Долги

Хотите знать, что происходит вокруг? Откройте глаза пошире и тогда увидите то, чего вы так старательно не хотите видеть. Не хотите знать, не хотите думать, предпочитаете тепло и уют своего дома, да? Или всё-таки предпочитаете помнить о том, что по ночам надо ходить осторожно и оглядываясь через плечо? Те, кого надо бояться, рядом с вами, они тоже живут здесь, но живут не так, как вы. Смотрите и помните, из-за чего они такие. Из-за кого. Савада Цунаёши спит на уроках, отгородившись от учителей учебником. Он и Гокудера Хаято, который вечно ходит с сигаретами, а кольца у него почти на каждом пальце, — давно уже не появляется в общественном бассейне, бане или на пляже, он с осторожностью переодевается на физкультуру отдельно от всего класса и ездит на горячие источники или онсен только со «своими». В школе Цуна старается вести себя тихо и неуклюже, но многие все равно относятся к нему с подозрением. Во время большой перемены Сасагава Кёко — очень миленькая девушка со слишком светлыми для японки волосами — обязательно пойдёт в столовую, чтобы купить банку горячего кофе — эспрессо без сахара. Она подойдёт к парте Цуны, но стоит ей протянуть руку в его сторону, дремлющий рядом Гокудера откроет глаза. Он всегда спит очень чутко и повсюду следует тенью за Цуной, готовый убить и умереть за него, вместо него или по его приказу. Но Сасагаве можно, и он снова закроет глаза, пытаясь хоть немного компенсировать бессонную ночь. — Цуна-кун, — скажет она. — Уже обед. Я принесла тебе кофе. И Цуна будет смотреть не на неё, а на Гокудеру, и из сумки достанет два бенто, потому что его мать всегда готовит обед для них обоих. И одной банки кофе им тоже всегда хватает на двоих, ведь так можно отпивать по очереди, передавая её друг другу. Сасагава приносит ему кофе, записывает его домашние задания, отдаёт ему свои конспекты. Кёко милая, добрая и хорошая, но у неё слишком светлые волосы для японки, она полукровка, айноко. Айноко в Японии обречены быть пожизненно бойкотированным, это хуже, чем быть гайдзином, хотя и лучше, чем бураку. Она одного возраста с Цуной, но её старший брат — ему младший брат, не по крови, а по клану, а это для якудза гораздо важнее, поэтому она делает всё, что может. Когда отец бросил их, было тяжело, и Сасагава Рёхей стал искать работу, но его никуда не брали. Одни говорили, что он ещё школьник, другие смотрели на его светлые волосы, разбитые костяшки, шрам поперёк брови и сломанный нос. Он с детства занимался боксом, был главой боксёрского клуба школы, хотел заниматься спортом профессионально. Ребята из клуба плевали на цвет его волос, в отличие от многих других. Но ему были нужны деньги, и он начал участвовать в боях без правил — на потеху провинциального вида клеркам, которые смеялись, глядя на его окровавленное лицо. Бизнесмены и рабочие приходили в подпольный клуб в предвкушении ожидающего их удовольствия. Там появлялись даже молодые девушки, по виду чисто как офисные служащие, они всегда были очень взволнованны, будто пришли на сексуальное шоу, делали ставки. Все они хотели увидеть, как он рухнет на пол и не сможет встать. У Рёхея был приятель, весёлый парень всего на класс младше — Ямамото Такеши, он ещё играл в бейсбол за школу. Но однажды он встретил его в тёмном переулке, возвращаясь после очередной рабочей ночи, едва передвигая ноги от усталости. Ямамото буквально заставил его опереться на себя, закинув руку Рёхея себе на плечи, и отвёл до ближайшей лавочки в парке, задал пару вопросов и начал кому-то звонить. Рёхею было почти всё равно кому, пока он не услышал обращение Такеши к невидимому собеседнику — «аники», это его напрягло. В парк пришли два смутно знакомых парня, они отвели его в квартиру, которая выглядела как подпольный медкабинет (особенно Рёхея впечатлило гинекологическое кресло в центре комнаты). Врач в мятом халате был пьян, и Ямамото с одним из парней пришлось сунуть его голову в раковину и открыть холодную воду. Мужчина матерился и брыкался, но протрезвел, выпил таблетки, с некоторой брезгливостью посмотрел на Рёхея и заявил, что он, вообще-то, лечит только женщин. Тогда тот, кого называли аники, просто и спокойно заметил, а не всё ли равно, что и где зашивать? И вообще, к нему было ближе добираться. Рёхею обработали раны, кое-где действительно пришлось наложить швы, накормили обезболивающим и уложили спать