Чайковский - "Белые ночи. Май"

Слэш
PG-13
Завершён
2
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
2 Нравится 0 Отзывы 0 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста

— А вас много? Может, познакомишь меня с кем-нибудь из них? Катрине смеется. — Познакомлю, при случае. У нас есть свои места в городе, где мы можем чувствовать себя свободно.

Я медленно обживаюсь в квартире Сюннедвеста. Отец уже переехал к Ингеборг. Я всё ещё чувствую эту дисгармонию, эти предстоящие ссоры, но пока всё спокойно. Что до Катрине, то она целыми днями где-то пропадает, является только вечером. Я не спрашиваю, где. Мы наконец-то научились уважать приватность друг-друга. Вместо этого я занимаюсь, играю. Сложные вещи и простые, быстро и медленно. Аня словно стоит за моей спиной, я чувствую её улыбку. Почему-то нет Сюннедвеста, хотя ему тоже стоило бы ходить призраком по этой квартире. Но потом я понимаю, в чём тут дело. Его смерть была самопожертвованием, жестом любви - как у героя какой-нибудь войны. Он умер достойно, а такие не становятся призраками. Лето сырое, целыми днями идут дожди. И вот в один дождливый день она приходит не вечером, а днём. Она не одна. С ней небольшого роста худой парень в рубашке с отложным воротничком. - Аксель! - кричит Катрине, и я понимаю, что она навеселе. - я же тебе говорила, что познакомлю тебя с кем-нибудь из моей компании при случае? Вот, знакомлю. Это Ларс. Лассе, это и есть Аксель. - Здравствуйте, Аксель. - чуть слышно бормочет Ларс. - Как приятно с вами познакомиться. - Здравствуй. - отвечаю я. Стало быть, из компании Катрине? Это слегка курьёзно. - Видишь ли, начался дождь, а у Ларса нет зонта. Вот я и пригласила его сюда. - Не волнуйтесь, я уйду, как только кончится дождь. - уверяет Ларс. - Я знаю, мешать нельзя. - Не надо так волноваться. У меня особенно нет настроения принимать гостей, но всё же я ставлю чайник и открываю свежую пачку вафлей. Катрине тем временем удаляется из кухни, я слышу, как она кидается на кровать в комнате, которую выбрала для себя - угловую, светлую комнатку. Мне досталась вторая, большая. - На самом деле всё было не совсем так. - вдруг говорит Ларс - Катрине выпила немножко слишком много, и я решил довести её до дома, а ей сказал, что побуду у вас, пока дождь не закончится. Вот. - он гордо улыбается. - Не стоило. - говорю я. - С ней такое случается. Ларс потихоньку оглядывает неряшливую гостиную. В ней стоит рояль, одна тумбочка и кожаный диван из нашего старого дома, который глупо контрастирует с ободранным полом. Но заниматься обстановкой нет желания ни у меня, ни у Катрине. У нас есть кровати и стол на кухне, а больше ничего не требуется. - Вы делали ремонт? - Нет. Я переехал сюда только месяц назад. Сколько тебе лет, Ларс? - Девятнадцать. - Выглядишь младше. - Я взрослый, не думайте. - Не называй меня «вы». - Не буду. - покладисто соглашается Ларс и допивает одним глотком чай. - Очень вкусно. Я пью дома чай из пакетиков. - Из пакетиков? - Ну да, таких, из фильтровочной бумаги. Говорят, скоро в магазинах будут только такие. - Мне бы этого не хотелось. - говорю я. Обычно такие разговоры звучат принужденно, но с Ларсом вся эта чепуха про чайные пакетики внезапно обретает содержательность. После чая Ларс робко косится на рояль: - Ты - пианист? Катрине говорила мне об этом. Я качаю головой: - Не знаю, что и сказать. Я пока ещё не сдал экзамена. - А какой у пианистов экзамен? - Дебютный концерт. - Наверное, это очень страшно - играть без права на ошибку. - вдруг говорит Ларс. Вместо ответа я спрашиваю: - Любишь