Потерянные мальчики

Джейкобу страшно и любопытно – больше, конечно, страшно. Вокруг много высоких людей с автоматами, яркий свет, белые стены, а он смотрит на всех снизу вверх и очень хорошо понимает, насколько он маленький. Он не знает, куда его поведут дальше, но это в любом случае интереснее, чем маленькая спальня дома. Джейкоб никогда не видел таких больших и светлых комнат, таких взмывающих ввысь потолков и ярких ламп. Он никогда не видел других комнат. И других людей. А ещё Джейкобу очень одиноко. Он привык к этому чувству, но раньше каждый день заходила мама, сидела с ним и пела песни. Или рассказывала сказки. Только не обнимала никогда, и даже в самые лучшие моменты взгляд её оставался холодным и настороженным. Джейкобу очень нравилось как она улыбается – ему тогда казалось, что он большой и сильный. А вот братья не заглядывали никогда. Он знал, что они оба взрослые, и даже помнил, как самый старший брат подарил машинку, и они долго играли, а потом что–то случилось, и брат лежал на земле, синеватый и холодный. А потом ещё раз, когда Джейкоб порезал руку о ржавый гвоздь, и ещё, когда умер мистер Паффи, морская свинка. После этого мама заперла его в маленькой спальне, а папа долго кричал за стенкой. Больше братья не заходили, а в двери спальни появилась кошачья дверка, через которую он получал еду. Иногда в тарелке можно было найти дохлую мышь или улитку, или кусочек стекла среди листьев салата, но Джейкоб радовался таким подаркам: братья о нём не забывают! Потом было много–много дней, совсем одинаковых, когда Джейкоб смотрел в окно на толстых синиц, белок и перекапывающих сад бурундуков, и придумывал истории. Его любимой была та, в которой за ним приходит волшебник, и они вылетают в окно навстречу небу и приключениям. Потому что он, Джейкоб Первый, – принц большого королевства, где его ждут, любят и обнимают. А в небе – тёплый ветер; спать можно в королевском саду прямо на улице, и больше никаких стен и маленьких душных комнат. Только с каждым днём ему становилось всё тяжелее просыпаться и думать. Хотелось просто лежать и слушать, какие истории рассказывает мама. Но мама приходила реже, и когда приходила, ей было страшно. Она не говорила ему этого, но Джейкоб видел: страшно – это такой голубой и холодный. Мама всегда переливалась голубым рядом с ним, а, когда уходила и закрывала за собой дверь, становилась оранжевой. Маме нравилось закрывать за собой дверь. Однажды мама не пришла. Пришел другой человек, с животом и смешными усами, он был похож на дядю Ли из соседнего дома, только Джейкоб уже не мог вспомнить, как выглядел дядя Ли. Наверное, как–то так. Человек отнес его на руках в гостиную, сказал, что его зовут полковник Риггинс и что теперь Джейкоб будет жить в другом месте, где ему обязательно будет лучше и интереснее. И, что бояться нечего, а мама с папой будут им очень гордиться. Джейкоб осмотрелся вокруг: мама плакала, её успокаивала строгая тетенька в костюме и говорила, что так будет лучше для ребёнка, мадам Вогл, у вас особенный мальчик, ему не место с обычными детьми, вы же помните первый инцидент, ваше счастье, что всё закончилось хорошо. Мы за ним присмотрим, мэм. В углу комнаты стояла клетка, в которой копошилась морская свинка, наверное это новый мистер Паффи. Интересно, почему его не принесли Джейкобу в комнату познакомиться? А папы с братьями нигде не было. *** Джейкоб надеялся, что его заберут на улицу, в парк, где можно бегать и играть в мяч, но его посадили в большую коляску, пристегнули и закатили в фургон. Вместе с ним в фургоне ехали еще люди, Джейкоб не знал сколько – он не умел считать. – Тебя как зовут? – спросил он у одного из людей в масках. Человек ничего не ответил, но на мгновение окрасился голубым, и Джейкоб вздохнул – он уже понял, что когда люди становятся голубого цвета, то не хотят с ним общаться. Из большой и светлой комнаты, куда его привели после фургона, мистер Риггинс прикатил его на кресле в другую комнату, поменьше, где сначала оставил Джейкоба одного, а потом начали приходить люди с приборами и задавать