Саморазрушение

       — Это очень плохо, что у меня?...        Неловкая пауза. Взгляд, устремленный вниз. Комок, сгустившийся в горле. Нервно выступивший кадык. Потные ладони.        Она смотрит на него несколько бесконечно долгих секунд.        Она скучает по тому времени, когда еще была им. Почти забыла вкус крови, который слышен на кончике его языка, на его губах. Переминается с ноги на ногу, не в силах отрицать, как сильно жаждет снова услышать предсмертный крик своей жертвы — звук, доставляющий столько радости. Звук ее победы.        Она почти смирилась с тем, во что превратилась. Во что Доктор превратил ее. Почти убедила себя, что так и надо. Что страдает заслужено, расплачивается за свои грехи и ошибки. Что только через мученичество выйдет к свету, о котором Доктор, старый балабол, все время трещит. Что каждый на ее месте проходил через подобное.        Она почти поверила, что все, что его методы перевоспитания — правильны и единственно возможны. Во всяком случае, для такой, как она. Повторяла себе ежеминутно, прокручивала в голове, что это — единственный выход, пока сидела в Хранилище одинокая, дожидаясь его и никогда не зная, придет ли.        Но всегда было это слово «почти» — маленькая заминка, клякса, запятая. Кочка, о которую — она знает — Доктор, подобно ей, тоже спотыкался.        И ей почти наступил конец. Не злу, что веками таилось в ее душе, увы, нет. Ей самой. Доктор захотел сделать из нее покорную рабыню. Стереть, как несовершенный экземпляр. Уничтожить. Слепить маленького щенка, вертящего хвостом по команде.        Доктор забыл, кто перед ним. Страшнее всего — она сама забыла, кем является.        Мастер ей об этом напомнил. О, как она любила себя! Раньше всегда получалось напомнить себе в моменты сомнений, почему крушить, ломать, разрушать и завоевывать куда более весело, чем рваться спасать очередную маленькую никчемную и неблагодарную планетку. Раньше ничего и никогда неправильного не было.        Потому что правила писала она сама.        Мисси несколько секунд смотрит на предыдущую версию себя. Мастер все еще хрипло дышит, но сейчас взгляд его, обращенный на ее губы, более нахальный. Знакомый взгляд. Родной. Из прошлого.        — Идем, — поворачивается на каблуках к двери Мисси и примирительно вздыхает.        Нужно ли ей оборачиваться, проверяя, следует ли он за ней? Стоит ли бояться, что он убежит, что внезапно обнаружатся какие-то другие дела, кроме бесконечной любви к себе и восхищения собственной персоной? Нужно ли томиться в неведении относительно собственных решений?        Ответ один — нет. Потому что перед ней не Доктор. И все надуманное, ненужное опало мишурой в пропасть под ее ногами.        ТАРДИС. Комната, до боли знакомая, еще один привет из прекрасного прошлого. Мисси ностальгически улыбается, проведя пальцем по консоли. Его рука тяжелым грузом ложится ей на талию, вмиг разворачивая лицом к себе.        И это тоже знакомо. Держать себя крепко, потому что никто больше не удержит. Вытаскивать из любого дерьма, потому что никому другому этого не нужно. О, да. Еще одно прекрасное и почти забытое чувство — твердой руки. Хищных, болезненных прикосновений.        — Поцелуй меня! — приказывает ей прошлое.        «Заставь меня!», хочется ответить снова, но они это уже проходили, а повторяться — не их конек. Мисси слегка прикусывает губу и, приблизившись вплотную к нему, вонзается зубами в полуоткрытый рот.        Вот так. Ни ласк. Ни глупых сантиментов. Резко. Четко. Максимально больно.        Как они любят.        Выражение боли, мелькнувшее в его глазах, сменяется похотью. Теперь уже нескрываемой. Никакой неловкости. Никаких заминок и ненужных вопросов.        