Для каждого ад свой. Пустой и холодный, горячий и мучительно болезненный, морально пожирающий - разный. Ад предназначен для всех. Даже для ангелов. Даже для демонов.
Моге-ко держит за спиной букет из ликорисов и это... довольно смешно. Он даже неудосужился смыть кровь со щеки, а уже, вопреки характеру, как джентльмен ожидает Хасу у двери в комнату ангелочка. На лице играет хитрая улыбка, и острые зубы пронизывают нижнюю губу - он вспоминает, как вечно счастливое лицо Хасу впервые исказилось неприязнью при виде ликорисов. Именно их проповедник и не любил. Именно их Моге-ко на каждую встречу - свиданием это можно назвать с натяжкой - приносил и дарил Хасу. Подумать только! Моге-ко тратил не мало времени ради одного только букетика - вечно выпрашивал их на втором этаже у Феи Прошутто, учитывая, что её садик переполнен не только липкими личинками, но и самыми разными цветами. Он мог просто убить владельца этажа и не тратить своё время на разговоры, которые переплетались с историями о весёлых похождениях, но тогда бы личинки разбежались, а такую вечно плодящуюся ораву не вырежешь. Поэтому он терпел, а потом забирал ликорисы и убегал как можно быстрее, пока Фея не вспомнит очередную историю. И всё ради чего? Ради лицезрения простого презрения на личике Хасу. Из него обычно кроме добродушной улыбки выбить вообще ничего нельзя было. Ангелок и жертв пыток своего дружка в последний путь провожал с улыбкой. А она была не дурацкой. Не глупой и не злой. Улыбка, дарующая надежду. Спокойная. Такая, какую полюбили все обитатели этажа. Моге-ко заметил, что когда брал какого-то неприметного парня с третьего или шестого, он во всю кричал, метался из стороны в сторону, и мучить этого несчастного было идеальным занятием. Что же до обитателей четвёртого, их с Хасу, этажа... Это было уже менее весело. Моге-ко не знал, какими библейскими знаниями проповедник пичкает ребят, но они старались смириться и лежать - или висеть - смирно перед парнем. Это слабо выходило при виде бензопилы или мясницкого ножа, но в таких ситуациях обитатели замка начинали тихо молиться. И ни Богу Прошутто, а, чёрт возьми, Хасу! Впервые услышав, как какой-то депрессивный придурок, распятый на кресте молится - на тот момент - крылатому выродку, Моге-ко шокировано выронил плеть из рук. А когда пошли выяснения, - в ходе которых Хасу был связан по рукам и ногам - ангелок только улыбался. Почему эти придурки молятся именно тебе? Улыбка. Почему они не кричат от страха? Улыбка.Улыбка. Улыбка. Улыбка.
Вышедший из себя тогда Моге-ко позволил себе не только серьёзные переговоры. Взял раскаленный железный стержень с вырезанной плоской формой печати на конце. Сама печать была в виде лица Моге-ко с его инициалами. Такую диковинку он выпросил у какого-то умелого мастера в их замке, как цену за помилование. И тогда он этой самой печатью оставил метку на спине Хасу. Даже не снимал рубашку. Только сильнее вжал печать в ткань, а там уже и в нежную фарфоровую кожу. Следил за реакцией ангелка. Ждал, как тот закричит, вздрогнет или хотя бы поморщится. Но нет! Хасу доброжелательно улыбался и смотрел на Моге-ко, как на человека, в милосердие которого он верит всей душой. От этого даже в бездушном садисте заговорила совесть. "Если тебя это сделает счастливее - можешь продолжить. Ты вообще можешь делать со мной, что хочешь", - вот, что тогда сказал Хасу. Это парень запомнил на долгий месяц и врятли когда-то забудет. Тогда, слушая ничуть не дрожащее дыхание ангелка, Моге-ко попросту выронил стержень и ещё пару минут пусто и удивлённо смотрел на Хасу. Не боится? Он отмахнулся от пыток скучного объекта, сказав, что не намерен смотреть на улыбку жертвы. На самом деле, его просто задела единственная фраза, не раз отдающаяся звоном в ушах. Никто раньше с такой готовностью не шёл в лапы смерти. И Моге-ко, вроде, даже заинтересовался. Он хотел выбить из Хасу что-то кроме спокойствия и доброй улыбки, от которой его подташнивало. Ни это ли ад для садиста? Видеть улыбку человека, который по исписанному сценарию должен кричать и извиваться. Так он чувствовал, что не справляется со своей задачей.Ад. Для него весь этот чёртов проповедник - ад, в котором Моге-ко постепенно растворяется.
Но если бы выхода не было, врятли парень стоял перед дверью Хасу с прекрасными кроваво-красными ликорисами, тонкие "нити" которых распластались в руках. Эти цветы были слабостью ангелка. Он всегда морщился при виде ликорисов. Возможно, из-за того, что их цвет напоминал о посланниках самых глубоких уголков ада. Возможно, потому что шаткая фантазия видела лапы самого Сатаны в цветах. Но, всё-таки, когда Хасу смешно морщился при виде цветов, а потом с дрожью улыбался и принимал их, Моге-ко искренне смеялся. Вот почему он до сих пор дарует Хасу жизнь и не мучает с помощью каких-то своих забав. Ему хочется видеть его здоровую неприязнь, а не болезненную улыбку. Он уже привязался к проповеднику и не может недели прожить без прогулки по пустому этажу вместе с ангелком и букетом ликорисов. Дверь, наконец, отрывается и из комнаты боязливо выглядывает Хасу. Улыбается при виде Моге-ко. Как обычно. Морщится при виде цветов и разочаровывается. Как обычно. Принимает подарок и снова пытается улыбнуться. Как обычно. Боязливо оглядывается, хоть и знает, что при наличии Моге-ко в деле их никто сдавать королю не будет. Как обычно.Всё как обычно.
