — Да, это он, а кого ты ещё ожидал увидеть? — внезапно рявкнул он своему собеседнику, а затем надвинул очки на лысую макушку, отшагнул от двери и дал мне пройти. — Эггси, не слушай, что я сейчас говорил и буду говорить. На кухне зелёный чай заварен, ещё в шкафчике лежат печенья. Возьми, перекуси. Так что да. Я снял с себя уличную одежду, обувь, забежал в гостевую спальню, переоделся в старую растянутую футболку и не менее старые и растянутые штаны, вытер мокрые волосы полотенцем и спустился вниз за чаем. Я понимал, что Мерлин, Рокси или Персиваль однажды потребуют у тебя объяснений. Сомнений, что именно с тобой он говорил, нет. Я слышу, как Мерлин кричит на тебя, слышу приглушённо, но чётко ваш разговор. Правда, только его слова, но по его ответам можно понять, что ты говоришь. — Господи, ты в порядке вообще? Какая разница в возрасте? Это ты подтолкнул меня, чтобы признаться Роксане в любви. Это ты утверждал, что какое это имеет значение- — он прервался, словно ты его перебил. Затем долгое молчание. И я слышал все звуки, которые происходили в этом доме, на улице. Я слышал, как работает механизм часов, что висят в гостиной, я слышал, как работает стиральная машина в подвале, ровно отстукивая ритм, слышал, как ветер на улице покачивает деревья, как он играет с их листвой, я слышал, как кровь циркулирует в моём теле. Я слышал напряжение в своём теле и злость вперемешку с раздражением в теле Мерлина. А потом я струсил. Не захотел слышать его ответ, его реакцию на твои слова. Я максимально громко протопал на кухню, максимально громко достал из крайнего левого бежевого шкафчика сахарницу, но затем я просто поставил её обратно, потому что пить зелёный чай с сахаром — кощунство. Я открыл соседний шкафчик, тот, что с кружками, и достал самую ближайшую ко мне кружку, салатового цвета в белый горошек, после чего поставил её на стол, взял чайник, залил чай из чайника в кружку. Я сосредоточился на этих простых действиях изо всех сил, только бы не слышать Мерлина. Да и не слышал, кстати. Разговор почему-то прекратился. И когда я подумал о том, что, возможно, мне следует расстроиться из-за этого, на кухню зашёл Мерлин. Он пристально смотрел на меня, я чувствовал это даже затылком, потому что стоял к нему именно затылком, а не лицом, затем как-то неловко прокашлялся и пробормотал что-то себе под нос. Я обернулся. — Прости, ты что-то сказал? — спрашиваю, несмело улыбаясь. Мерлин качает головой. — Будешь чай? Я знаю, что ты заварил его для меня, но всё же… — Мерлин так и не сдвинулся с места, кстати. Он всё ещё пристально на меня смотрит и в его глазах я вижу задорную искорку, которая бывает, когда он хочет доказать свою правоту, но я просто не понимаю, с чего ему нужно что-то сейчас доказывать. — Мне позвонил Гарри. По связи, — зачем-то уточняет он. Будто я и не понял этого сам. Я пытаюсь продолжить улыбаться, но чувствую, что улыбка выходит тусклой и абсолютно фальшивой, поэтому прекращаю попытки. Прочищаю горло, киваю. — Он сказал, что ты приходил к нему. Там что-то осталось, в квартире? Я уважаю Мерлина, ценю его помощь и люблю. Я могу понять мотивы некоторых его поступков, но не это. Это совсем не то, что я хочу слышать сейчас. Я стараюсь, очень сильно стараюсь, не думать о тебе, но, видимо, всё идёт против меня. Я стараюсь не надеяться, стараюсь потушить в себе все чувства, но это, знаешь ли, довольно трудно, учитывая то, что мы расстались только вчера. Ну как расстались. Обычно расстаются либо по обоюдному желанию обоих, либо как-то мягче. А это — выброс. Выброс меня из своей жизни. Так резко, с неприязнью и отвращением, будто мусор выбрасываешь. — С чего он это взял? — возможно, мой голос звучит жёстче, чем должен быть, возможно, мой голос звучит напряжённее, чем должен быть у человека, который не делал что-то, в чём его обвиняют. Но я же делал. Долгая