на жёсткой, узкой и короткой кушетке, потому что больше было негде. Врач ворчал, мыл руки, звенел инструментами, а «аники» улёгся на другую кушетку, пристроив голову на бедре второго парня, и принялся строчить кому-то смс. Выглядело как-то уж слишком привычным для них действием, никто и внимания не обратил, кроме Рёхея. Он тогда, уже засыпая, подумал: «И не боятся же демонстрировать!». Тогда он ещё не знал, что боятся не они, боятся их. Когда он проспался, то обнаружил в комнате только Ямамото, врача и много еды, часть из которой Ямамото практически насильно всучил Рёхею, чтобы отнёс домой сестре и матери. Он ещё долго говорил о том, что Рёхея убьют скорее, чем он хоть что-то заработает, а тот отвечал, что почти полгода прошло, а он ещё жив. Рёхей был упрям, но к некоторым вещам всё же прислушался, и в следующий раз он уже дрался в другом месте. Там противников подбирали примерно одной весовой категории и уровня подготовки, там был врач, своевременно оказывающий медицинскую помощь. Через некоторое время ему предложили заняться чем-нибудь более легальным, например, устроить на стройку, но он отказался. Сказал: «Таким, как я, не место в легальном мире». С ним никто и не спорил. Теперь у Рёхея спина покрыта татуировками. Чистенький и благопристойный мир вышвырнул его и таких, как он, на обочину, вытеснил, выбросил, выслал, возненавидел. Потому что они отличались, потому что родители их тоже отличались, потому что они из бедных семей, потому что родители развелись, потому что они плохо учились, потому что они выделялись. И, как и многие другие, он стал якудза, потому что в якудза не задают вопросов. Якудза на самом деле принимает всех, у кого есть проблемы, и неважно, откуда человек родом и какого цвета у него кровь. Якудза всем даёт возможность занять достойное место. Так что теперь его дом — это якудза, Савада-гуми, и он зовёт одноклассника своей младшей сестрёнки аники. У того парня — Ямамото Такеши — отец владеет суши-баром, такой же улыбчивый, он всегда казался довольным своей жизнью. У него нет мизинца на левой руке, а из-под воротника выглядывает краешек ирэдзуми, он слегка прихрамывает и редко выходит из своего ресторана. Ямамото как-то сказал: «Мой отец брат отцу Цуны, так что Цуна мой брат. Он будет оябуном клана, я знаю, поэтому я зову его аники. Он будет очень хорошим оябуном, я уверен в этом». Ямамото презирал огнестрельное оружие, любил традиции, традиционную еду, традиционную одежду, традиционные праздники. Он был ещё совсем мальчишкой, если сравнивать с другими членами клана, но этих самых традиций в нём было чуть ли не больше, чем в седых старцах. А ведь ещё есть Миура Хару — дочь профессора математики. Но брат её матери — якудза. Мать умерла от болезни несколько лет назад, а отец никогда не имел никаких дел с преступным миром, но кто-то из класса узнал, что её дядя сидит в тюрьме за убийство. Они спрашивали у неё, как она может жить, зная, что её дядя — преступник, они попрекали её за каждую мелочь и однажды столкнули с моста в канал. Может быть, они и не хотели ничего такого, но Хару не умела плавать. Цуне тогда было четырнадцать, он привык, что его отец выходит из тюрьмы только для того, чтобы натворить что-нибудь ещё, и сесть снова. Он привык, что его дед вызывает его к себе и рассказывает разные вещи, от которых Цуну мутит и бросает в дрожь. Дед показывал полку в шкафу, заполненную целым рядом бутылочек с формалином, в котором плавают обрубки мизинцев, рассказывал про обычаи, про бизнес. Цуна привык, что человек со словом «Хаос» вместо приветствия и имени, худой и длинный как палка, в чёрном костюме, яркой рубашке и аляповатом галстуке, приходит к нему домой и учит его стрелять, учит, как надо себя вести, как разговаривать, как убивать и как допрашивать. Миуре Хару тоже было четырнадцать, она занималась лёгкой атлетикой, была членом театрального кружка, она хотела выйти замуж, хотела много детей, но брат её матери сидел в тюрьме за убийство, которое совершил его босс, а она сама захлёбывалась в грязной воде городского канала. Цуна вытащил её, не особо задумываясь о том, зачем он это сделал, так же, как не думал, когда в семь лет привёл домой бездомного парня немного старше себя и сказал: «Теперь он будет жить с нами». И когда Хару не отшатнулась от него, увидев сквозь ставшую почти прозрачной от воды рубашку красно-зелёный