Выбирай

Макс сидит на кухне Леонидовых, усталый чуть-чуть и глаза у него красные, то ли от бликующих обоев, то ли от бессонницы. Лена встревоженно юбку теребит, но виду не показывает, что беспокоится. У Максимова в голове так пусто-пусто и плакать немного хочется, от усталости, наверное. А Лена, тоже, наверное, от усталости, головой качает, не понимает ничего, кажется. Тихо-тихо, только часы тикают. Вот так: тик-так тик-так тик- «Так», — А это уже Макс думает. Дверь скрипит, и в комнату Леонидов вваливается. — Привет, Лена, — улыбается бессвязно (его и так большой рот расплывается в какую-то бесконечную лужу), а потом он нахмурившись на Макса взгляд переводит, — а ты что тут делаешь? — Ты подожди, Лёшенька, — Максимов поднимается и Лёша почти шагает назад почти испугавшись («глаза, — фиксирует Макс, — оленьи»). — Мы, давай, по существу поговорим. Стремление в собственных грешках других обвинять у тебя есть, несомненно, — поднимает пальцем подбородок любовника и по совместительству мужа своей бывшей жены, обнажая яркий засос на самом основании шеи и Леонидов смотрит уже по-настоящему испуганно, всё похоже на охоту и Макс азартно веселится, склоняясь близко-близко к губам, — но давай начнём с твоих, ладно? — Выбирай, что, — бросает Макс, складывая руки на груди. У Лены глаза испуганные, ошарашенные, женские, впервые, пожалуй, а у Лёши — пьяные, с по трезвому тяжёлым осознанием на дне. А у Макса чёрные от зрачков. — Ты с кем там? С Анжеликой, с Леной или со мной, может быть? Тройное, Лёш, тройное. Лена закрывает лицо руками и плачет вдруг истерично — ей страшно. Смотрит она на Макса, его руку на талии пьяного, пошатывающегося Алексея и плачет громче — предполагать смешно, осознавать страшно. Анжелика, какая-то ещё, Анжелика… Будто бы Лене и без какой-то там Анжелики легко осознавать, что ни один из её мужей не был ей верен, изменяя с другим мужчиной, своим лучшим другом! В повадках Макса в отношении Лёши легко угадывается старый, опытный любовник, — Господи, как Лена раньше не поняла! — как он подхватывает, как усаживает, как злость сдерживает. — Ну, так, Лёша, — хлопает Макс мужчину по плечу, — ты говорил про любовницу про свою, про то, как тебе стыдно… — Макс, — тянется Леонидов к Максимову, обхватывает его лицо ладонями, поцеловать хочет, — я могу всё объяснить… — Нет, милый мой, я во-первых, с пьяными не целуюсь, — отстраняется с отвращением Максим, — а во-вторых, ты лучше Лене объясни. — Он отнимает руку у Лёши, подходит к Лене, обнимает за дрожащие плечи. — Прости, Лена, я тоже хорош, но ты все же прости… — Ты жену мою не тро… — Пока не протрезвеешь — это моя жена и любимого человека у меня нет. — Отрезает Макс. И всё по кругу, Ленины женские глаза, пьяные Лёши, черные его самого… — Идиот, ты, Лёша. За женой приедешь. — И выводит плачущую Лену всё так же за плечи. Скрипит дверь. Лёша думает: — Так.