тянущаяся пауза. Я полон напряжения, а вот у Мерлина чуть ли не истерика от смеха скоро случится, видимо. Да что это с ним такое? — Он говорит, что видел, как ты уходил от дома, из окна, — отвечает он. — Боже, да не видел он, почему ты вообще веришь его словам? Он наверняка сразу после того как его новая… — я скривился, подбирая как можно более вежливое слово. Потому что за мат Мерлин может дать леща. Это даже не шутка. — Пассия открыла мне дверь. Он абсолютно точно пошёл забавляться с ней дальше! И Мерлин, сука такая, начинает улыбаться. Широко. Выглядит это до одурения жутко. Затем он снимает с себя очки, кладёт их на стол и почему-то подмигивает. И уходит. Вот так. — Придурок, — бормочу я, а затем, наконец, беру кружку чая. Я не иду в столовую, поэтому просто стою, оперевшись о холодильник, и пью чай. Между прочим, очень вкусно, но не сравнится с твоим чаем. Я помню, что ты всегда запрещал мне смотреть, как ты его делаешь. Великое таинство чайного мастера. Я помню, как мы с тобой ходили в чайный магазин на углу улицы, где кассиром и консультантом была приятная китаянка, которая всегда разговаривала только с тобой, а на меня смотрела как на ребёнка, потому что однажды я рассыпал баночку с каким-то чаем. К счастью, она не заставила нас платить, но всё равно стала после этого недолюбливать меня. Вокруг тихо. Действительно тихо. Как в тот момент, когда я струсил. За окном темно, уже поздний вечер. Где-то далеко проезжают машины, я вижу свет их фар между деревьями, да вот только меня это не волнует. Мне интересно, где сейчас Рокси. Пусть бы она подъезжала к дому. Мне нужен кто-то, кому можно выговориться, с кем можно напиться и забыться. Потому что Мерлин не вариант — он сейчас совсем с ума сошёл. Просто, не знаю. Меня правда очень сильно тревожит то, что ты сделал. Меня тревожит, что ты уже на следующий вечер нашёл себе девушку на ночь. Будто ты не убиваешься совсем. Будто не любил никогда. Словно и не было этих долгих пяти лет, полных любви, заботы и понимания. Я правда не понимаю этого. Потому что мы никогда не уходили никуда, пока не выяснили все проблемы друг с другом. Окей, ладно, т ы заставлял меня никуда не уходить. Но у нас ни разу не было, чтобы кто-то спал на диване, а кто-то в кровати, или чтобы один из нас вообще уходил из дома, только если не на миссию. Мы действительно никогда так сильно не ссорились. Порой мне казалось, что я попал в сказку. А самое обидное, что, вроде как, до расставания всё было так же. Ты улыбался моим глупым шуточкам, ерошил мои волосы, целовал каждый раз, когда видел, и иногда ласково звал «восторженный щеночек». Ты дарил мне цветы, делал завтраки, и мы всё ещё каждую неделю выходили куда-нибудь вместе, и неважно, куда, хоть кино, хоть зоопарк, хоть ресторан. Просто вместе. Может, правда, во всём виноват я? Может, ты узнал, что я постоянно просил Мерлина о миссии, но это чтобы в следующем месяце быть абсолютно свободным, чтобы мы могли вместе съездить в отпуск. От этого можно было подумать что-то дурное. Но ты бы точно спросил, что не так. Чёрт, боже, я наверняка сделал что-то ужасное. Ты не мог просто так выгнать меня. Ты терпеливый, спокойный, хладнокровный, заботливый и безумно любящий. Для этого должно быть что-то ужасное. Совсем плохое. Что-то, чего я не могу понять. От мысли, что я всё разрушил, даже не зная почему, глаза стала застилать пелена из слёз. Я быстро поморгал. Этого ещё не хватало. Я хотел просто подождать Рокси, попить чай и в перерыве подумать о тебе и о наших отношениях. От моргания потекли слёзы, отчего я ещё больше расстроился. Тряпка. Мало того, что вчера была истерика, что вчера рыдал, как маленький ребёнок, у которого отняли леденец, причём рыдал перед Рокс. Это было ужасно. Я выглядел отвратительно и унизительно, но она даже ни слова не сказала про это. Я ещё раз перебираю