Он. Она. Абсолютное взаимопонимание.        Темные, цвета забродившего вина, глаза, полны жажды. Мисси чувствует ее каждой клеткой. Пальцы его вонзаются ей в спину, колют сквозь одежду. Секунда — и она оказывается прижата к стене. Рука до хруста сжимает ее пальцы. Хочется визжать, но, скорее, от бесконечного пьянящего чувства, что током течет по венам.        — Руки!        Как хорошо трахаться сама с собой. Когда каждое движение понятно без вопросов. Когда знаешь каждое свое желание и почти каждое действие угадываешь наперед.        — Заставь меня!        Сказала-таки это снова сегодня. Не удержалась.        Привыкла чувствовать боль, чтобы знать, что жива. Боль хочет, чтобы ее чувствовали.        Рука, захваченная в плен, взлетает вверх. Ладони накрепко прижаты к стене, вонзены в нее. Кости маленьких пальцев, сжатые крепкой мужской ладонью изо всех сил, жалобно трещат.        Она сжимает зубы, чтобы не завопить. И он, судя по хрусту, тоже.        — Я надеюсь, мы не сделаем друг другу больно, Мисси, — вторгнувшись языком ей в ухо, шепчет Мастер.        — О, милый, — она натужно (свободно боль не позволяет) смеется, — конечно, сделаем. Иначе мы не умеем.        Он специально слегка ослабил хватку, хотя (она знает) от желания переломать ей пальцы по очереди, один за другим, у него челюсть сводит. Освободившись, Мисси хватает нож, так кстати оказавшийся под рукой, в одном из ящиков. Мастер только этого и ждал. Словно невзначай повернул голову. Пульсирующая жилка на шее манит к себе. Мисси прикладывает холодную сталь рукоятки к маленьким родинкам на восхитительной шее, которую обязательно укусит чуть позже, а потом, загнав острие под кожу, так, чтобы просочилась кровь, чертит кривую. Подобную сердечному ритму — вверх- вниз. Глубоко — по поверхности. Нырнув — вынырнув.        Сдержанное рычание перерастает в хриплый рык, едва она нащупала сонную артерию. Перестрелка глазами, несколько десятков молний, что они бросили в сторону друг друга так возбуждают, что внизу живота все скрутилось в тугой комок.        — Умоляй! — шепчет Мисси в полуоткрытый в придыхании рот.        Он смеется взглядом, парализованный страхом и пугающей увлекательностью их игры.        Нож чертит тонкую линию поперек шеи. Теперь у него кровавое ожерелье. Ему нравится. Надо быть осторожнее, он рискует. Острие вот-вот проделает дырку в идеальной шее и из нее хлынет кровь. Но, черт, когда это они не наслаждались риском?        Секунда — и Мисси взвывает от боли. Ухо горит, точно его подожгли. Щека, которую он только что укусил, тоже пылает. Будто серной кислотой лицо облили.        Он выиграл время. Немного, но ровно столько, что хватило на то, чтобы свалить ее на постель. Мисси сдаваться не собирается, поднимается на локте, готовясь к ответному удару.        И взывает от боли, чувствуя, как слабый импульс от удара лазерной отверткой глубоко вонзается под кожу сотнями иголок.        Потом все меркнет, мерцает, кружится. Мисси слышит его смех с хрипотцой, а потом чувствует больно придавивший грудь кулак.        — Как хорошо. Оказывается, в будущем я еще более несносен. Отлично.        Мисси хохочет в ответ, стараясь удержать злые слезы.        О да. Хорошо. Просто замечательно.        Он буквально падает на нее, вонзая ослабшее от удара током тело в кровать — жесткую, скрипящую. И она чувствует — его возбуждение, его ярость, свое бессилие. Язык змеиным жалом вторгается в ее сомкнутый замком рот, разъедая его. Зубы у него острые, как клыки. Мисси больно, но ничего — так надо. Лучше чувствовать боль, которую тебе причиняет прошлое, чем не чувствовать ничего в погоне за иллюзорным будущим, не дающим никаких гарантий.        