Метаморфозы

Фарадэй крутил пухлыми пальцами батончик Сникерса и разглядывал его, как иные люди в музеях смотрят на картины старых мастеров: с любовью, восхищением и тоской по прошлому. — Не волнуйся ты так, — успокаивал его Васкез, сидящий напротив него за столиком, — ну, — не будешь обжираться несколько недель. Чего страшного-то. И вгрызся в сочный гамбургер, откусив сразу половину. Фарадэй отвлекся от Сникерса и перевел печальный взгляд на друга. — Я схлопнусь. Говорю тебе, это — ненормально. Не есть! — Есть! — яростно поправил Васкез, брызнув во все стороны крошками. — Просто не так много и не так вкусно! Васкез усмехнулся, положил свою ладонь на предплечье Фарадэя и проникновенно посмотрел ему в глаза. — Эй, ты же помнишь цель? — Да, да, да, — отвел взгляд Фарадэй, — мифическая красотка, которая сразу кинется на мои бугрящиеся мышцы. — Ты зря иронизируешь, — и в голосе, и во взгляде Васкеза сквозило осуждение, — ты уже красавчик. И мышцы у тебя есть. — Глубоко внутри, — уныло согласился Фарадэй. — Когда ты расстался с Эммой? Пять лет назад? — Пять? Так давно? Но... Да. Точно. Мы как раз с тобой тогда встретились. — Все твои свидания после нее — катастрофа. — У них просто отсутствовало чувство юмора. — Отсутствовало, — согласился Васкез и уточнил, — твое чувство юмора отсутствовало. С девушками надо нежнее, Джо. — Я же старался, Вас. Ты ведь помнишь? Васкез вздохнул, отставил тарелку в сторону, взял ладонь Фарадэя в свои руки, сказал проникновенно: — Ты — классный! Весь ты. Веселый, умный, добрый, сильный. Ты — лучший друг, какой у меня был за всю жизнь. И мне очень грустно видеть, как ты хандришь. Ты не поток вечного веселья, Джо. Я знаю. И они... она обязательно узнает тебя так, как знаю я. Если проберется через вкрапления безумств по поводу теории вероятности. — О, — глаза Фарадэя засияли. — Стоп! Прекрати! Я знаю все о долбанной теории игр, золотце. Если еще раз услышу твои выкладки, то... зарычу. И я не затыкаю тебя, Джо. Нет. Со мной ты можешь трепаться о чем угодно, но с девушками... Аккуратнее надо с ними. Цель! Помни про цель, Джо! Крепись. У Фарадэя губы изогнулись улыбкой. Он наклонился вперед, ближе к Васкезу, заговорил громким шепотом: — Мы в кафе, Вас. Тут люди кругом. И ты держишь меня за руку. — Я не стыжусь нашей любви, — гордо выпятил подбородок Васкез. Фарадэй прыснул, выдернул руку и пихнул ею Васкеза в плечо: — Козел! — теперь он радостно улыбался и больше походил на себя прежнего, а не на хмурую унылую тень последних дней. О чем Васкез и поспешил ему сообщить, ввернув в конце: — К тому же мы с тобой — два пухлика. А до пухликов никому нет дела. Хотя ты чуть пухлее меня. Сильно пухлее. — Мне позволительно, — завел привычную шарманку Фарадэй, — я — учитель. А кто-то — действующий полицейский. — Эй, эй, эй! Я — теоретик! Детектив. Мое главное оружие — тут, — Васкез указал пальцем на голову. — Так и мое тоже! — Только у меня девушка есть! — выдал решающий аргумент Васкез и станцевал сидячий танец победы под убийственным взглядом Фарадэя. Фарадэй показал ему средний палец. Васкез тут же стал серьезным. — Эй, ты помнишь, что всегда можешь звонить мне? В любое время? И ты помнишь, что я тоже буду худеть? Параллельно с тобой. Без дураков. Васкез вытянул медальон из-под рубахи и торжественно поцеловал его. — Ох, — уж эти твои южные корни. Такой страстный. Васкез подбадривающе улыбнулся. — Готов? Фарадэй кивнул, положил так и не открытый батончик Сникерса в карман куртки, сказал с надрывом в голосе: — Они обыщут меня и отнимут его! — Главный сказал, одну сладость можно. Пойдем. Из кафе они выходили под неодобрительный взгляд какого-то дальнобойщика. Правда, амбалу хватило ума промолчать, скользнув взглядом по кобуре на поясе Васкеза, за что тот наградил его улыбкой-оскалом, которая пугала даже самых отъявленных