Смысл войны

Ещё когда Кейн была младшим лейтенантом, через два года после начала службы, ей не посчастливилось выпивать в компании одного тупого капитана, не затыкавшегося на тему того, что ей не место во флоте. — И вообще всем бабам, — заявил он. — Это же биология! Когда мужчины выигрывают сражения, они забирают женщин проигравших и продлевают свой род. Именно поэтому мужчины запрограммированы сражаться, в этом вообще весь смысл войны. Это основной и самый главный мужской инстинкт: победить, чтобы распространить своё семя. — Не то чтобы, конечно, мы делали так сейчас, — добавил он пьяно. Разумеется. Кейн не стоило это комментировать, она уже знала, как разделается с ним, но удержаться было выше её сил. — Нет, это не самый основной инстинкт, — сказала она. Капитан повернул к ней голову с налитыми кровью глазами, и Кейн напомнила себе, что врезать ему будет совершенно лишним. — Месть — вот самый первый, самый глубокий из всех человеческих инстинктов. Прошло совсем немного времени, прежде чем капитан сумел убедиться в этом на своём опыте. Прежде чем оказаться в армии, Кейн несколько лет жила на улицах с группой других детей. Сайлоны лишили её семьи и дома, и ей больше некуда было идти — как и многим другим таким же детям, осиротевшим и вынужденным ютиться всем вместе в полуразрушенных зданиях. Они были счастливчиками — теми, кому повезло выжить, когда не осталось больше никого из родных и близких. Они выживали, питаясь старыми консервами, вытащенными с чужих кухонь, крысами и белками, которых удавалось добыть; крали всё, что попадалось под руку, у жалких беспомощных каприканцев, прибывших помочь выжившим, и у других детей, которые были слабее их. Им всегда не хватало еды, но зато они были живы. Кейн было одиннадцать, она была не самой взрослой среди них, но она была достаточно сильна и знала, что если не будет драться за еду, то умрёт от голода. Через два года на руинах разбомблённого Таурона открылся вербовочный пункт, где принимали всех тех, кому некуда было больше идти. Кейн записалась одной из первых, и хотя рекрутёр не мог не понимать, что она соврала про свой возраст, вряд ли он догадывался, что она была младше требуемого на целых четыре года.