музыку? Ларс без улыбки размышляет над моим вопросом, а потом говорит: - Не знаю. Некоторые песни мне нравятся, но музыка, по-моему, слишком абстрактна. Как ей передать мысли или образы? Это слишком сложно. Я слышал два или три концерта, но, по-моему, они почти не отличались друг от друга. В современной лингвистике есть такой смешной термин, как «коммуникативное самоубийство». Оно означает такую ошибку, допущенную в общении, которая делает его дальнейшее развитие невозможным. Ларс совершает коммуникативное самоубийство. Как мне говорить с таким человеком? «Не отличались друг от друга»! Даже Катрине, которая не пианистка, понимает, что к чему. Ларс что, тролль? Но вскоре это ощущение проходит. Ларс не тролль. Он доверчиво смотрит на меня, явно не понимая, как я ошеломлён. - И какое же искусство тебя в таком случае привлекает? - Всё, что помимо. - задумчиво говорит Ларс. - Кинематограф, живопись. Но лучше, конечно, литература. - А что ты читаешь? - Классику. Немецкую, русскую и английскую. Из французов люблю Золя и Бальзака. Но вообще-то я у каждого автора могу найти то, что мне нравится. - Понятно. Шум за окном стих. В комнату пробиваются тусклые лучи солнца. - Вот и дождь перестал! - говорит Ларс. - Я, пожалуй, пойду. - Тогда до свидания. В прихожей Ларс обувается, я вижу, что ботинки у него насквозь мокрые. Я запоздало понимаю, что их нужно было поставить у подвальной печки, тогда бы они высохли. Но уже слишком поздно. - До свиданья. - говорит Ларс и с надеждой смотрит на меня. Я снова оглядываю его и решаюсь сказать то, что он хочет. Мне необходима компания, помимо Катрине и Сельмы Люнге. Так пусть будет он. - Приходи ещё. - говорю я, и на лице Ларса вспыхивает улыбка. Ларс действительно начинает ходить ко мне. Довольно часто, два-три раза в неделю, но никогда не задерживается дольше часа. Этого как раз довольно для перерыва. Я ставлю какое-нибудь питьё, и мы разговариваем. Ларс никогда не задаёт личных вопросов, не говорит о себе, но зато часто говорит о литературе и кино. Я слушаю с интересом. Катрине при это не присутствует. - Так вот, все Ругон-Маккаров я так и не прочёл. Зато одиночный роман «Тереза Ракен» удивительный. Он значится как чисто натуралистический, но Золя там изменил сам себе. Его герои так страдают от своего убийства, как герои Достоевского - а в предисловии написано, что они «живые трупы». Живые трупы не стали бы переживать. - Дашь почитать? - Конечно! - на лице Ларса расцветает улыбка, он покачивает в руках бокал с вином. В итоге он перенял у меня дурную привчку. - А в противовес биологизму Золя неплохо читается Метеринк. - Это тот, что про птицу написал, синюю? - Да, но у него ещё много пьес. И большая часть - нежные, невинные сказки с очаровательными названиями: «Обручение», «Аглавена и Селизетта», «Смерть Тентажиля», «Сестра Беатриса», «Монна Ванна»... - Звучит неплохо. - говорю я. - Я рад, что тебе нравится, Аксель. - бормочет Ларс, прикрывая глаза. Вскоре он уходит, а я сажусь обратно за рояль. Мало-помалу я привыкаю к Ларсу. Он удивительный слушатель(не музыки, конечно), во время разговора не отвлекается ни на мгновенье. Когда мы разговариваем, он смотрит на меня как хороший ученик - на учителя. Раз я рассказываю о моих знакомых пианистах и упоминаю имя Ани. Ларс заметил, как я напрягся, и чуть наклонился вперед, его глаза расширились - голубые, внимательные глаза. Он смотрит на меня с трепетом, и это подкупает. Я говорю ему, что любил Аню, и что она умерла. - Как же так получилось? - чуть слышно спрашивает он. - Её довел до смерти отец. Он хотел... не