Сила любить

      Драко Малфой беспокойно мерил шагами отрезок коридора на восьмом этаже, непроизвольно то сжимая руки в кулаки, то дергая плечами, пытаясь избавиться от напряжения. Семь шагов туда, семь шагов обратно, мысленный счет и желание хорошенько побиться головой о стену — ненавистные эмоции разрывали его на части.       Витражи на окнах, омываемые со стороны улицы потоками воды, изредка позвякивали от порывов ветра и грохочущего грома, и тогда юноша вздрагивал и начинал непроизвольно тереть левое предплечье. Темная метка жгла руку до кости и лишь усиливала подсознательное желание удавиться на своих же кишках.       Мерзкие затяжные дожди, заливающие богом забытый уголок Шотландии уже вторую неделю, вгоняли глубже в пучину разверзшегося в разуме Драко отчаяния и играли на ощущении загнанности. Его состояние становилось опасным, но пить успокаивающие зелья и туманить голову было нежелательно.       Если когда-то парень и был уверен в том, что, несмотря на свой непростой характер и эмоциональную разнузданность, доставшуюся от матери, он сумеет справиться с порученной задачей сам, то, пробыв в Хогвартсе пару месяцев, он уже начал сомневаться в своих силах.       Ошибки были недоступной роскошью, а спрятаться, как в детстве, где-нибудь в полах мантии отца он не просто не мог — не имел права. Ради отца, ради угасающей от волнения мамы.       В конце концов, ради себя самого.       Стать собачонкой Темного Лорда казалось ему классным только до мгновения, пока тот не появился в Малфой-мэноре во плоти. Когда-то давно, может быть, в прошлой жизни Драко мог позволить себе быть просто наследником рода Малфой, папенькиным сынком и прирожденным слизеринцем, покрываемым деканом. Теперь все круто изменилось. Темный Лорд свалил на него дельце, которое вот уже больше двух-трех десятков лет не мог исполнить сам — при всем заявляемом могуществе, при своем хвастовстве и жестокости.       Альбус Дамблдор, старый пройдоха, должен был умереть от рук сопливого мальчишки, еще даже совершеннолетия не достигшего. Дамблдор — которого чистокровные семьи боялись и ненавидели, с которым осторожничать приходилось ежесекундно. Дамблдор — за которым стоял остальной магический мир, куда ни сунься, чье имя имело вес в научных кругах, который вызывал восторг у грязнокровок и предателей крови — и их за пятьдесят лет развелось недопустимо много.       Вывод напрашивался еще более невеселый, чем все здравые размышления, прозвучавшие до этого.       Как сломать ребенку жизнь: сделать убийцей небезобидного, но обожаемого всеми подряд старика, тем самым обеспечив выжигание с гобеленов всех старых родов во имя обеспечения безопасности отдельных членов семьи и обеления громких фамилий. Брачный рынок предсказуемо обещал закрыться для Драко тогда же.       Род Малфоев, стараниями не думающего головой могучего полукровки Риддла, был обречен.       Перспектива дальнейшей жизни с репутацией убийцы, презренного остальными, со сломанным рассудком — он же не чудовище, чтобы хладнокровно бросить Авадой в человека, — все это не помогало выполнять полученный приказ. Дело буксовало.       Оба Лорда — что Темный, что величайший Светлый — заслуживали того, чтобы их сожгли на костре под лозунги инквизиции еще в начале века. Сейчас, начав лучше разбираться в политике и получив шанс полагаться на свою мораль, Драко с радостью стал бы тем, кто польет хворост у их ног огневиски и поднесет факел — чтобы горело ярче, выше, зрелищней.       Была и другая, не менее серьезная проблема — сторонники Лорда, Пожиратели смерти.       Погрузившись в глубины анализа и наблюдая за шастающими по дому обезумевшими за годы Азкабана убийцами и преступниками, Драко стал лучше понимать, что так просто им с семьей не отделаться. Ни от хозяина, чью рабскую метку носили оба мужчины рода, ни от его сторонников, ни от их противников со стороны света, которые встали плечом к плечу под знамена и огонь феникса.       Могучие волшебники, Дамблдор и Волдеморт, перетягивающие на себя власть в магическом мире, стояли в кровавых озерах по самую шею, только один, не скрывая, наслаждался своим положением, а второй брезгливо перекрашивал мантию в лазурный цвет и проницательно посматривал поверх очков-половинок, готовясь отправить своих безмозглых людей на смерть во имя идеи. Лучше от подходов обоих не становилось — неуемные амбиции противостоящих магов вот уже которое десятилетие потряхивали старушку Британию.       В эти же два десятка лет — и в особенности в последний — соперничающие волшебники одинаково стойко тянули руки к главным рычагам управления нынешним обществом — Министерству и герою нескольких поколений, Гарри Поттеру. И пока что все выглядело так, что инструменты куда охотнее слушались в руках старика, для общества облаченного в мантию цвета альбус.       Но это, как было известно Малфою, было недолговечно — в отношении Министерства точно.       Было даже жаль, что Поттер не мог явиться и сделать, как в восемьдесят первом: усадив в лужу сразу обоих. Избранный мальчик был занят — как ни досадно, из-за самого Драко. А занят он был тем, что ходил, наступая слизеринцу на пятки, мешая не только пытаться выжить, но и вполне себе спокойно смиряться с приближающимся провалом по всем пунктам. Поттер в этом году был навязчивей даже охотниц за наследством рода Малфой — это о чем-то да говорило.       