в голове все моменты, когда мог поставить под угрозу наши отношения. Я заставил ревновать? Сказал что-то чрезвычайно обидное? Сделал что-то непоправимое? Что я сделал не так? Почему я решил, что во всём виноват именно я? Ха. Чрезвычайно глупый вопрос. В нашей «семье» я всегда был тем, из-за чего начинались ссоры. Я косячил, обвинял тебя в несуществующих косяках или был ослеплён ревностью. Мы ни разу не ссорились из-за тебя. Вернее, ты никогда не начинал ссору первым. Никогда не затевал скандал и не повышал голос. Никогда не делал что-то возмутительное. Всегда собранный, всегда внимательный. — Я даже не знаю, что сделал не так, — от отчаянья начинаю шептать в пустой комнате. Я обращаюсь к тебе, будто надеюсь, что ты здесь, рядом. Мои слова прерываются всхлипами, икотой. Я судорожно вдыхаю воздух. — Я очень хочу всё исправить, Гарри, очень. Ладно. Успокойся. Успокойся. Не хватало ещё заставить волноваться Мерлина. Вдох. Выдох. Вдох. Судорожный всхлипо-выдох. Я зажимаю себе рот рукой. Слышу, как в замочной скважине поворачивается ключ, а затем тишину в доме прерывает радостный голос Рокси: «Я дома, старички!» Ставлю кружку с чаем на стол, поворачиваюсь лицом к раковине, умываюсь холодной водой. Вытираю лицо бумажными полотенцами и выхожу в коридор, чтобы встретить девушку. Она стоит на одной ноге, снимая сапоги на каблуке. Затем она поднимает взгляд на меня, дёргается от неожиданности и вскрикивает: «Боже мой, Эггси, не пугай так людей, что взяли к себе пожить!» А зачем добродушно смеётся и подбегает ко мне, в одном сапоге, в полурастёгнутом пальто, и обнимает. Загребает в медвежьи объятия и шепчет на ухо милые успокаивающие глупости, что ты придурок и что ты не заслуживаешь меня, что я — самый чудесный и самый дурачок в мире. И, не знаю, я чувствую себя как дома. Меня отпускает, и я больше не чувствую себя опечаленным и так уж сильно огорчённым всем, что было вчера и сегодня. Я чувствую себя, будто Рокси — моя мама. Потому что она заботится обо мне, как мать, ведёт себя, как мать. И мне в голову приходит мысль, что она действительно была бы хорошим родителем. Вот только с нашей работой это почти невозможно, но, думаю, если Рокси загорится какой-то идеей — она её выполнит. Понятия не имею, почему думаю обо всем об этом. — Ты знаешь, что это выглядит отвратительно? — слышится ворчливый голос Мерлина у меня за спиной. Рокси отстраняется от меня и показывает Мерлину язык, после чего обнимает и его тоже. Обниматься она любит больше, чем целоваться. Не знаю, почему. Но мне это нравится. Она вообще обниматься любит больше, чем всё на свете, но уж такая она, наша Рокси. — Вы же приготовили бедной уставшей девушке поесть? — спрашивает она, отойдя от Мерлина и, наконец, снимая второй сапог. Повисает неловкая пауза, потому что мы оба были слишком заняты для этого. Мерлин — ругаясь с Гарри и составляя план работы, я — копаясь в себе и рыдая. Рокс понимает, что ничего нет, и хмурая снимает пальто. — Вы так сильно заняты были, да? Ну хоть сейчас приготовьте что-нибудь. Учитывая то, что Мерлин ненавидит готовить, — не спрашивай, откуда я знаю это– а я должен как-то отплатить за гостеприимство, то готовка выпадает мне. И, честно говоря, я не особо хочу готовить. Потому что всё те же воспоминания всё так же связанные с тобой постоянно мелькают перед моими глазами. Я вспоминаю, как ты читал мне лекцию о вреде жирной пищи, пока иду на кухню, я вспоминаю, как ты учил меня готовить лазанью, иногда выхватывая у меня ингредиенты и показывая, как правильнее и как лучше, пока достаю продукты из холодильника и шкафов, чтобы приготовить ту самую лазанью, которая стала нашим с тобой блюдом. Я не знаю, почему решил делать именно её. Может, потому что наизусть знаю рецепт и могу приготовить даже с закрытыми глазами, а может потому что надеюсь, что какие-то магические