Хватка немного ослабла. Мисси освобождает одну ладонь, покрасневшую от удушливых объятий, и чертит кривую линию на его напряженном позвоночнике. Ногтями. Со всех сил.        Заминка. Он кричит от боли, запрокинув голову назад. Она чувствует, как внутри все буквально скрутилось в комок. И, воспользовавшись заминкой, больно вонзается зубами ему в ухо. Изо всех сил. Кожа потрескивает. Из его глотки вырывается вопль, полный отчаяния. Как вой загнанного зверя.        Этого-то ей и нужно. Мисси набрасывается снова, теперь уже расцарапав когтями еще одну борозду на его спине. И оказывается в плену у самого страшного чувства, которое только довелось испытать.        Она ослабла. До встречи с собой из прошлого не могла даже представить, что ослабла настолько сильно в удушающих объятьях равнодушия Доктора. Сейчас все стало ясно. Мисси вынуждена барахтаться в их с Мастером общей боли — одной на двоих, захлебываться в ней и тонуть. А выплыть на поверхность, глотнуть воздуха, не хватало сил. Так мало сил. Так много боли.        А он, кажется, стал крепче, яростнее. Еще более разбитый. Еще более безжалостный. Мисси поняла это и испытала ужас. Сильнее даже того, какой чувствовала, убегая с Галлифрея, объятого пламенем войны.        Платье рвется с таким диким звуком, точно натянутые нервы. Цепкие пальцы вонзаются в совершенно растрепавшиеся волосы, накручивают их, тянут на себя. Свободной рукой Мисси крепко сжимает его шею, ощущая комки слюны, которые он усиленно пытается сглотнуть, отправить вниз.        О, как хорошо она знает себя. С диким желанием убивать. С обожанием одного вида чужой крови и почти непреодолимой тягой пить ее. У Мастера в глазах мгла, чернее самой черной ночи. Он смотрит ими в самую душу. Рвет ее на части, подобно тонкой ткани платья.        Мисси делает попытку встать, но сдается, завыв от боли. Мастер больно тянет ее за волосы, сильнее накручивая их на пальцы. Так, что они трещат. А затем вонзается зубами в нежную прожилку на шее. Больно. Яростно. Кожа отзывается хрустом.        Заминка, возникшая теперь, такая крошечная, что Мисси не успела бы ничего сделать, даже если бы хотела. А Мастер успел. Потому что она вмиг почувствовала удавку на своей шее. Маленькая веревка чертит рельефные отпечатки на нежной коже. Мисси мычит, кусает губы, старается не показать, что задыхается. Наверняка борозда останется на коже надолго. Мастер, зло смеясь, затягивает хомут сильнее. В глазах его бесы пустились в пляс, губы изуродованы оскалом. Мисси остается только глотать воздух, из последних сил открывать глаза, запоминая все, что видит рядом. Все вокруг превращается в белые пятна, теряет четкость. Бледнеет.        — Умоляй меня! — шепчет Мастер, вторгаясь языком ей в рот, перекрыв кислород совсем. — Умоляй, как умоляла его. Уверен, ты в этом преуспела.        Нет.        Из горла судорогами вырываются хриплые вздохи. Мисси цепляет ногтями простынь, мнет ее под собой, корчится, напрасно пытается скрыться от удавки, ослабить ее. Агонизирует.        Но нет. Пусть даже не думает, что так просто убьет свое будущее. Не ее. Не теперь.        Протянув руку, которую он так беспечно оставил без внимания, она снова чертит борозду на его спине. Несколько красных полосок, точно следы ремня, впечатались в его удивительную нежную кожу.        Она вырвалась из хватки, кажущейся мертвой. В мгновение ока очутилась сверху. Восседает на нем, как на троне.        Теперь в его взгляде, еще мгновение назад празднующем победу, застыла боль. Он смотрит недоверчиво, нюхает воздух. Хищник чует опасность. Знает, что умрет.        