узор на его плече, а наоборот уткнулась лицом в его грудь и разрыдалась, рассказывая обо всём, то он понял, что она останется рядом с ним, так же, как Гокудера Хаято. Он гладил её по волосам, по трясущимся плечам, по спине. Она говорила и говорила, захлёбываясь слезами, а он утешал её, как умел, а умел он плохо, его этому не учили. Цуна умел драться, стрелять, улаживать проблемы, знал к кому обращаться, если нужен новый паспорт, новое лицо. Он знал, кому дать какую работу и как понять, врёт человек или нет. А как утешать девочек, рыдающих у него на плече, — не знал. Раньше с ним такого не случалось. Пока Цуна вытаскивал из воды Хару, выслушивал её, пытался успокоить, Гокудера отвешивал тяжёлые удары её одноклассникам и пощёчины одноклассницам. Рычал сквозь зубы: — Девчонку слабую хоть убить можно, да? А с кем посильнее связываться — кишка тонка? Гокудера не помнил, как оказался на улице, зато саму улицу помнил слишком хорошо, как воровал еду, копался в мусорных баках, мылся в пруду. А почему так вышло — как отрезало, будто так было всегда. Он помнил своё имя и то, что записывается оно «сокол» и «человек», фамилию тоже помнил, но не знал из каких кандзи она на самом деле. Он помнил, сколько ему лет, но не знал даты рождения. Его тоже били и попрекали за то, в чём он не виноват. А Цуна однажды увидел его в парке. Гокудера ожидал, что он будет смеяться, как другие дети, но тот начал копаться в карманах, а потом отдал ему целые горсти конфет и какие-то деньги, всё, что у него было с собой. На следующий день он снова пришёл, на этот раз с бумажным пакетом полным ещё тёплых пирожков. Просто отдал, сел рядом и смотрел, они тогда почти не разговаривали. Гокудера испытывал дикую смесь благодарности и злости, на то, что кому-то всё достаётся даром: хорошая одежда, вкусная еда, дом и семья. Но однажды Цуна снова пришёл, взял его за руку и привёл к себе домой. И злость ушла, будто её и не было никогда. Мама Цуны не спросила его ни о чём, отвела в ванную, дала одежду, накормила, постелила ему в гостевой спальне, а Хаято, дождавшись ночи, сгрёб одеяло и пошёл спать в комнату Цуны, на полу возле его постели. Нана-сан снова ничего не сказала. Просто позвонила кому-то, а потом пришёл мужчина, коротко стриженый, в тёмных очках и в рубашке с длинными - несмотря на жару - рукавами. Он долго двигал мебель, поставил по-другому шкаф и стол, зато в комнате Цуны теперь стояло две кровати. На следующий день мужчина пришёл снова, отдал Нане-сан какие-то бумаги, а потом прошёл в гостиную, где мальчики сидели на диване и смотрели телевизор, и попытался потрепать Гокудеру по волосам, но тот отшатнулся и прижался к Цуне. Мужчина не обиделся, он присел перед диваном на корточки и сказал, что всё уладил и Нана-сан официально взяла на себя опеку над Гокудерой, по документам она забрала его из детдома. Гокудера долго смотрел на мужчину, а потом спросил: — Раз она меня усыновила, то я могу называть Цуну аники? Мужчина рассмеялся, по-доброму, но как-то грустно. — Ты ведь специально дожидался, пока Иемитсу-сана заберут в тюрьму? — спросил он у Цуны, а тот серьёзно кивнул в ответ. — Папа мог не разрешить, — сказал он. — А мама — нет. Мама говорила, что хочет ещё детей. Папа вернётся через три года, а за это время мама уже привыкнет, что нас двое, так что папа не захочет её огорчать, и Хаято останется с нами. — Такой взрослый уже, — снова грустно улыбнулся мужчина. — Всего семь, а у тебя уже есть младший брат. Страшно представить, сколько у тебя будет подчинённых к двадцати! Якудза — это если босс говорит на белую стену, что она чёрная, значит, она чёрная. Вот что такое якудза. Это когда ты платишь за крышу и можешь быть уверен в том, что случись какая беда — придут и укатают в асфальт всех слишком борзых. И никакой хуйни не позволят, если эта самая хуйня заранее не была с оябуном согласована. А ещё якудза, это когда наследник пока несовершеннолетний, но уже официально вакагасира. Когда тот, кто по ночам засыпает в его объятьях, не имя шепчет в порыве страсти, а «аники» и днём курит сигарету за сигаретой, ходит тенью за спиной, на что угодно готовый по первому же знаку. А вы сидите в своих тёплых домах, дрожите от страха и помните — те, кого вы когда-то выкинули на помойку, однажды вернутся и потребуют оплатить счёт. С процентами. Вам только кажется, что вы ничего не брали в долг.