отморозков. Фарадэй называл ее «убивашка». Их последняя придорожная забегаловка осталась позади. Дальше был конечный пункт поездки — лагерь для худеющих из передачи «Теряющие вес». Васкез доставил упирающегося Фарадэя на место, сдал из рук в руки, крепко сжал в объятиях напоследок, жарко шепнул в ухо «Я тоже. Помни», — и толкнул в спину. Первую неделю было тихо. Васкез стал волноваться, осторожно спросил родных Фарадэя, не звонил ли он им, всполошил его учеников, успокоился только от долгожданного звонка с незнакомого номера. Заговорили одновременно. — Ты не схлопнулся! — Я украл телефон! — голос Фарадэя дрожал. — Что, прости? — Я украл телефон, а не еду! Они запрещают мне звонить, говорят, звонки расхолаживают! — Эй, эй, спокойнее. Только тебе или всем? В условиях сказано... — Только мне! Тут психолог всех оценивает. Сука. Мне хреново, поговори со мною, Вас. И он говорил. И слушал. И подбадривал. Среди ночи, утром, в туалете, во время работы. Все это время. И жаловался сам. — Я не могу, Джо. Все время думаю о начос! Это тебе хорошо! Тебя там блюдут! А тут — я сам себе хозяин. — Ты крутой, Вас! У тебя стальные яйца, и они бренчат при ходьбе, изображая свист Чака Норриса. Потому что свистун из тебя херовый. — Иди ты! Я хочу жрать, Джо. Жрать! — Но ты не будешь жрать, Вас. Попей водички. — Эй, это мои вчерашние слова! — У меня хорошая память. Дзинь-дзинь, друг. Неужели у меня мелодичнее? Ты перетерпишь, Вас. И не только ради меня. Готов поспорить, Шеннон оближет каждую твою новую мышцу... Вас, ты слишком долго молчишь. — Эмм... — Ва-ас? Друг, что? — Мы расстались. Теперь тишина была ответом Васкезу, а потом Фарадэй взорвался. — Сука! Как она... Это же она, да? Ты бы не смог... — Эй, нормально все. Самое смешное, знаешь что? — Что? — Я ни капли не расстроился. Она говорит «Я ухожу», а у меня будто гора с плеч. Странно, да? — Дерьмово. — Все нормально, слышишь? — Ты крадешь мою фразу, наглый плагиатор. — Видел твоих учеников. Спрашивали про тебя. — Иуды. — Они заботились о тебе. — Предатели. — У них на примете есть несколько одиноких красавиц. — Садисты. — Что у тебя случилось? — Болит все. Не могу. — О-о-о. Джо, я сделал то, про что ты рассказывал. Ваш тренер — робот. У меня руки дрожат третий день, а мне отчеты печатать надо. — Больно. — И не говори. — Психолог сказала, ты на меня хорошо влияешь. Говорит, нужно звонить тебе чаще. — Сменила гнев на милость? — У тебя усталый голос, что такое? — Да... Работа. — Лопухнулся, подставили или дерьмовый мир? — Последнее. — Ну в этом мире есть я, а значит — он не настолько дерьмовый. Усек? — Ты — солнышко, Джо. — А я о чем. — Вот скажи, Джо, ты дебил? — Тебе не понравилось? — Пятьдесят воздушных шаров с надписью «стальные яйца»?! — Мало? — У меня есть соседи, Джо. Мисс Гауди мне странно улыбнулась утром. — О, — нет. Она же старая! — Что? Ты думаешь... Тьфу ты, черт. Ей просто понравились шары. Тьфу. — Или понравился кто-то больше не такой кругленький, как раньше. — Вас, я скучаю. Тут такие ребята, ну, знаешь, помешанные на своем весе. Разговоры только об одном. — Ты опять стал о своем болтать, да? — Теория вероятности — прекрасная вещь, в цифрах — музыка, а теория игр — пророк их. — Я знаю, приятель, знаю. — Какой я тебе приятель? Сам же божился в любви до гроба? — Это когда я в двенадцать лет тебе зуб выбил? — Да. Знаешь,— ведь как говорят: дергает за косички — значит любит. Это не про современных школьников, определенно. Но в нашем детстве это правило работало. Сколько гадостей ты мне говорил! — Я еще тебе рюкзак на дерево закидывал, Джо. — Ага. Золотое было время. — Но руку-то не я тебе сломал? — Не, ты сломал руку Бобу, тому верзиле, который сломал ее мне. А потом вырос и стал полицейским. — А ты учителем. Ты же был еще тот говнюк, Джо. Как вспомню, как ты меня выводил... И Боба ты вывел, кстати. — Ага. Но