Хасу встаёт на носочки и ожидает, когда парень наклонит к нему голову, ведь сам он не дотягивается. И тот послушно с усмешкой цокает, слегка наклоняется. Теперь ангелок безобидно и почти по-детски целует садиста. Полная противоположность тому, чего хотел бы Моге-ко, но он привык к нежности, которую всегда проявляет этот белобрысый паренёк. Хасу меняет положение заколки, которая держит непослушные пряди, норовящие попасть в глаза. Он всегда чересчур опрятный, как считает Моге-ко, и этим Хасу полностью отличается от садиста. Сам бы он и не заметил, а ангелок уже сдавленно охнул и попробовал вытереть капли крови со щеки парня, что успешно удалось. - Ну что? Пошли? - спрашивает проповедник своим звонким голоском и, как всегда, прижимает к себе букет ненавистных цветов. - Ага! - улыбается Моге-ко и хитро щурится. Честно говоря, похож на лисицу, как иногда его и называет ангелок. Сначала они идут до "своего места" в тишине. Слушают только приглушённые звуки шагов по ковру, а потом Хасу предлагает для обсуждения какую-то тему, которой сильно цепляет интересы Моге-ко и последний просто взрывается. Тараторит и истощает весь словарный запас несколько минут. Хасу не останавливает его. Пусть говорит. А он пока поулыбается, послушает. Хасу всегда любит слушать. Ему не нравятся свои скудные темы для диалогов и он попросту отдаёт роль незакрывающегося рта садюге. Когда последний умолкает, Хасу открывает дверь в одну из комнат этажа. За ней простые четыре стены и кровати для пары-тройки человек, пустующие месяц или два. Они приходят сюда из-за большого окна. Закрывают дверь, садятся вдвоём на подоконник, лицом к лесу. Делают это почти синхронно. Ангелок кладёт между собой и садистом букет, а ещё, кажется, уже не может терпеть чёртовы цветы. Впервые в жизни он впивается ногтем в стебель одного из ликорисов настолько сильно, что его бутон отваливается и почти падает вниз. Пока на пальцах заметна мякоть стебля, Моге-ко кладёт ликорис за ухо Хасу и тот смотрит на парня сначала с непониманием, а затем со злостью. Не с ненавистью, а с простой ребяческой злостью и надутыми щеками.Он ненавидит не Моге-ко. Он ненавидит эти чёртовы цветы и видит в них глубину ада. Нет. Не так. Эти цветы для него - ад. А эти цветы ему нарочно дарит чёртов садист. И если проводить прямую линию, для Хасу ад - это Моге-ко. Испепеляющий, заставляющий гореть заживо, но любимый.
- Эй, Лисичка, а как ты там говорил? Эти отношения - слепая зависимость? - Хасу прерывает звенящую тишину вместе со сверчками в кустах. Перехватывает руку, которой Моге-ко грубо поглаживает волосы рядом с ликорисом за ухом. - Зависимость - это моё желание видеть что-то кроме улыбки на твоей мордашке. А это - настоящий ад. Ад, из которого я не хочу выбираться, - хитро усмехается парень и свободной рукой оттягивает у проповедника атрибут любого Могеко - почти кошачье ушко. - Ай-ай! - с наигранной печалью взвизгивает Хасу и тихо хихикает. - Если отпустишь мою руку... О, а ещё прекратишь называть "Лисичкой" - перестану тянуть, - весело усмехается Моге-ко. Ангелок кивает. И вот, они снова сидят и смотрят на лес. Верхушки елей колышет лёгкий ветерок. Где-то слышится даже шёпот травы и песни сверчков. Тёплая ночь рада приветствовать на карнавале ещё одну милую парочку. Она даже задорно сверкает каждой звездой, приглашая пару на паркет из тёмных, еле заметных облаков. Моге-ко позволяет Хасу обнять его. Сам слегка грубым движением кладёт руку на талию ангелка, а тот с улыбкой и закрытыми глазами, которые обрамляют пушистые ресницы, утыкается лицом в грудную клетку парня. И, вроде как, прислушивается к стуку сердца, сам дышит с перерывами, чувствует, как холодная рука заползает под рубашку и лёгким движением останавливается на месте старого шрама. - Ты же понимаешь, что печать означает принадлежность кому-то? - как-то игриво и быстро говорит садист. - Да. Рассказывал мне об этом уже сотню раз. И каждый раз заканчивался очередной твоей игрой, - слегка раскрасневшись, протягивает фразы ангелок. - Правильно. Хозяин должен пользоваться любимой вещью, - уверенно отвечает Моге-ко, не обращает внимания на то, как Хасу что-то фырчит в ответ. - И ты знаешь, что означает это. Без слов они понимают друг друга. Нарочно слегка отползают в сторону комнаты и сваливаются на пол. Перекатываются в нужную сторону, оказываются в обыденной позе - Моге-ко прижимает Хасу к полу. Цветок ликориса выпадает из золотистых прядей и остаётся рядом, вынужденный услышать всё то, что будет дальше.Они давно выбрали ад. Каждый свой. Они давно выбрали друг друга. Они давно связали различные представления воедино пылающей нитью. И эта зависимость рано или поздно поглотит их.