знаю, чего. Мать не смогла этого предотвратить... струсила. И я тоже струсил. Это всё моя вина. - бормочу я и вдруг всхлипываю. - О, Аксель, не говори так! - восклицает он и обнимает меня ласковым естественным жестом. От него пахнет мылом - терпкий, свежий запах. Между нами сломан ещё один барьер. - А теперь расскажи о себе. - прошу я. Ларс прикусывает нижнюю губу. - Я из обеспеченной семьи. Кажется, мой отец даже знаком с отцом твоей Ребекки. Только у него - пай в нефтяной компании. Есть ещё две сестры, Лисбет и Сигне. - Старшие? - Да. - А кто они по профессии? - Лисбет - историк, Сигне работает в издательстве. - говорит Ларс. - А я учусь на агронома. Я и не помнил о старых добрых агрономах. Мне представляется, как Ларс в комбинезоне и клетчатой рубашке перебирает зерно. Это забавно, я улыбаюсь. Ларс тоже улыбается, ничего не спрашивая. За это я снова ему благодарен. Однажды я веду его в ольшанник - зелёный, но опустевший. Небо холодное и тоже пустое. Ястреба не видно. Слышен шум реки. - Там утонула моя мать. - говорю я. Ларс грустно смотрит на меня. Я замечаю, что он хромает. Когда мы останавливаемся, я вижу, что он трёт себе колено. - Что у тебя с ногой? - Да так, глупая история, пять лет назад стряслась. - Ларс кисло улыбается. Но потом, когда мы садимся на камень, он рассказывает, как было дело. - Мой отец - образцово-показательный отец. - бормочет он. - У него образцово-показательная компания, образцово-показательный дом, образцово-показательная жена и, понятно, должны быть образцово-показательные дети. С прекрасными отметками в школе и всесторонне развитые, с таким талантами, которые можно демонстрировать гостям. Сигне повезло, она всегда любила рисовать и в этом преуспела. Лисбет выразительно читает стихи(не уверен, что это можно назвать полноценным талантом, но она с успехом выдает его за таковой). Только я никогда не мог ничем похвастаться. Так вот, однажды отец запланировал сделку с испанскими партнёрами. Они должны были зайти к нам, чтобы восхититься нашим домом и нами. Отец запланировал целую программу - Лисбет должна была прочитать какие-нибудь испанские стихи, Сигне - подарить картину на испанскую тему. Только я не мог выдать ничего испанского. Отец уже хотел было спрятать меня на время их визита в кладовку, но тут увидел по телевизору фигурное катание. Ларс громко хохочет, это непохоже на него. В глазах - запоздалая паника. - В общем, отец решил, что я должен сплясать на льду нечто испанское. Прыгнуть раза три, всё такое... Неплохо, правда? А я и на коньках-то никогда не стоял! Отец практически купил для этой цели Кристофа Раце... слыхал о таком? Золотая медаль на олимпийских играх 1955-го года. Я качаю головой. - Так вот, отец приказал ему за полгода приготовить ему со мной программу... Кристоф был жутко недоволен, но отец назвал ему сумму - примерно с дом. И Кристоф, будучи просто человеком, согласился. В общем, следующие полгода были не лучшими в моей жизни. Я надрывался. Я, наверное, самый неподходящий для фигурного катания человек на свете. Ни вестибулярного аппарата, ни ловкости, ни гибкости, астеническое телосложение и небольшое искривление позвоночника. - И чем это кончилось? - Когда настал день выступать, отец снял каток специально для меня. Первый прыжок был ещё ничего, хотя я дотронулся до льда рукой. Но я уже потерял сосредоточенность. Я не сумел сгруппироваться на втором, со всей дури влетел в лёд коленом и раздробил себе коленную чашечку на куски. - тут Ларс слабо улыбнулся, хотя губы у него дрожали. - Кристоф вынес меня с катка на руках, он