ты его знатно отделал за меня. Я ведь тебе так спасибо и не сказал, да? — За такое не говорят. Ни тогда, ни после. — Я же тогда тебя в баре увидел — глазам не поверил. Но узнал сразу. А ведь столько лет прошло. Сколько мы не виделись? Лет двадцать? — Восемнадцать. — А дни ты не считал? — Иди ты. — Весь такой коп-коп. А я то помню, как ты голую жопу проезжающему мимо патрулю показывал. — Эй, что случилось в Бруклине, остается в Бруклине! Мы же договорились! — Да, Вас. Я помню. Я просто был так рад тебя встретить. Я же не говорил тебе тогда, что за всю жизнь у меня не было такого преданного и лучшего врага? Все детство цапались и дрались. — Да, Джо, понимаю. У меня в жизни друга лучше не было. Только зачем ты тогда в баре полез кусать мой локоть? На радостях? Еще и пивом облил. — Я не помню, Вас. Хотя нет, помню. — Не надо, Джо! Свой локоть нельзя укусить, свой! — Значит перепутал. — Козлина! — И я тебя люблю. — Встретил Шеннон. Она хочет попробовать снова. — Круто. Значит, вы снова вместе? Зря я ее тогда сукой назвал, ты прости. — Да,— нет. Я... Знаешь, я не хочу пробовать с ней. Больше не хочу. — О. — Без нее мне легче. Спокойнее. Я когда ее на улице увидел, даже в сторону свернул. Не хотел встречаться. И говорить-то не о чем. Она сама ко мне подошла. — О. — Я ей благодарен. За то, что она ушла. Я бы сам не порвал отношения, ты прав был. Когда что-то рядом, то толком и не поймешь — хорошо тебе или плохо. Привычно. А теперь... Как же без нее хорошо. — О-о-о. — Ты язык прикусил? Мышцу свело? Ты там как? — Все... я хорошо. Ты и Шеннон, я не знаю, обесцениваете мою цель! — Твоя цель, Джо,— не сдохнуть в 35 лет от сердца! Лишние 45 кило — это не шутка. Помнишь, у нас детектив был, Круглый Пол? Умер за рабочим столом. Комплекцией на тебя похож. Инфаркт. — Это ты меня сдал? Да, Вас? Подговорил ребят позвонить на передачу, а потом тебя чувство вины замучило, и ты возишься со мной день и ночь по телефону?! — Эй, остынь, Джо. Джо? Джо! У меня тут не чувство вины, дурак, козел, дубина! У меня — страх, ужас! Пола же на работе при мне прихватило. А он на десяток лет всего тебя старше. Я так испугался, что вот ты так же помрешь! А у меня, может, и кажется, что друзей много, а вот такой как ты — один. Джо? Последняя неделя осталась. — Я тут раз триста чуть не умер! Когда машину тащил, думал, загнусь! — Что за машина? — Джип черный, огромная махина... не переводи тему, урод! — Хочешь, врежь мне, как приедешь? Мы ж тебя торжественно встречать будем. Все дела. Я там буду. Можешь душу отвести. И за зуб в 12 лет тоже. — Будешь? Обещаешь? — Все будут. И родители, и сестры, и ученики твои — ребята все. Сюрприз. — Там и поговорим. В день икс, как Васкез и предупреждал, дом его родителей был полон. Плюс телевизионщики и их камеры: охи-вздохи на публику, всплески руками, улыбки на камеру. — Ты стал такой красавчик! — сестра смотрела на него огромными глазами, все еще не осознавая метаморфозу. — Дайте потрогать,— восхищенно тыкали пальцами в каменный пресс мальчишки из его класса. — Вы такой, такой... — внезапно терялись в словах их одноклассницы. — Мальчик мой, как ты похудел,— чуть не плакала бабушка. — Ма, где Вас? Где эта сволочь? Почему он не бросил все и не приехал спасать меня от этой карамели и патоки? — шептал он матери на ухо, крепко вцепившись в ее руку, и широко улыбаясь на камеру. И минутой позже появился Васкез. Ровно вслед за сотней вплывших в дом воздушных шариков с надписью «стальные яйца». Из-за этих шариков, моментально занявших все свободное от людей пространство, их встреча не стала достоянием вечности. Шарики игриво облепили и камеры тоже, операторы пытались отбиться от оккупантов. Васкез замер у открытой двери, визг и шум кругом, Фарадэй стоял в нескольких шагах от него, смотрел широко раскрытыми глазами, не моргая. — Оу, — сказал