вопросы, что–то прикреплять к его голове, рукам и ногам. От некоторых приборов было щекотно и хотелось чихать, а некоторые жалили, и тогда Джейкоб плакал, но на него не обращали внимания. Джейкобу стало очень одиноко – он понял, что здесь его тоже обнимать не будут. Он старался отвлечься от приборов, придумывая истории, и сначала получалось – и вот Джейкоб Первый летит, ухватившись за ногу птицы с человеческим лицом, а в руке у него меч, – пока одна из машин, подключенных к его телу, не сделала ему очень больно. Тогда Джейкоб дернулся и закричал, а человек в маске и белом халате напротив сначала стал фиолетовым, голубым и красным, а потом вспыхнул и упал. И больше никаким не был. Остальные люди в комнате начали хлопать друг друга по плечам, кивать друг другу и Джейкобу, словно они все молодцы и Джейкоб молодец тоже. Тогда люди в халатах отстегнули его от кресла и помогли подняться – ему сначала было страшно, пока он не понял, что уже не упадёт. Джейкоб не мог вспомнить, когда вставал последний раз – раньше совсем не было сил, и ему казалось, что он забыл как ходить, а сейчас он чувствовал себя так, будто мог пробежать много кругов по комнате. А потом ещё раз много. Он засмеялся, вскинул руки вверх и стал кружиться, пока его не взяли за плечи и не вывели из комнаты. Уходя, Джейкоб обернулся, надеясь, что с тем человеком всё в порядке. Человек всё ещё лежал лицом вниз, совсем никакой, и кто–то накрывал его черным одеялом. «Правильно, – подумал Джейкоб, – наверное ему холодно лежать». *** Там, куда его привели, оказалось ещё трое взрослых мальчиков. За Джейкобом лязгнула, закрываясь, дверь, и он поёжился. Трое уставились на него так, что Джейкобу показалось: сейчас будут бить. – Ты обед? – спросили у него. – Мелкий! – Сколько там жрать?! – Уродство! – Он же пацан. Вы чего, парни. Все трое оказались разными: черный, коричневый и белый, но глаза Джейкоба изумленно расширились, когда он увидел, что они одинаковые. – Серебристые, – выдохнул он, и окружавшая его троица остановилась, переглядываясь. – Пацан сечет, – пробормотал один из них, самый старший на вид, с пробивающейся бородкой, и подошел, принюхиваясь, словно большое животное. – А парень–то наш, – провозгласил он через полминуты, и остальные двое сразу сменили угрюмое выражение лиц на ухмылки. – Толку с такого молокососа–то, – прогудел черный и пожал плечами. – Мы же вообще–то троица. – Да! – крикнул коричневый. У него на лице расплывался черный круг вокруг глаза. Джейкоб подумал, что его рисовали чернилами и немедленно захотел себе такой же. – Мы Хулиганская Тройка! Слышь, не четверка! Старший присел перед Джейкобом на корточки. – Я Мартин. Кросс – который с кругом, а Гриппс у нас здоровяк. Мы друзья. Тебя–то как зовут, малец? – Джейкоб, – ответил он, собравшись с духом. Мартин ему нравился, и вроде больше никто не собирался его бить, но он чувствовал, как сейчас решается что–то важное, и добавил: – Вогл. Джейкоб Вогл. – Птенец, значит? [1] – Мартин коротко засмеялся. – Ну что, посмотрим, как ты летаешь, птенчик. Джейкоб ничего не понял, но решил спросить самое важное, пока есть возможность. – А четыре – это как три? Или лучше? Мартин поднялся с колен и захохотал. – Точно, мелкий, – сказал он и повернулся к Гриппсу и Кроссу. – Слышали, парни? Четыре – это как три, только лучше. – Точно, Босс! – Йеее! – Не бойся, Вогл, – сказал ему очень серьезно здоровяк Гриппс, подняв одной рукой на уровень глаз. – Теперь ты с нами. Мы тебя в обиду не дадим. И, хоть никто и не ответил на его вопрос, Джейкоб всем своим маленьким существом ощутил, что это правда. *** Сначала он ждал, когда его придёт навестить мама. Хотя бы на чуть–чуть, она же приходила раньше каждый день, а теперь её так давно не было. Он рассказал бы ей про Хулиганскую Троицу, о том, какие они классные, и как здорово, что у него теперь такие друзья. Но её нет и нет, и нет, и однажды Вогл не выдерживает, плачет тихонько в подушку, чтобы остальные не услышали. В их маленькой комнате такая непроницаемая тьма, что не видно даже собственной руки, и