Мисси рвет на нем рубашку, ныряет на грудь, приникнув к торчащим соскам. Вгрызается в них зубами. Шарит свободной рукой (вторая намертво вцепилась ему в волосы) по мятым простыням. Покачивается на нем, как корабль на рифе.        О, как глупо он оставил отвертку. Хвастливый идиот. Очень несовершенная регенерация.        Мисси задает темп, подобный морскому шторму. Не слететь с него, сопротивляющегося, униженного, не собирающего сдаваться — пожалуй, это высший пилотаж. Она преуспела.        Он такой яростный. Бьется в ней, барахтается. Хрипит от болезненного удовольствия. С ужасающим интересом следит за тем, как она чертит кровавые полоски по его телу. Ни одной не задетой клетки не осталось. Порезы легкие, совсем не смертельные. Но ощутимые, болезненные. И да, они оба испытывают наслаждение от этого.        Она такая горячая. Хотела того же от Доктора — чтобы затрахали друг друга до регенерации. Пронзить оба его сердца и смотреть, как он мучается, биться в приятных конвульсиях. Получила только пустоту и обреченность. Ничего больше.        Он так глубоко в ней. Как будто сейчас проткнет. Отлично. Она скучала по этому чувству. Она выстрадала его.        Кончает он громко, оглушая их обоих. Кричит куда-то в потолок. Наверняка это слышно в мире, который они оставили позади. Мисси — следом за ним. Падает на подушки, изможденная, чувствуя, как режет, покалывает, дает о себе знать каждая рана, им нанесенная.        Они не смотрят друг на друга, хотя лежат совсем рядом. Чувствуют холод кожи и запах пота, горько-сладкий, довольно отвратительный, если быть честными.        — Любить себя… — вздыхает он шумно, глотает воздух, — довольно увлекательно, надо сказать. Спорим, старый ублюдок на такое не способен?        Мисси спорить не хочет. Мисси нащупывает рукой отвертку, затерявшуюся в подушках. Крепче сжимает ее в руке. Прислушивается, отсчитывая секунды, пока он старается восстановить дыхание. Пока пребывает на волне странного блаженства.        Слегка оборачивается, подарив ему одну из самых безжалостных улыбок в своем арсенале.        — О, да, милый. Это и правда очень увлекательно.        Он потягивается на подушках. Блаженство, охватившее каждую его клетку, Мисси чувствует кожей. Крепко, до судорог, зажимает рукоятку отвертки в скрюченных от боли пальцах (мизинец правой руки очень болит, кажется, он его сломал).        — Что ты делаешь? — испуганно, панически втягивая воздух в ослабевшие разом легкие кричит Мастер. Сжимает зубы до хруста и ее зубы тоже хрустят.        Кричит, разрываемый точным ударом лазерного излучения. Сжимается в потугах преодолеть его, скрыться, исчезнуть. Взглядом ищет выход, хоть знает, что бесполезно. Вопит от боли и отчаяния.        — Потому что мы не можем жить вместе. Только один из нас, — шепчет Мисси в его уста, наполненные кровью, и завершает чрезвычайно болезненным, ядовитым, — милый.        Мастер замирает в финальном вздохе и падает горой на подушки.        Холодный. Мертвый.       Навсегда.        Мисси осторожно встает с постели, шлепает голыми ногами к панели. Заглядывает в нее, словно в зеркало. Видит себя — перекошенную в усмешке, полной мазохистского удовольствия. Волосы растрепанны. Кое-где вырваны клочки.        Одежда, разбросанная по полу, ни на что уже не годится. У двери видит оторванную пуговицу. Последнее, на что он был способен. Старый добрый дорогой Мастер.        Она собирает его одежду и надевает ее. Застегивает пальто по привычке на все пуговицы, даже верхнюю. Душит себя воротом пальто, чувствуя болезненные напоминания об искалеченной шее. Кое-как собрав волосы в растрепанный пучок, выходит, оставляя уничтоженное прошлое.        Мастер мертв.        Мисси победила.        Happy end.