он. — Оу, — сказал Васкез. Они одновременно шагнули друг к другу, крепко обнялись. — О твой живот теперь можно пораниться, — объявил Васкез. — Ты как сраный актер из мыльных сериалов. Просто мачо какой-то. Они отлипли друг от друга. И тут же оператор, наконец-таки, отогнавший шарики в сторону, попросил их повторить номер на бис. И сравнить пресс на камеру. — Ты уже освободился? — спросил Фарадэй с надеждой в голосе. — Вырвался на пять минут, не мог пропустить такой момент. С фанатами справляйся сам. Но вечером ты мой. Жду тебя как всегда. Васкез сжал его плечи на прощание, еще раз окинул взглядом сверху вниз, щелкнул языком, и качнул головой, словно не веря сам себе. И привычно ждал его вечером в их любимом баре, том самом в котором они так случайно встретились пять лет назад после долгой разлуки. Они проводили там вместе почти каждую пятницу. Сегодня пятницы не было, но Фарадэя это не волновало. В субботу было еще шумнее и больше народу. — Я хочу нажраться, — сообщил он Васкезу сразу, плюхнувшись за столик напротив него. Васкез опасно сузил глаза. — Завтра хоть весь день буду бегать, клянусь. Но сегодня мне надо... Ва-ас? Васкез, улыбаясь от уха до уха, жестом фокусника достал из-под стола полную бутылку виски. Два пустых стакана уже стояли на столе. — Я люблю тебя, — выдохнул Фарадэй и потер лицо руками. — Это внимание... Оно сильно утомляет. — А я думал, ты любишь в нем купаться. — Сегодня я в нем утонул. — Пей, заслужил. Фарадэй выпил налитое залпом, расслабился, откинулся на спинку сиденья. — Бить будешь? — свел брови Васкез. Фарадэй только махнул на него рукой и подвинул второй стакан, с намеком. — Куда теперь такую красоту портить. Как Джерри позволил пронести сюда бутылку? — Лучше. Он ее подарил. В честь тебя. Фарадэй тут же вытянул голову в сторону барной стойки, поднял два пальца вверх и крикнул бармэну: — Джерри! Ты — лучший! Тут же все, кто был около барной стойки, обернулись в его сторону. Как обычно. И некоторые не отвернулись обратно. Не как обычно. — Ох, черт. Все время забываю. Я действительно теперь красавчик, как все талдычат? — Огненный, — ласково улыбнулся Васкез. Фарадэй подавился виски, откашлялся. — Ох, ты ж... Твоя улыбка теперь имеет иной эффект. Она потеряла былое благодушие. Сраный мачо! И всего-то... Сколько ты скинул, кстати? — Пятнадцать скинул. И нарастил десятку, — неуверенно дернул плечами Васкез. — Пять? Пять кило разницы, а тебя на красную дорожку можно! — Эй, эй, спокойно! Нормально все. Чего ты? — Не знаю... виски. Давно не пил. Черт. Непривычно. В детстве я был тощим, потом прыщавым, потом стал толстым. Я не был красивым, Вас. Я не знаю, как это. — Ты всегда был ярким, смешливым. Занозой в жопе. Тебя нельзя было забыть. — Это другое. Дела, слова, поступки. А теперь все цепляются к моей роже. Васкез налил ему еще, пододвинул тарелочку с орешками. — Мы же последние несколько дней на выездах были, — орешки Фарадэй проигнорировал, — шмотье, стрижки, блядский косметолог. И те люди, они со мной флиртовали, Вас! На полном серьезе! А я дуб дубом. И неуютно так. — А-а, — Васкез присмотрелся, — точно, подстригли еще. А я все думаю, что еще не так? — Детектив хренов, — улыбнулся ему Фарадэй. — А со мной путаны заигрывают. Они, правда, и раньше так делали. И Шеннон не отстает. И мама присылает мне на телефон фотки незамужних дочерей своих подруг. — Сочувствую, — Фарадэй накрыл его ладонь своими пальцами. — Правда, Вас. Без дураков. Я понимаю. Я всегда пытался завоевать людей своей харизмой. Не фыркай! Она у меня бронебойная, отточенная! Васкез вытащил свою ладонь из под ладони Фарадэя, не отнимая руки от стола, растопырил пальцы и чуть приподнял их. Фарадэй понятливо совместил его пальцы со своими, крепко сжал. Они сидели так, глядя друг другу в глаза, и улыбались. — Ох, ребята, — умилилась, проходящая мимо