уже которую ночь он боится чудовищ из своего королевства. Они подкрадутся в темноте, стащат с кровати и уволокут в подземные логова – так быстро, что Вогл не успеет даже вскрикнуть. Он обнимает подушку и думает, что если чудовища придут, он хочет хотя бы попрощаться. – Псст, – раздаётся из темноты, и у Вогла чуть не разрывается от страха сердце, прежде чем он понимает, что это Кросс. – Ты плачешь? – интересуется темнота голосом Кросса, и это такое облегчение знать, что он уже не один. Чудовища никогда не приходят, когда не спят двое. – Нет, конечно, – отвечает Вогл и торопливо втягивает в себя сопли. Он не хочет показаться трусом. Он Вогл Первый, храбрый воин и волшебник. Воин–волшебник. И принц. И победитель чудовищ. Кросс хмыкает: – Ну конечно. Тогда чего не спишь? Вогл долго молчит, а потом признаётся: – Мне страшно. И я скучаю по маме, – почему–то это оказывается совсем не стыдно. – Ну, то есть, вы классные и всё такое, но… Здесь всё чужое и неприветливое. Мне одиноко. И… Мне снятся плохие сны. Кросс вздыхает, а в темноте раздаётся шелест одеяла и голос Мартина: – Так. Всё понятно. Плохие сны. Кажется, я знаю, что делать. Эй, Гриппс! Тычок. Ворочанье. Сопение. – Ты чо?! – сонно взъедается Гриппс. – Я не хотел вас будить, – пристыженно бормочет Вогл и тут же получает нагоняй. – Чтобы я больше такого не слышал. Ты храбрый парниша, птенец. Для того, чтобы признаться в том, что тебе страшно, как раз нужна храбрость. Не каждый может. И через несколько секунд: – Гриппс! Эй! Ты куда его дел? – Да чо тебе? – возмущается тот, но потом, видимо, просыпается, и голос его становится осмысленным. – А–а–а–а, ты об этом. Щас. Скрипит матрас, Гриппс тихо ругается себе под нос (Воглу очень интересно, но ничего не разобрать), и, наконец, доносится довольное: – Ага! – А теперь закрой глаза, – командует Мартин, и Вогл послушно закрывает, хотя и не понимает зачем: всё равно темень. Под веками немедленно вспыхивают маленькие солнца, и у Вогла непроизвольно в удивлении открывается рот. Открыв глаза и немного привыкнув, Вогл видит в руках у Мартина электрический фонарик, направленный на стену. – А зачем? – пытается спросить он, но Мартин его перебивает: – Смотри. На стене появляются животные. Огромный неторопливый слон, хищный орёл, грациозный голубь, а потом змея, бабочка, собака и даже машинка! Вогл хохочет и хлопает в ладоши, моментально забыв о всех своих страхах. Он оборачивается посмотреть откуда появились звери, но видит только странно подсвеченные лица троицы и их причудливо скрюченные пальцы. – Как это? – удивляется он, и Кросс заливисто смеется. – Ты никогда не играл в “страшную руку”? Не делал фигурки из пальцев? – Не-е-е-ет! – Вогл трясёт головой. – Ну тогда смотри, – и стена расцветает новыми созданиями. Вогл заворожен. Он словно смотрит мультики, только фигурки гораздо интереснее – они оставляют простор для фантазии и превращаются во что угодно. – А вы можете сделать Питера Пэна? – спрашивает он через некоторое время. – Кого? – хором удивляются парни. – Ну как. Питер Пэн. Это сказка такая. – Мы не знаем сказок, мелкий, – отвечает ему Гриппс. – Так получилось. – Тогда я вам расскажу, – решительно заявляет Вогл и садится на пол, скрестив ноги. И он рассказывает. Про Венди Дарлинг, её братьев и собаку, про Питера, вторую звезду; про фею Динь–Динь, пирата Крюка (стену рассекает гордая тень корабля), крокодила (тень щелкает челюстями, словно живая, и Вогл опять счастливо смеется); про индейцев, Тигровую Лилию и потерянных мальчишек. Они все четверо смотрят кино из теней на стене, и на мгновение Воглу кажется, будто на него пахнуло солёным ветром. Мартин, Гриппс и Кросс тоже выглядят так, словно вернулись из приключения. – Может нам переименоваться в потерянных мальчишек, – задумчиво спрашивает Кросс, и Воглу кажется, что друг неожиданно стал грустным. Мартин смотрит на Кросса с улыбкой, и у Вогла создаётся впечатление, что эти двое сейчас странно общаются, без слов, и не говорят вслух что–то очень важное. – Можно. Но Хулиганская Троица звучит лучше. Кросс улыбается