всё повторял, что я ни в чем не виноват. - Ужасно. - Да, ничего хорошего. А впрочем... я не жалею, что провёл на катке полгода. Я ведь познакомился с Кристофом, а он - сказочный человек. Я был невыносим, а он ни разу не вышел из себя. Он был так терпелив и трудолюбив, так внимателен. Ты, может, видел его по телевизору? - Не думаю. - Он такой моложавый брюнет. С изумительной улыбкой. - Ларс кривит губы, и я понимаю, что к чему. Он замолкает и изучает свои колени. Мне глубоко жаль его. Такие люди обречены на вечное горе, как бы ни обстояло дело в сфере международного права. Слышится шум водопада, ястреб так и не появляется. Раз Ларс встаёт и с моего позволения рассматривает ноты на рояле. Он никогда ничего не делает самовольно, соблюдает осторожность. Видимо, из-за его образа жизни, думаю я. Катрине ведь тоже скрытная. - «Затонувший собор»... Очень красивое название. - говорит он. - М-м... да. Это Дебюсси. Что мне ещё говорить? «Одинаковые». Беспомощность на лице Ларса трогает меня. Что за жизнь без музыки? - Погоди. - вдруг говорю я. - Я тебе сейчас покажу. Объясню. Среди нот я нахожу «Девушку с волосами цвета льна» и сажусь за рояль. - Видишь, это портрет. Лирический портрет. - Чей же? - Неизвестно. Любой белокурой красавицы! Мало ли их на свете. Ларс вспыхивает. Я вдруг понимаю, что у него тоже светлые волосы. - Так вот, - продолжаю я, - эта мелодия не сложная, не заумная. Она простая, как свет. Это пастораль. Знаешь, что такое пастораль? - Конечно. - бормочет Ларс. Мне не удалось замять свою глупость. Я хмурюсь и начинаю играть - медленно. Пьеса короткая, вскоре мои руки замерли на клавишах. Ларс медленно подходит ко мне. Я не оборачиваюсь. - Ну как, увидел портрет? - Боюсь, что не увидел. - шепчет Ларс. - Аксель, я... Аксель... - Нет! - Нет? - горестно уточняет Ларс. - Совсем! - отрезаю я и смотрю, наконец, на Ларса. К моему удивлению, он улыбается и с усилием говорит: - Так даже лучше! Безответная любовь - это богатый духовный ресурс. Знаете, один русский удивительно об этом написал, совершенно верно... я тебе покажу. Ларс действительно приносит книжку - она называется «Поединок». Он показывает мне нужную страничку: «Понимаете ли вы, сколько разнообразного счастия и очаровательных мучений заключается в нераздельной, безнадежной любви? Когда я был помоложе, во мне жила одна греза: влюбиться в недосягаемую, необыкновенную женщину, такую, знаете ли, с которой у меня никогда и ничего не может быть общего. Влюбиться и всю жизнь, все мысли посвятить ей. Все равно: наняться поденщиком, поступить в лакеи, в кучера - переодеваться, хитрить, чтобы только хоть раз в год случайно увидеть ее, поцеловать следы ее ног на лестнице, чтобы - о, какое безумное блаженство! - раз в жизни прикоснуться к ее платью.» - Бог ты мой. - говорю я. - Ты не представляешь, как это верно. - Для чего тебе духовный ресурс? - Не знаю пока. - тихонько говорит Ларс. - Уж пригодится. Аксель... ты сердишься на меня? - Нет, почему же. - говорю я. Действительно, как мне на него сердиться? Плавали, знаем. - Ты мне позволишь ещё приходить? - Да. У меня действительно нет никаких причин ему противиться. Больше Ларс даже не приближается ко мне, только рассказывает что-нибудь занятное. Диалог с ним - идеальный отдых от музыки. Часто он приносит мне гостинцы, фрукты или сок. Или даже вино. Его беспокоит музыка. Раз он с гордостью рассказывает мне, что слушал по радио «Времена года» Чайковского. - Так красиво было! Мне понравилось. - говорит он. - Особенно май. Такой прозрачный, нежный, таинственный! - Второе название этой