них официантка, — вы такая красивая пара! — Что? — обернулся ей вслед Фарадэй, а потом вскинул брови на Васкеза. — Раньше она нас парой не называла! Васкез огладил его ладонь сбоку большим пальцем, остальные их пальцы так и были переплетены. Фарадэй посмотрел на их сцепленные ладони, задумчиво, словно не ощущая обжигающего вкуса виски, глотнул из стакана, перевел взгляд выше и внезапно покраснел. Васкез почувствовал, как его опалило изнутри тоже. Не иначе виски наконец подействовал. Внезапно громкие звуки музыки перекрыли гул человеческих голосов. Фарадэй заморгал, словно смахивая наваждение, улыбнулся непривычно виновато. — Время стриптиза? Джерри и по субботам делает это? — Фарадэй повернул голову в сторону барной стойки, к которой никто не спешил. — Никто не хочет халявного виски? Вот уроды! — Эй, ты уже урвал свою минуту славы шесть месяцев назад. Джо? Не надо было тебе столько пить? — Теперь меня никто не остановит, — засиял шальным взглядом Фарадэй, — Я выступлю на бис. Одной бутылки нам мало, амиго. Фарадэй глотнул еще виски, вставая, и решительно направился в сторону к Джерри. Тот уже протирал центральную секцию стойки — основное место стриптиза. — Да ты ненасытен! Тебе мало бутылки виски, Фарадэй?! — Для ирландца одной бутылки мало, мой друг. Или меньше, или больше, но никак не одна. Включай свою музыку по новой. Под громовые аплодисменты, предшествующие записи, Фарадэй легко запрыгнул на стойку и повторил один в один свой номер шестимесячной давности. Васкез прикрыл ладонью глаза на мгновенье, как от сильно слепящего солнца, потом достал телефон, стал снимать. Фарадэй двигал бедрами, надувал губы уточкой, вел указательным пальцем слева направо, делал все то, что и тогда. Только эффект был другой. Вместо дружного заливистого хохота, не менее дружное «ах» наполнило бар жарким стоном, когда вслед за курткой и рубашкой Фарадэй стал расстегивать тугие джинсы. — Хватит, — выключил музыку Джерри. — У меня танцуют стриптиз, а не крутят порно. — Я отработал свое виски? — Иди уже, жадюга. Разрумяненный и веселый, с охапкой одеждой под мышкой, Фарадэй гордо поставил целую бутылку виски на стол перед Васкезом, и нахмурился, глядя на него. — Что? — подозрительно спросил он, надевая рубаху. Заправляя края ткани в джинсы, нашел в заднем кармане две визитки с номерами телефонов. — И когда успели? — спросил недоуменно. — А, это когда ты на столе кошечку изображал. — Вас, что? Я слажал где-то в танце? Васкез мотнул головой и ласково улыбнулся. — О, — тут же понял Фарадэй, — совсем порно было? Джерри прав? Все никак не привыкну. Психолог сказала, что это нормально. Просто понадобится немного времени и поддержка. Странно, да? Словно я сраный ветеран с ПТСР, а не быстро схуднувший учитель. За неделю-то привыкну. — Знаешь, раз ты заговорил о поддержке, — Васкез тяжело вздохнул, — я тут подумал... Вообще, я давно хотел предложить, а тут есть повод. Ты так давно хотел в Лас-Вегас, в казино. — Ты же ненавидишь казино, — насторожился Фарадэй. — Я ненавижу казино. Но я люблю тебя, а ты любишь эту дебильную теорию игр. Пора уже испытать теорию на практике. Когда-нибудь. Например, на длинные выходные, на новый год мы бы могли туда съездить, да. — Ты поедешь со мной? — засиял Фарадэй. — Я поеду с тобой. И буду держать тебя за руку, если тебе это нужно. Вру, мне это нужнее, ты же слетишь с катушек. — Слечу! — восторженно согласился Фарадэй и выпил залпом еще стакан. А потом еще. Васкез тащил его домой на себе. Недели явно было мало. Даже двух. Они встречались на пробежке, в спортзале, в обеденный перерыв, созванивались утром и вечером. Васкез с Шеннон столько не общался, сколько внимания он уделял Фарадэю. Тот всегда был у него на первом месте. После долгого отсутсвия Фарадэя, Васкез наконец-то это понял, осознал это сам, а не со слов своей девушки. Своей