ему в ответ, только в этой улыбке нет ничего весёлого. – Ты прав, Босс. Но вот суть от этого не меняется. *** Фонарик наутро у них отнимают. Зато Вогл больше не плачет по ночам – не хочется. *** Очень странно, но их совсем мало кормят. Ещё более странно то, что Воглу совсем не хочется есть. Он не ощущает бывшего привычным дома тянущего чувства в животе, скорее пребывает сонным и обессиленным, словно его выключили из розетки. Так проходит очень много дней, очень, и он с удивлением наблюдает как его друзья, до этого подвижные, становятся всё более и более медленными и какими–то... покорными. Они больше лежат, а передвигаются с видимым усилием. Ещё через неделю у них в комнате посетитель. В открытую дверь вталкивают человека в форме (ярко–синий, это плохо), и Вогл слышит как за ним лязгает, закрываясь, замок. Мартин, Гриппс и Кросс немедленно поднимаются со своих коек, мрачно переглядываясь, и Мартин негромко говорит: – Завтрак. Человек отступает на шаг к двери и оглядывается. Вогл ничего не понимает. Мартин подходит к нему, садится рядом на кровать и кладёт тяжелые ладони на плечи. – А теперь слушай внимательно, Вогл. Вогл слушает. Он никогда до этого не видел Мартина таким серьезным и печальным. – Помнишь, я говорил тебе, кто мы такие, и что мы видим? – Да, – отвечает Вогл неуверенно. – Энергию людей, что они чувствуют. Человек в углу судорожно вздыхает. – А теперь, – продолжает Мартин, – ты узнаешь, что мы едим. Главное – не бойся, парень, и делай всё как мы. Тогда троица начинает медленно окружать человека, панически отступившего к двери. Вогл стоит у них за спиной, не очень уверенный в том, что именно ему следует делать. Первым толкает человека Гриппс. От сильного тычка в грудь тот пошатывается и налетает на подкравшегося Кросса. Вогл в ужасе. Его друзья бьют кого–то, не сильно, но ощутимо, злобно, и они кричат и ругаются, а главное выглядят так, словно им очень весело. Человек с каждой секундой становится всё более синим и серым, таким ярким, что на него больно смотреть. Вогл неуверенно выкрикивает – он не может вспомнить что именно, но Мартин сказал ему поступать так же, как они, и Вогл очень старается. Он щиплет человека за бок и даже, кажется, кусает за голень, когда свет становится невыносимым для глаз. Тогда троица окружает скорчившегося на полу человека, нависая над ним, и Вогл становится рядом, непроизвольно хватая Мартина за руку. Синий свет отделяется от человека и поднимается ручейком к ним – как река, как водопад, только вверх, и Воглу становится очень хорошо. Свет затекает ему в рот, впитывается кожей, и впервые за много дней Вогл снова чувствует, что он живой, настоящий мальчик, а его мысли текут сильно и свободно. Когда свечение гаснет, человек остается лежать на полу, недвижимый, а у Вогла дрожит нижняя губа. Он поворачивается к Мартину и смотрит беспомощно, с вопросом. – Мне совсем не понравилось делать так, как вы. У Мартина между бровей залегает глубокая складка, Кросс качает головой, а Гриппс пинает лежащее на полу тело. – Вогл, – спрашивает Мартин. – Ты понял, что произошло? Вогл понял, он действительно понял, но это так страшно, что он не решается сказать, потому что герои так не поступают. Так поступают только монстры, чудовища и злые волшебники, за которыми потом охотятся герои. Охотятся – и всегда побеждают. – Мы... Мы съели его, да? – Да, – подтверждает Мартин и внезапно рывком его обнимает и говорит глухо в макушку: – Это то, чем мы питаемся, птенец. Энергией людей. Их эмоциями. Но только самыми сильными. Другие не подходят. Если эмоции не сильные, их не хватит, и мы очень быстро снова проголодаемся. Вогл вырывается и отстраняется, глядя внимательно снизу вверх: – Поэтому вы его били, да? Чтобы ему было страшно, чтобы испугался посильнее? – Да, – просто отвечает Мартин, и у Вогла в желудке разверзается тянущяя дыра. Он часто дышит и не может собраться с мыслями. – А зачем... Но вы же... ВАМ ЖЕ БЫЛО ВЕСЕЛО! – наконец обвиняюще кричит он, и его всего трясёт от отвращения и страха. Мартин молчит долго, и Воглу хочется