силы заставят тебя прийти ко мне, сюда. Решая незамедлительно начать готовить, чтобы отвлечься от мыслей, собираю все ингредиенты в кучку, в нужных пропорциях. Ставлю сковороду на огонь. Когда она нагревается, обжариваю в ней мелко нарезанный лук и толченый чеснок. Добавляю к луку мясной фарш, который каким-то чудом лежал в холодильнике в уже нужном мне виде, томатную пасту и засыпаю все приправой. На второе для макарон в томатно-мясном соусе болоньез, все тщательно перемешиваю, накрываю крышкой и тушу около десяти минут. Всё четко по рецепту. Пока жду, когда пройдут эти мучительные десять минут, обращаю внимание, что очки Мерлина всё ещё на столе. Странно, что он их оставил здесь на такое долгое время, потому что обычно ему нужен постоянный контакт со всеми агентами, чтобы их курировать. И у меня появляется вопрос, прочно засевший в голосе и отказывающийся уходить. Поэтому я хватаю очки, выхожу из кухни и начинаю бродить по дому в поисках Мерлина, заглядывая в каждую попавшуюся комнату. Он находится на втором этаже, в кабинете, что полностью заставлен книжными шкафами с книгами, папками и бумагами, где стопки книг стоят прямо на полу, а в самом центре комнаты стоит письменный стол, — кто вообще ставит в центр комнаты письменный стол? — за которым как раз и сидит Мерлин, увлечённо рассматривающий какие-то документы. Я неловко кашляю, и он переводит свой взгляд на меня. — Ты забыл очки на кухне, — я отдаю их ему, дожидаюсь кивка, а затем задаю вопрос, — Почему ты их забыл? Почему ты дома все эти сутки, что я тут? Он вздыхает, как вздыхают все родители, чтобы ответить своему ребёнку на глупый вопрос, что-то типа «почему конфета сладкая» или «почему по воде нельзя ходить», а затем отвечает: — Потому что нет миссий. Точнее есть, но их курировать постоянно не нужно. Бедивер в Алжире, улаживает конфликт между населением и правительством и у нас ежедневный созвон в три часа дня, у Персиваля, Роксаны, тебя и Гарри, — у меня сердце пропустило удар, когда я услышал твоё имя, такое родное, но я никогда в этом не признаюсь, — миссий нет. Все остальные на дипломатических миссиях, как Бедивер, но их курировать не нужно, потому что они отлично знают своё дело и чётко проинструктированы, а непредвиденных ситуаций быть не может, учитывая их профессионализм и компетентность, — последнее слово он подчёркивает, слегка повышая тон и выразительно глядя на меня. Припоминает видимо, засранец, тот случай, когда я случайно обрушил снежную лавину на лыжную трассу, но там, слава богу, в тот момент никого не было. — А теперь иди и готовь давай, не мешай людям работать. Так что я поплелся обратно, на кухню, подождал какое-то время, а затем продолжил готовку. В глубокой сковороде растопил сливочное масло, добавил муку и, интенсивно помешивая, влил частями горячее молоко, приправил солью и мускатным орехом, довел до закипания, выключил. Всё чётко и по рецепту, выученному назубок. В какой-то момент на кухню зашла Рокси и, шумно втягивая носом безумно вкусные запахи, стала ныть, как долго всё готовится. Поэтому я заставил её всё остальное делать самой. В форму для запекания она вылила половину соуса бешамель, на дно формы выложила 3 листа лазаньи, сверху распределила соус болоньезе, затем выложила еще 3 листа лазаньи. Верхний слой листа лазаньи мы вместе полили соусом бешамель и посыпали пармезаном. Поставили лазанью запекаться в духовку около двадцати пяти минут при двести десяти градусах до образования золотистой корочки. Двадцать пять минут она резала сыр на тёрке, ела его и кидалась им в меня, периодически тыкая пальцем. Она часто смотрела в окно, словно ждала кого-то, и пребывала в радостном возбуждении. Причину такого поведения я понять не мог, да и не желал. Когда на лазанье появляется золотистая корочка, я отчётливо слышу мелодию дверного звонка, разлетающуюся