бывшей девушки. В очередную пятницу Васкез не дождался Фарадэя в баре, получил короткое оповещение по телефону "дома«,— и, обеспокоенный поехал по знакомому адресу. Дверь открыл своим ключом от квартиры Фарадэя, который у него был на всякий случай. — Джо? — позвал опасливо от двери. — Я в спальне, — откликнулся Фарадэй. Там он и был: сидел в одних джинсах на полу, спиной прислонившись к шкафу. Васкез скинул кожаную куртку на кровать, сел рядом. — Что случилось? — спросил напряженно. — Меня обвинили в сексуальном... как там второе слово? Наезде? Домогательстве, да. Представляешь? — Что? Официально? — Ну,— почти. Почти обвинили. Сделали замечание, погрозили пальчиком, подмигнули. — Джо... — Я вел себя как всегда! Я ведь всегда флиртовал и подмигивал! Ты же знаешь, да? Но это все было как в шутку? Это всегда воспринимали шуткой, смехом. Даже когда я был смертельно серьезным. Я же тебе рассказывал о своем самом большом фиаско? — Ближе к теме, — направил Васекз, которому Фарадэй рассказывал все и не по одному разу. — Ну, я делаю так, — Фарадэй показательно расцвел улыбкой, томно приподнял бровь, стрельнул жарким взглядом и подмигнул. Васкез видел этот прием тысячу раз. И на круглом лице со смешной прической это действительно смотрелось забавно. И воспринималось людьми по-другому. — Оу, — выдохнул Васкез. — Что, — встрепенулся Фарадэй, — я тебя домогнулся? — Особо жестоко, — подтвердил Васкез и развел руками, — ты теперь секси-парень. Смирись. — Ага, — уныло согласился Фарадэй, — сказали больше так не делать школьницам. И учительницам. А ведь это же часть моего шарма! Вас, это... это как... я остался самим собой, все тем же! А прежним меня видят только ты,— да бабушка с мамой. Твоя вина. — Что? Я? Ты... эй, — Васкез выставил вперед указательный палец, — ты теперь здоровый секси-парень с уменьшенной вероятностью получения инфаркта. И я буду удерживать тебя в этом теле долго. — Хорошо, — немного помолчав, согласился Фарадэй, словно одолжение сделал. Васкез закатил глаза. — Но сейчас ты обязан поднять мне настроение, — сделал печальные глаза Фарадэй. Эта уловка тоже была в арсенале Фарадэя давно, и Васкез привык к ней. Но теперь глаза казались слишком большими, слишком влажными, слишком грустными и он дал слабину. — Что? — спросил обреченно. — Стрип-танец! — радостно возвестил Фарадэй, ни следа печали не осталось в его облике.— Ты учил его вместе со мной, знаешь от и до. — Я не буду, — зарделся Васкез. — Брось, ты все движения знаешь. И ты видел мой стриптиз. И заметь, я не прошу тебя танцевать при всех! Стесняться некого. Мы тут вдвоем. И я сижу тут в одних джинсах, чтобы тебе было менее неловко. Васкез глубоко вдохнул, выдохнул через зубы. — Ты все спланировал? Заманил меня? — Да, — довольно засиял Фарадэй,— ты видел мое секси тело в обоих вариантах, а я только в первом. Хочу лицезреть твою прокачку. — Да я и так могу показать тебе, извращенец ты изысканный. В спортзале не нагляделся? — Хочу смотреть, как ты танцуешь. Ты отпадно танцуешь, Вас. — В одежде! — назидательно поднял палец Васкез, — на танцполе! Под музыку! Фарадэй, словно только этого и ждал, выудил из-за спины телефон с ярко горящим на экране названием музыкальной композиции. — Вот ты... — Васкез выругался, встал, отошел на пару шагов в сторону. В конце концов, именно Фарадэй трижды выиграл им халявную выпивку. — Помни, губы уточкой! — Да, — иди ты! В стриптизе самым тяжелым для Васкеза был не танец, не движения тела. В стриптизе камнем преткновения для него был взгляд. Без этого взгляда все действо сводилось к обычному раздеванию под музыку. Поэтому и не мог танцевать его при всех. Стриптиз, — как танец, по его разумению, был танцем строго для спальни, для одного человека, о чем он много раз и сообщал Фарадэю на их совместных репетициях. Поэтому танец у Джерри танцевал Фарадэй, а