броситься куда подальше, выбежать из комнаты и убежать навсегда, когда он слышит: – Если ты не заставишь себя веселиться, то никогда не сможешь этого сделать. *** Вогл теперь знает, что ему шесть. Больше никто не называет его Джейкобом, кроме полковника Риггинса. Полковник Риггинс ему совсем не нравится, и собственное имя тоже. Ребята научили его считать, и Вогл страшно гордится тем, что знает цифры. Мартину пять–над–цать, и Воглу кажется, что это очень много, как целая жизнь, но Мартин, несмотря на то, что старый, умеет говорить с ним как со взрослым. Вся троица умеет. Каждый день их водят в комнаты с приборами и подключают к машинам. Или дают решать задачки. Воглу нравятся задачки, но не хватает духу к ним подойти. Парни каждый раз разбивают механизмы, а он хочет быть как они. Да и разбивать весело. Он тогда себя чувствует свободным, как будто делает то, что хочется, а не то, что нужно. – Зачем нас здесь держат? – спрашивает он однажды у Гриппса. Мартин дремлет на койке, а Кросс читает книгу. – Мы – эксперимент, парень, – отвечает Гриппс. – Что такое экс–пи–ри–мент? – Это, ну, когда кто–то пытается что–то делать, чтобы получить определенный результат. Вогл задумывается. – А какой результат хотят получить от нас? – А хрен его знает. – Эй, – подаёт голос Кросс. – Следи за языком, мужик. Чему ты птенца учишь. – А что, – отвечает Гриппс и скрещивает руки на груди. – Всё равно узнает рано или поздно. Улица научит. – Это тебя улица учила, – возражает Кросс. – А его учим мы. – Всё равно узнает, говорю же, – настаивает Гриппс, и по нему видно, что он начинает закипать: становится тёмно–красным, а не прозрачным. – Думаешь, мы в этой чёртовой конторе надолго задержимся?! Думаешь, мы тут целую сраную жизнь проведём?! Воглу незнакомо слово “сраный”, но он его запоминает на всякий случай. “Сраный” звучит хорошо, грозно. Прямо как ребята. – А куда мы по–твоему отсюда денемся? – Кросс откладывает книгу и встаёт. – Свалим на курорты отдыхать? Да нас никогда в жизни не выпустят, хоть перебей половину “Черного крыла”, всё равно половина останется. Вогл отступает на шаг. Гриппс и Кросс смотрят друг на друга, злые, и в воздухе начинает пахнуть грозой – Вогл помнит, как это, хотя не видел неба уже больше года. – Так, парни, – спокойный голос Мартина раздаётся из угла, где он до этого спал. – А ну успокоились и разошлись. – Босс! – Кросс практически звенит от возмущения. – Ты слышал, чему его этот придурок учит?! Говорит, что мы свалим отсюда. – Конечно, свалим, – подтверждает Мартин, и Кросс смотрит на него недоверчиво. – Мы ведь должны показать младшему братишке, что да как устроено. – Вот, – кивает Гриппс. – Я же говорил. – И как, по–твоему, мы это сделаем? – не унимается Кросс. – Прогрызём тоннель на улицу? Загипнотизируем охрану? – Пока не знаю, – пожимает плечами Мартин. – Придумаю. Но здесь мы точно не останемся. – И с чего ты это взял? Мартин выглядит очень серьёзным, когда отвечает: на его челюсти проступают желваки, и на мгновение весь Мартин становится чёрным – такого непроглядного чёрного Вогл ещё никогда не видел. – С того, что у нас было ради чего жить, когда мы попали сюда. А у него, – он коротко кивает Воглу, – нет. *** – Интересно, а есть ли другие? – спрашивает у Мартина Вогл. Мартин поворачивает к нему лицо, но смотрит мимо, и Воглу в который раз становится грустно. Мартин в последнее время стал плохо видеть. Он обучил Вогла всему, что знал; из всей четверки он, бесспорно, самый сильный, и так несправедливо, что именно он теряет зрение. Обычные тесты, которым их подвергают каждый месяц, не выявили никаких отклонений. Мартин просто перестаёт видеть обычный мир: всё что ему остаётся – учиться чуять энергию на расстоянии. – Конечно, есть. – А кто они? Почему мы никогда их не видим? Они тоже живут группами? – из Вогла так и сыпятся вопросы. – Я никогда их не видел, мелкий, – хмыкает Мартин и закидывает руки за голову. – В «Черном Крыле» боятся сталкивать участников проекта друг с другом. Вдруг мы их съедим, или они нас убьют, например. – Это да, – подтверждает