***

Кейн знала, что это был один шанс на миллион, когда услышала слабый, едва различимый сигнал с Каприки: «вызываю колониальный флот... вызываем колониальный флот...» Отвечать на него было рискованно и глупо, канал не был защищён, но Кейн не смогла удержаться. Добавив помех, чтобы сигнал с «Пегаса» звучал так, будто они находятся на другом конце галактики, она отправила короткое сообщение, состоявшее из двух слов: «Кто вы?» Ответ пришёл не сразу, неуверенно прорвавшись в эфир между залпами вражеского огня и сообщениями от вайперов, расстреливавших сайлонские рейдеры в открытом космосе. Он представился Сэмом Андерсом, бывшим игроком в пирамиду, а ныне — лидером каприканского сопротивления. Кейн хорошо представляла, на что способны гражданские, если загнать их в угол, помнила по собственному детству — всех этих пятилетних карапузов, убивавших более слабых сверстников ради еды. Андерс и его люди били по сайлонам, выкашивали их всеми доступными способами: взрывали, расстреливали; даже поджигали леса, чтобы деревья падали им на головы. — Но они же просто возвращаются снова, — заметила Кейн. — Смысл не в том, чтобы убить их, — возразил Андерс, — а в том, чтобы причинить им боль. Они помнят о ней после перезагрузки, они помнят всё, что мы с ними сделали. И в какой-то момент боли в их памяти станет так много, что они больше не смогут её терпеть, и тогда они уйдут, потому что это окажется единственным способом избежать боли. — И тогда мы последуем за ними, — продолжила за него Кейн. — Мы отправимся в их мир и сделаем им так больно, что они никогда не вернутся к нам снова. Эта мысль была сладкой и притягательной, она манила привкусом возможности. У человечества всё ещё была планета, на которую оно могло вернуться. Всего одна из двенадцати, но даже этого будет вполне достаточно для выживших — для тех нескольких тысяч из сорока миллиардов, которым посчастливилось уцелеть. Людей и припасов, которые они забрали со «Сциллы», вполне должно было хватить, чтобы добраться до Каприки, чтобы продолжать бороться, а слова Сэма укрепили решимость Кейн, подарив надежду. Торн не снимал с Джины цепей и кляпа, даже в камере, в которой её держали. Кейн старалась не смотреть на неё; но даже быстрого взгляда хватило, чтобы заметить покрывавшие её тело кровоподтёки. В ночь накануне нападения сайлонов Джина обнимала её, касалась её тела и повторяла, что ей нечего бояться. — Я вижу, что вы заставляете её страдать, — сказала Кейн и тут же поправила себя: — Заставляете страдать это существо. Это хорошо. Продолжайте в том же духе. И не дайте ему сдохнуть. Андерс рассказал ей, что сайлонов очень много, но у них есть всего несколько моделей внешности. Те, которые выглядят одинаково, судя по всему, обладают общими воспоминаниями. Модели с внешностью Джины, похоже, были у них среди лидеров. — Думаешь, они узнают, что мы делаем с ними здесь? — Без понятия, — ответил Андерс. — Но это единственное, что мы можем сделать. «Можем ли мы сделать что-то ещё?» — повисло между ними невысказанным вопросом, и Кейн вцепилась в передатчик, словно он был её спасением. Ещё через несколько дней Андерс рассказал ей про фермы. Кейн хорошо знала, что такое изнасилование. В трущобах Таурона старшие дети насиловали тех, кто выступал против них и проигрывал. Мальчиков драли сзади, и они могли лишь надеяться на то, что победитель воспользуется смазкой. Девочек брали спереди, и если они после этого залетали, то ели ядовитые ягоды и надеялись не сдохнуть. Кейн никогда не проигрывала. На сайлонских фермах последние остатки человечества лежали беспомощными жуками, с трубками во всех дырках, и сайлоны использовали их, как хотели. — Я хочу, чтобы вы её изнасиловали, — сказала Кейн, когда Торн пришёл к ней с очередным отчётом. Её. Эту тварь. — В медотсеке есть препараты, которые помогут вам. Немолодые мужики, не способные удовлетворить даже собственных жён, едва ли были так уж востребованы. — Постарайтесь, чтобы сайлонскую тварь выдрало как можно больше ваших людей. У сайлонов всего несколько моделей. Боль и унижение, которые испытает Джина, будут помнить и другие. Причинять им как можно больше страданий — это всё, что Кейн может сделать. — Мне нужно, чтобы вы это сделали, — повторила она. Кейн не могла сделать это лично. Она знала как — в тауронских трущобах ей доводилось побеждать девчонок, чтобы доказать свою силу. Но она ещё помнила вкус губ Джины и не могла заставить себя сделать это самой. Торн молчал. — Вы уже сделали это? — спросила Кейн, и её затопила ярость. — Отлично. Она подумала о цепях, сковывающих Джину, о синяках, расцветивших её бёдра. Ночью Кейн, вцепившись в передатчик, слушала голос Андерса. Его отряд повстанцев таял с каждым днём. Одни погибали в бою, других сайлоны утаскивали на свои фермы. — Я знаю, у них припасена койка и для меня, — сказал Андерс. — Я знаю, что однажды они заберут и меня. Истыкают меня трубками, а я не смогу даже сдохнуть. — Мы должны продолжать причинять им боль. — Да, — согласился он, но его голос звучал слабо, и Кейн поделилась бы с ним уверенностью, если бы та была у неё самой. — Мы должны сражаться до тех пор, пока способны. На следующий день Кейн наблюдала, как один за другим люди Торна вторгаются в безвольное тело Джины. Та едва ли реагировала на происходящее, оставаясь неподвижной, пока её насиловали. Они били её в процессе, тянули за волосы, втыкали булавки в её кожу. Она казалась почти безучастной, но иногда, когда боль становилась слишком невыносимой, у неё вырывался вскрик, и тогда очередной насильник ударял её снова, прежде чем толкнуться в последний раз, оставляя своё семя стекать по её окровавленным бёдрам. — Теперь моя очередь, — сказала Кейн, и Торн остановил своего офицера, терзавшего тело Джины в этот момент. — Оставьте нас одних. Когда все вышли, она отключила камеры и заперла дверь изнутри. Если сайлонская тварь решит собраться с силами и напасть на неё, то пусть попробует. Джина лежала, уткнувшись лицом в пол, изорванная роба не скрывала следов на её теле, и Кейн рванула ткань, обнажая Джину полностью. Пинком заставив её перевернуться на спину, Кейн заглянула в её безжизненные, пустые глаза. — Скажи же что-нибудь. — Я отдавала тебе свою любовь по собственной воле, — сказала Джина. — Тебе не нужно меня принуждать. И за эти слова Кейн ударила её, и ударила снова, и снова, ударила так, чтобы остался след, а затем ещё сильнее. Но от этого не было никакого толку, Джина оставалась безучастной. Избивать её было всё равно что избивать мертвеца. Всё равно убивать ещё раз того, кого ты и так только что убил. — Сорок миллиардов человек, — сказала Кейн. Они все счастливчики — те, кому повезло выжить. Что им сделать, чтобы доказать, что они этого заслуживают? Что им сделать, чтобы получить право отомстить за своих погибших? — Сорок миллиардов, — повторила она. Эта цифра были слишком огромной, и сколько бы Кейн ни била Джину, это не помогало ей осознать масштабы трагедии. Всё человечество. Все люди, которых она с таким трудом научилась любить. Очередным ударом она сломала Джине ребро, и Кейн пришлось остановиться, потому что она не могла позволить этой твари умереть. Ей нужна была только её боль. Боль, которую испытывала Джина, должна была стать их спасением. Кейн опустилась на пол в дальнем углу камеры и закрыла лицо ладонями. — Как жаль, что я не мужчина, — сказала она, и собственные слова поразили её. Она никогда не жалела об этом прежде, даже в страшные детские годы, когда дополнительная физическая сила помогла бы ей чуть меньше бояться за собственную жизнь. И тогда она вспомнила того идиота-капитана, оставшегося далеко в её прошлом, вспомнила тот бред, который он нёс, и ей отчаянно захотелось сохранить иллюзию того, что дело было лишь в страхе за свою жизнь. — Но ты не мужчина, — пробормотала Джина. — А я не человек. — Нет, — согласилась Кейн. — Ты не человек. Она встала с пола, вышла из камеры и закрыла дверь за собой. — Можете продолжать, — проронила она, обращаясь к Торну и его людям, и донёсшиеся вскоре звуки подтвердили, что её приказ услышали. Она вернулась в свою каюту и легла рядом с передатчиком, слушая очередной отчёт Андерса о текущей обстановке. Ещё трое убиты. Ещё двое пропали без вести. Четверо сайлонов замучены до смерти. Она закрыла глаза, позволяя голосу Андерса удерживать её на плаву в кромешной тьме.