не он. Ну и потому что не гоже полицейскому светиться с таким номером. Фарадэй тогда только приподнял брови в ответ, мол, а разве учителю такое сподручнее? Васкез глубоко вздохнул, крутанул шеей до хруста, захватил взгляд Фарадэя своим и кивнул. Фарадэй нажал на дисплэй. «You can leave your hat on» — классика стриптиза. Всю песню, весь танец Васкез не отрывал взгляд от глаз Фарадэя. Он не смущался, не пытался ускориться, нет, пуговица за пуговицей, неторопливо расстегнул рубаху, скользнул ею вниз по рукам, на пол. Движение бедер безостановочное, майку разорвал на груди, для эффектности и чтобы показать мускулы на руках. Фарадэй присвистнул. Пресловутая «кошечка», которая во время репетиций казалась Васкезу ужасно глупой, теперь, когда он стоял на коленях и прогибаясь смотрел через плечо на Фарадэя, ощущалась стыдной и очень провокационной позой. Жаркой. — Ох, черт, — он четко расслышал приглушенный слова Фарадэя, когда скользил грудью вдоль пола, изгибаясь в пояснице. Лицо Васкеза пылало, грудь горела, сердце билось в безумном ритме. Ремень стукнулся пряжкой об пол. Васкез плавно встал, бёдра сделали круг, пальцы правой руки прошлись по губам, вниз по шее, по груди, через волосяную дорожку на животе под пупком, быстро высвободили пуговицу из петельки, короткая молния разъехалась в стороны и свободные джинсы с тихим шорохом упали на пол. Васкез никогда не любил обтягивающие штаны, и в этот момент порадовался как никогда своему выбору в одежде. Он вышел из джинс, словно из морской пены, перешагнул их, как ненужную помеху, откинул ногой в сторону, куда-то под кровать. Черные простые трусы плотно облегали тело. Васкез шлепнул резинкой по бедру, и Фарадэй ощутимо вздрогнул. Васкез ни на миг не отрывал от него глаз, не терял его взгляд, изумленный и восторженный. Так и стоял посреди комнаты: почти голый, пальцы под резинкой трусов, глаза в глаза с Фарадэем. В комнате словно отопление включили на всю мощность. Кожа у Васкеза пылала. Он сделал шаг вперед, медленно и плавно опустился на колени, потянул тугую резинку трусов вниз по бедру. Они никогда не заходили так далеко, но музыка все еще играла, а Фарадэй не говорил стоп. — Стоп! Стоп, Вас! Все! — сделал крест руками Фарадэй. Его лицо тоже пылало алым. — Теперь я понимаю, почему ты отказался сам танцевать у Джерри. Блин, Вас, я думал, что я стопроцентно по бабам! Не то, — что бы я ходил по ним очень часто, но... Ты сломал картину моего мира, мужик! В своей смешливости Фарадэй никогда не стеснялся говорить правду, какой бы неловкой и неудобной она ни была. И сейчас высказал то, что ело, грызло Васкеза уже давно. Васкез выдохнул, натянул резинку трусов повыше, сел рядом, привалившись к жаркому плечу Фарадэя. Сердце почему-то билось сильно-сильно. — Так что, нормально? — Нормально?! Ты — огонь! Дай сюда, — он дернул Васкеза за руку и приложил его ладонь к своему сердцу. Оно тоже билось сильно-сильно. Прямо ему в руку. — Черт, я от порнухи так не заводился! Извини за неловкость. Васкез отнял руку, почесал щеку, попытался взять на вооружение шутливую легкость Фарадэя. — Ты же не пытаешься меня соблазнить? — Вообще не пытался. Я просто всегда действую по обстоятельствам, — улыбнулся Фарадэй, посмотрел честными глазами. Сияющим взглядом. — Иди сюда, — приподнял руку Васкез, и Фарадэй тут же скользнул ему подмышку. — Мы сидим тут почти голышом и обнимаемся, — констатировал Фарадэй. — Ты забыл добавить «после стриптиза», — хмыкнул Васкез. — Ага. Очень гетеросексуально. Васкез рассмеялся и добавил привычное: — Я не стесняюсь нашей любви. Фарадэй как-то напрягся в его руках. — Джо? — Я тебя люблю, — тут же успокоил его Фарадэй, — ты же знаешь. Люблю твое чувство юмора, твой ужасный выбор кино, всю твою ненормальную семью, твой акцент, твое рычание на мои глупости. Мне просто никогда не приходило в