Гриппс. – Капут, – соглашается Кросс. – Аллес. Вогл задумывается. – Тогда почему нас четверых держат вместе? Кросс хохочет, а Гриппс ударяет кулаком о раскрытую ладонь. – Они уже пробовали один раз нас разделить. – И что? – Очень долго потом восстанавливали шестой этаж. – Значит, – лоб Вогла морщится, и он водит пальцем по коленке, как будто старается решить сложную задачу. – Значит, мы всегда будем вместе, да? – Всегда, – подтверждает Мартин. – Ad infinitum [2], – добавляет Кросс. – Ты чего сказал, мужик? – Гриппс, блин. – А я чо?! – Всю жизнь, – объясняет Мартин им обоим, потому что Гриппс, как и Вогл, таких слов не знает. Вогл смотрит на Мартина, и ему очень хочется, чтобы это действительно было правдой. – Слушай, – не к месту осеняет его. – А ты очки не пробовал? – Что? – Очки. Для глаз. Вот, смотри, – Вогл бросается к прикроватному столику, хватает прозрачный красный пластиковый стакан, бросает на пол и прыгает на нём, оставляя целым только донышко. Проделывает то же самое со стаканом Гриппса, и вкладывает два куска пластика Мартину в руки. – Поднеси их к глазам. Вогл ждёт, затаив дыхание, пока взгляд Мартина за красными донышками постепенно становятся снова острым и осмысленным. Тогда Мартин хохочет, счастливо запрокидывает голову и неожиданно воет как собака, как большой молодой волк, громко, победно и весело. Вогл смеётся и воет вслед за ним. И Гриппс. И Кросс тоже. Они сидят в наглухо запертой комнате с раскиданными осколками пластиковых стаканов и воют так, словно на небе полная луна, воют до тех пор, пока к ним не врываются четверо охранников с дубинками и электрошокерами. После этого Хулиганская Троица уже не воет, а очень хорошо веселится. *** Они действительно сбегают, только не скоро, а когда Воглу давно исполнилось десять. Сначала, правда, они останавливаются для того, чтобы познакомиться с новым мальчиком – Свладом. И заодно пообедать. Сперва все они чуют, как в «Черном крыле» появляется кто–то новый. Чуют сквозь стены, потолок и несколько этажей. До них доносится запах невероятной по своей силе энергии. Светящаяся дорожка, которая дразнит их любопытство. Они никогда не ощущали такой энергии. Никогда не ели досыта. Несколько месяцев уходит на планирование. Ещё два – на ожидание подходящей возможности. А потом в секретной базе ЦРУ «Черное крыло» раздается взрыв, и база низвергается в абсолютный хаос. *** – Слушай, ну ты молодец. – Мартин хлопает свернувшегося от ужаса в клубок мальчика, на вид ровесника Вогла. Вогл не может поверить своим глазам – первый раз после их трапезы кто–то не умер. Более того, в мальчике энергии осталось столько, что им самим хватит на много, много раз. Вогл хочет представиться, сказать, что они не монстры и не такие страшные, и вообще Свладу нечего их бояться (обрывки досье с именем мальчика лежат вперемешку с трупами, а Вогл уже по–настоящему взрослый и умеет читать), но Мартин хватает его за руку и тянет прочь: – Пойдём, нам нужно убираться, пока никто ничего не понял. Они пробираются в дырку под электрическим забором, которую Гриппс с Кроссом выкапывают тут же, на месте, и долго бегут через леса, а Вогл изо всех сил сдерживается, чтобы не закричать от счастья во всё горло. В его лицо бьёт ветер, под ногами – земля, а не бетонный пол, и больше никаких, совершенно никаких стен. Так они добираются до трассы, останавливают первую увиденную машину и, оставив оглушенного водителя в кустах, забираются внутрь. – Ну что, – спрашивает Мартин, поворачивая ключ зажигания, – полетели, птенец? Как я и обещал. – Ага, – потрясенно выдыхает Вогл, высовывая голову из окна. Над ним – огромное небо, и по сравнению с усеянным звездами небосводом он чувствует себя очень маленьким, но всё же невероятно счастливым. – Направо от второй звезды и до утра. – До утра, – подтверждает Мартин, поправляя на переносице очки, и машина трогается с места, оставляя в четырех километрах за лесом обугленный остов здания и три сгоревших вертолёта. The End [1] Vogel – птица (нем.) [2] Ad infinitum – бесконечность; то, что не имеет предела (латынь)