Мorgen_danach

Он брел вдоль стены, испещренной перетекающими друг в друга рисунками и надписями, опираясь на нее рукой в черной перчатке – худой некрасивый мужчина в черном; он оставлял за собой бурого цвета следы и не замечал этого, он с трудом вслушивался в далекие голоса, заглушаемые иногда характерным грохотом. Те, кого он искал, изо всех сил колотили в дверь и орали. Пока еще возмущенно, но сквозь возмущение явственно пробивался страх. Мужчина в черном шел на звук, благодаря всех богов за то, что эти не молчат, не сидят смирно там, где их заперли накануне, не дают ему провалиться в вязкую воронку кошмарных картинок-воспоминаний, напоминают о том, что у него еще множество дел здесь, в этих серых стенах. Он шел вперед и вперед, презрительно кривя рот и думая о струсившем человеке в круглых очках, о том, кто должен был сейчас идти рядом с ним. «Хватит с меня! – взвизгнул тот, в очках, когда перепуганные и орущие младшие, запертые на ночь в одном из кабинетов, чуть не смели их, рванув на волю неудержимым ураганом. – Тебе надо – ты и ищи, а я умываю руки. Завтра меня здесь не будет, а может даже сегодня». Сейчас, когда мужчина в черном из последних сил шел туда, куда звало его чувство долга, очкастый суетливо паковал сумки и выводил трясущейся рукой подпись под заявлением «по собственному». Его можно было понять. Его нельзя было понять. Он не был ночью там, в темных коридорах, освещенных лишь беспорядочными бликами многочисленных карманных фонариков; он не уклонялся от беспорядочных ударов многорукого чудовища, захватившего почти весь Дом, он не орал во всю глотку «Не смей!» и не зажимал ладонью совсем безобидную с виду рану на груди своего единственного почти-друга. Не наблюдал с ужасом, как жизнь уходит из того, кто еще час назад с пеной у рта утверждал, что нужен им, что сумеет остановить, убедить, помочь. Сейчас то, что когда-то было Лосем, лежало внизу, в гулком спортзале, накрытое грязноватой простыней, а рядом остывало тело того, кто звался не так давно Черепом. Много кто там лежал, и много кто был увезен прочь, полуживой или совершенно спятивший. Страшилище Мавр, к примеру, пока еще боролся за жизнь в ближайшей больнице, но вряд ли он выкарабкается – громадное его пузо было проткнуто сразу в трех местах, и мужчина в черном до сих пор помнил, как визжал второй из хозяев Дома, пытаясь удержать при себе вываливающиеся на скользкий от крови пол внутренности. Помнил мужчина и другой вопль, полный нечеловеческой боли и отчаянья – женский вопль – и взметнувшиеся темные волосы, и горящие безумием темные глаза… Ведьму временно поместили в Могильник. В крошечный изолятор, где обычно проводили последнюю ночь те, кто ожидал отправки в другое заведение, совсем закрытого типа. Мужчина в черном остановился, пережидая приступ головокружения. И накатывающего волнами истеричного смеха. Он помнил прекрасно, что кровь на нем была чужая. Сам он не получил ни единой царапины. Даже фингала банального – и то не получил. Дверь, за которой орали, стучали и периодически свистели, была не только заперта на ключ – какой-то умник надежно перекрыл «сидельцам» возможность освободиться, приспособив к делу ручку от старой швабры. Мужчина рванул чертову деревяшку на себя, и она сломалась с сухим треском. Троица, бушующая с той стороны, разразилась было гневными воплями, но при виде своего освободителя мальчишки замерли, уставились во все глаза. - Где четвертый? – прохрипел мужчина, усталым взглядом обводя небольшое помещение – кладовку, вполне способную вместить двух тощих близнецов и одного колясника. - Увели, - тихо сообщил один из близнецов. Второй попытался было подать голос – похоже, ему не терпелось засыпать мужчину вопросами – но брат сильно дернул его за рукав, красноречивым движением светлой брови приказав молчать. «Это Макс, - устало опознал мужчина, который иногда еще путал близнецов. – Слава богу, что второй беспрекословно его слушает. Одно неправильное слово – и меня можно будет подселять к спятившей Ведьме». Видимо Макс – теперь мужчина уверен был, что никогда больше не спутает, кто из братьев кто – понял что-то по его лицу, возможно даже куда больше, чем необходимо. И колясник Вонючка – то есть, уже Табаки, как можно было забыть – тоже сообразил, что все плохо, хуже некуда. Мужчине предстояло еще озвучить им, до какой степени все плохо. Рассказать, что случилось с тем, кого все они любили, и что случилось с их состайником, с безруким Кузнечиком, у койки которого нынче собрался целый медицинский консилиум. - Он дрался, - сказал Табаки голосом, так не похожим на его всегдашний голос, громкий и нахальный, - и его решили закрыть отдельно. - Он громко орал, - добавил Рекс, бездумно нащупывая руку брата. - Его куда-то ближе к Перекрестку, - прошептал Макс, стискивая пальцы Рекса. Мужчина бессильно прислонился к стене. Трое, не сговариваясь, двинулись к нему, и он бы испугался, если бы остались у него силы пугаться. Они подошли (Табаки, конечно, подъехал) как могли близко, и мужчина с удивлением почувствовал в своей руке, внезапно ослабевшей, липкую ладошку неестественно тихого Шакала. Макс вцепился в другую его руку, ту, что в перчатке, так и не отпуская руки брата. Рекс сжал хищные пальцы на окровавленной рубашке мужчины, глядя пристально снизу вверх. - Не падай, - все еще шепотом попросил Макс. – Нельзя, понимаешь, совсем нельзя. - Нельзя, - эхом откликался Рекс, а Табаки сопел и норовил наехать колесом своей коляски на ногу мужчины. Они - те, кого посчитали слишком опасными, чтобы запереть с остальными младшими, те, кого мужчина в черном уверенно пророчил в будущие вожаки, те, которые способны были при желании разнести весь Дом по кирпичику - они вцепились в Черного Ральфа руками и взглядами, не давая упасть, не позволяя провалиться, напоминая настойчиво, что он нужен. - Волк, - бормотал Рекс, слегка покачиваясь, как будто пытаясь загипнотизировать, - мы должны найти Волка. - Надо идти, - монотонно вторил Макс. – Надо. - Пошли-пошли, - негромко подвывал Табаки. – Пошли, ну. И они пошли. Много тысяч минут спустя. Название фичка - "Утро после" (нем.), если меня не накололи с переводом))