голову включать в этот список тело. А теперь... оно отвлекает. Это странно, Вас. Не подумай обо мне плохо. Васкез тут же чмокнул его в голову, и Фарадэй расслабился: — Просто я теперь будто залипаю на тебя, разглядываю. Часто ловлю себя на мысли, какой ты стал... Причем, ты не подумай, я ведь сравнивал! Тебя и парней из качалки. На них я не залипаю совершенно. По барабану они мне. А вот ты... Как третий глаз открылся. Ну, это знаешь, как если у тебя в друзьях девочка-пацанка, которая внезапно стала девочка-красавица. И все, в голове клинит. Помнишь, как я просрал свою единственную дружбу с девочкой? — Луиза, — усмехнулся Васкез, — конечно помню. Это еще при мне было. Не ты один тогда пропал. — Я не хочу просрать дружбу с тобой, потому что... из-за того, что... — Потому что мы стали друг друга м-м-м эстетически привлекать? — Да. Стоп. Мы? — У тебя кубики на животе! И плечи шире, чем у меня стали. И эти гадкие люди на передаче подобрали тебе слишком обтягивающую одежду. — Это ведь нас не оправдывает? — слабо улыбнулся Фарадэй, разглядывая его искоса.— Взрослые нормальные люди таких ситуаций избегают. Молчат, игнорируют, а не сидят рядом голышом и в обнимку. — Почти голышом, — строго поправил Васкез. — Я могу снять джинсы и трусы? — предложил Фарадэй. Васкез засмеялся, поцеловал его в лоб, в нос. Фарадэй чуть запрокинул голову и, помедлив в один громкий стук сердца, Васкез поцеловал его в губы. Фарадэй выдохнул ему в рот, обхватил ладонью щеку, целовал в ответ медленно, без языка, одним движением влажных губ по губам. — Ох, — он прислонился лбом ко лбу, ладонь со щеки не убрал, — тебе не приходило такое в голову в 12 лет? — Нет. В 12 лет я хотел убить тебя, потом убить за тебя. Но целовать? Нет, Джо, и в мыслях не было. — И у меня. Веришь? Мы куда-то свернули не туда в наших отношениях? — Есть маленько. Я... мне ты всегда казался красивым, Джо. Всегда. Просто... мне не приходило в голову по-серьезному думать о нас, как о Нас. В шутку — запросто. Но вот по-настоящему. По-настоящему озарило, когда нас увидели настоящей парой со стороны и... щёлк. Замыкание. Клинит, — грудная клетка Васкеза поднималась высоко, он пристально смотрел на Фарадэя, а тот смотрел на его губы, говорил им. — Я до усрачки боюсь гейского секса, Вас. — Причем тут гейский секс и мы? — Ну,— Фарадэй очевидно покраснел. Васкез запустил пальцы в его волосы. Было приятно касаться его вот так. По-другому. Он опять притянул его в осторожный поцелуй. — Мы можем просто целоваться. Обниматься чаще, чем всегда. Может, спать в одной постели. И никакого гейского секса. — Никакого? — почти разочарованно протянул Фарадэй. Потом нахмурился. — Ты сам боишься? — До усрачки, — кивнул Васкез, — но из нас двоих кто-то должен делать вид, что это все нормально, совершенно естественно и совершенно не страшно? — Мой герой. — Сейчас мы целуемся, нам хорошо. Продолжим целоваться. Сегодня останусь у тебя, ты не против? Переночуем на одной кровати. Утром ты, как радушный хозяин, приготовишь мне завтрак в постель. — Э, — нахмурился Фарадэй. — А потом завтрак буду готовить я. Фарадэй тут же расслабился и положил голову Васкезу на плечо, слушая его рассказ дальше. — И мы повторим: ужин — поцелуй — постель — завтрак. И потом, когда мы привыкнем к этому, как-то раз, когда тебе приспичит посмотреть порнуху, ты не станешь делать это один, а позовешь меня. — И мы будем смотреть гейское порно? — Нет, Джо... Хотя... Я не совсем это имел в виду, но мы можем посмотреть гейское порно. — Вдвоем? — Вдвоем. — Хорошо, — сглотнул Фарадэй, — звучит, — как план. — Хорошо, — кивнул Васкез, — договорились. Они поцеловались, словно скрепляя этим действием клятву: легкое прикосновение губ к губам. — Только, Вас, я предпочел бы лесбийское порно. — Что? Ты... Хотя. Как скажешь, детка. — Детка? — Я не стесняюсь нашей любви.