пьесы - «Белые ночи», а они именно такие. - Скажи, а ты мог бы мне сыграть этот самый май? Так, чтобы я понял раз и навсегда? Попытайся, пожалуйста. Я ничего не отвечаю, просто иду к роялю и нахожу среди своих нот «Времена года» Чайковского. Вот он, май. Я играю медленно, будто читаю по слогам для маленького ребёнка. Постепенно вокруг разливается этот прозрачный свет странных ночей. Звуки отдаются от пустых стен эхом. Зеленоватые сумерки, на фоне светлого неба чернеют здания. Прохлада, умиротворение, тишина. Грядёт лето. Ларс сидит на диване и, чувствую, неотрывно смотрит на меня, я сижу за роялем. И в то же время мы в мае, я чуть не силой тащу его туда. Наконец, когда в глубине квартиры затихают последние звуки, я кладу руки на колени. Всё. Больше я ничего не могу для него сделать. Слышатся шаги - он подходит ко мне. Тяжёлое дыхание: - Аксель... я понял. Я счастлив. Я должен отплатить тебе за это. Такие дары не должны быть безвозмездными. - Не надо. - говорю я, но он уже опускается на пол и утыкается лицом в мои колени. Всё начинает мешаться. Чайковский, белые ночи, Ларс со своими книгами и зерном... Разрядка приходит быстро, яркая, дикая. Он поднимается, вытирая рот чистым платком и виновато улыбается. Я чувствую, что должен бы быть недоволен, но я не злюсь. Это опыт. Он может мне пригодиться. В следующий раз Ларс, помимо персиков и яблок, приносит варежки. Это красивые вязаные варежки, синие. - Я не мог ждать до Рождества. - улыбается он. - Решил подарить тебе их сейчас. Держи свои руки в тепле, договорились? - А как же. - киваю я. Мне хорошо с ним. В конце августа он приходит ко мне с тортом - с кремовыми розами, даже на вид несъедобными. - По какому поводу? - спрашиваю я. - Мне удалось перевестись в Стокгольм. - сообщает он. - На казённый счет самого лучшего в Северной Европе агрономического университете. Но я вернусь в Норвегию! В ближайшем будущем ты будешь есть мой хлеб и мои овощи, Аксель. - он гордо улыбается. Я понимаю его. В каком-то смысле это не хуже игры на пианино. - А твой университет плохой? - Ну, тот - лучше. Кроме того, я просто хочу попробовать пожить самостоятельно. Я этого никогда не делал. - вздыхает он. - А ещё мне надо уехать от тебя, Аксель. Хватит, побаловался. - А по-шведски ты говоришь? - Да, всегда умел. Моя мать - шведка. Она мне всё детство читала Астрид Линдгрен в оригинале. Больше вопросов у меня нет. Мы едим торт и пьём вино. Торт на удивление неплохой - но мы всё равно соскребли розы. Просто на всякий случай. Потом настаёт время прощаться. - До свиданья, Аксель. - грустно говорит мне Ларс. В прихожей сумрачно, тепло, словно в спальне. - Напишешь, как прошёл твой дебютный концерт? - Конечно. - Я буду слать тебе открытки! - обещает он. - А ещё я буду слушать музыку, вот что. - Найди себе кого-нибудь там. - бормочу я. Ларс обнимает меня за шею. Я могу оттолкнуть его, но не отталкиваю. Его губы застенчиво скользят по моим. Это длится всего мгновение. - Я теперь знаю, что сделают с этим духовным ресурсом. - шепчет мне он. - Я напишу книгу. - Какую? - Хорошую. Я серьёзно киваю. Это тоже ответ. - Прощай, Аксель. - тихо говорит он мне и уходит. Больше я его не вижу, только получаю открытки. В одной из них - скупой намёк на какого-то Карла. Мне остаётся только порадоваться. Порой я снова исполняю «Май» Чайковского. В ящике лежат варежки. Это не просто подарок, это - свидетельство о жизненном опыте, который я добавлю в свою музыку, как ведьма добавляет в приворотное зелье лепестки сонного мака.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.