по всему дому. Я недоумённо смотрю на Роксану, что начинает светиться от счастья и предвкушения чего-то, что я не могу понять. — Мы кого-то ждём? — Иди, открой дверь. Одновременно выпаливаем мы. Только я спрашиваю неуверенно, а она прямо кричит от радости. Я хмурюсь, а затем иду к двери, по пути вновь вспоминая тебя. Ха. Мне тебя очень не хватает. Я очень сильно скучаю по тебе. Очень. И больше всего на свете я хочу увидеть за дверью тебя, но этого точно не будет. Я хочу снова быть вместе. Очень сильно хочу. Хочу просыпаться вместе с тобой, нежиться в постели вместе всё утро, вместе завтракать, вместе гулять. Чтобы всё было как раньше. Я подхожу к двери, открываю первый замок, второй, а после распахиваю дверь. И замираю. Потому что за ней, блять, стоишь ты. И я не знаю, плакать ли мне или смеяться. Ты стоишь с белыми тюльпанами и этим дурацким тортиком в руках, с виноватым выражением лица, но в то же время с нескрываемым счастьем. Я слышу шаги Рокс и Мерлина, но слышу будто и не отсюда, будто я не здесь. Я просто стою и смотрю на тебя, пока ты стоишь и смотришь на меня, а на улице уже не идёт дождь. Ты стоишь так близко, но так далеко. Я подхожу ближе и, несмело, дотрагиваюсь до твоего лица, чтобы развеять все сомнения, что ты — не мираж, не моё воображение. Что ты действительно пришёл ко мне. За мной. — Эггси, прости, — твой голос нарушает тишину, я вздрагиваю от неожиданности и отдёргиваю руку, и это отражается в твоих глазах гримасой боли. — Я старый дурак. Я не должен был так поступать с тобой, даже не разобравшись, в чём дело. Он молчит, неуверенный в том, следует ли ему продолжать, как я не выдерживаю и начинаю плакать, а затем приближаюсь к тебе так близко, что твой нос трётся о мой лоб, встаю на носочки и целую тебя. Нежно. Как самое ценное, что есть в моей жизни, потому что так и есть. Я целую тебя, как в последний раз в своей жизни. Ты отвечаешь на мой поцелуй робко, несмело, словно я могу оттолкнуть. Словно я хотел бы оттолкнуть. И мне кажется, что в этот момент воздух должен был застыть, время остановиться. Как оказалось позже, это была ревность и измена, как думал ты. Ты смотрел за ходом моей миссии. В один момент мне нужно было увести девушку, что мешала ходу миссии, куда-нибудь подальше. Но я не могу просто сказать ей «уходи-ка отсюда». Я немного пофлиртовал с ней, а затем предложил уединиться. Когда мы вышли из холла, в котором находилась цель, я просто воткнул в неё дротик, чтобы она уснула, и ушёл. Да вот проблема в том, что ты решил, что я делал это потому что хотел развлечься и потому что наплевал на миссию, ну и плюсом ко всему ты не видел последнюю часть всех событий. Неприятно, что ты так отреагировал, но приятно, что ты действительно приревновал меня. Я никогда не соглашался на миссии, где кого-то нужно соблазнять и спать с ним, потому что слишком ценил наши отношения. Пару раз у нас были с тобой ссоры по этому поводу, потому что ты никогда не отказывался от миссий. Ни от одной. Да и вообще поводов для ревности никогда не давал. Правда, я до сих пор не понимаю, почему ты поступил именно так, а не разобрался, как обычно. Кстати говоря, Мерлин всё подстроил. Он набрал тебе, вы повздорили, он узнал твою версию, а затем он рассказал тебе, как всё было на самом деле. Ты не поверил, что я делал это для миссии, поэтому он принёс очки на кухню и поставил их так, чтобы ты мог видеть меня, соответственно ты видел, как я рыдаю по тебе. Потом, когда я вернул очки Мерлину, у вас также произошёл диалог и ты предупредил, что приедешь забрать меня. Мерлин, в свою очередь, предупредил Роксану. Так что сейчас мы сидим в гостиной дома девушки на полу, едим мою лазанью, иногда специально случайно сталкиваясь коленками и ведём себя так, словно мы недавно встречаемся. Мы всё ещё влюблены. И, оказывается, я не так уж и много просил**.