Откровенно говоря, Малфоя прорывало нервно смеяться и без перехода начинать рыдать. От чувства постоянной опасности и страха быть раскрытым не спасали ни благоговение соседей по дортуару, ни понимание, что глубокие задумчивые взгляды паршивца-Поттера — всего лишь взгляды. Фактов у гриффиндорца не было, а за подозрения в Азкабан не отправляют.       Но на душе все равно было паршиво.       Драко нервно оглянулся и, подумав, поднялся на ближайшую башню. С той поры, как он обнаружил, что отсюда можно наблюдать еще и за беготней гриффиндорцев, хотя те его даже не замечают, площадка стала его почти любимым местом. Здесь стыли руки, отмерзал нос и холод прикусывал уши, но все же… Все же так он был ближе. Ближе к своему главному врагу. Ближе к человеку, который уже не один год задевал что-то внутри, а после третьего курса и вовсе начал нагло воздействовать напрямую на тело, вейловым пением соблазняя Драко… во снах последнего.       Щеки по утрам жгло немилосердно. Проклятый Поттер мерещился ему в полюбовниках почти каждую ночь, и Малфой-младший иногда ловил себя на мысли, что было бы неплохо… Воплотить пару фантазий. Прижаться с провокацией во взгляде. Поставить руки вдоль головы, стараясь нависнуть над Героем. Хоть раз попробовать поцеловать паршивца.       У него от злости дыхание перехватывало, когда он представлял, как Гарри, его Гарри, будь он неладен, Поттера, целуют его многочисленные поклонницы. Хотя бы горстка из них.       Слухи по замку ходили преотвратные, каждая вторая если не уже поцеловала Героя, то желала этого. Даже девушки дома Слизерин иной раз собирались в кучки, чтобы поделиться своими влажными фантазиями, в то время, как парни или присоединились к этому клубу воздыхателей — кто в шутку, кто всерьез, — а кто-то, как сам Драко, пунцовел от гнева и уходил прочь. Смотреть на то, как все вокруг раздевают героя словами и взглядами, было невмоготу. Будь арсенал известных и допустимых проклятий шире, Драко без колебаний бы опробовал каждое и не по разу.       Не абы кто в конце пути должен будет оказаться рядом с Героем. Слизеринец вполне осознавал, какие шансы у его тайной страсти, но собственное же высокомерие помогало верить. Он всегда получал лучшее и в этот раз был не намерен пасовать или отступать — не будь он Драко Малфой!       «Ты заслужил по шее, сосунок!» — рявкал у него в голове глас здравого смысла, и парень непроизвольно задирал плечи и втягивал голову. — «Кто просил тебя все шесть прошедших лет открывать свой поганый рот? Захлопнись теперь, особенно после выходки в поезде!»       Внизу мелькали тени, и в окне соседней башни, вжав в камень окна дуру-Браун, мерзкий Уизли и думать не думал ни о чем важном. Уж точно не о нормах поведения и не о своем лучшем друге — знай себе стоит, засасывает безмозглую подружку. Гриффиндорцы чуть ли не все, как один, были возмутительно невоспитанными личностями, вызывали отвращение своей развязностью и пустоголовостью.       Желчь в горле забурлила и лишь чудом не вырвалась в череду непростительных — Драко отвратительно быстро сообразил, с кем же остался один на один Поттер, и подумалось ему, что следовало бы прихватить в Хогвартс десяток пиал с ядом или попросить оные у крестного — если бы девушки вокруг Гарри умирали пачками, может быть, было бы не так страшно оставлять его на растерзание этим перешептывающимся паршивкам во главе с маглокровной Грейнджер.       Драко Малфой бросил последний взгляд на гриффиндорскую башню, где гремела музыка. Проигрыш факультета Слизерин в квиддич бывшего уже много месяцев ловца совсем не волновал.       В голове так или иначе приговоренного к смерти импульсивным приказом кружились три имени: Альбус-будь-он-неладен-Дамблдор, Лорд-мать-его-Моргана-Волдеморт и Гарри-чертов-Избранный-Поттер.       Кто из них представлял для Драко меньшую опасность, можно было только гадать. Первый волшебник никогда не был ему другом, второй не был милосердным хозяином, третий, сам того не зная, был способен играючи сломать его безо всякого заклятия.       Из всех зол выбирай то, которое хоть немного тебе ближе.       Малфой решил сразу идти ва-банк.       Вечеринки клуба Слизней в этом году не обсуждал только ленивый. Драко отлично знал, где они проходят, кто там бывает и как туда попасть. Проблема была в том, как привлечь к себе внимание именно Поттера. И Малфой был готов презентовать сквибу Филчу лучшую бутылку огневиски за его занудство — с таким шумом и позором он еще ни на одном приеме не появлялся.       Все портило лишь присутствие крестного — тот быстро выволок его обратно, и проскользнувшей в воздухе искры ненависти только идиот не заметил. На счастье Драко, он был уверен — любитель погреть уши, Поттер, конечно же, выползет следом. Так что, когда тот чуть было не бегом проскочил мимо него, притаившегося в нише после ухода Снейпа, Малфой был готов воздать хвалу и Мерлину, и Моргане, и Мордреду вдобавок.       Мальчик-Который-Выжил мыслил себя его личным стражем и тем не-аврором, который поймает его на горячем. Что ж, отныне Драко собирался играть на этом.       Догнать преследователя — если Гарри Поттер заслуживал этого звания, прощелкав его, стоящего в незачарованной нише, и упустив заодно и слизеринского декана, который не пожелал оказаться замеченным, — было нетрудно. Ложный тупик этого этажа, имеющий закрытый проход за одним из гобеленов, явно заставил героя растеряться и притормозить. И достать палочку из заднего кармана джинс.       Кто-нибудь вообще рассказывал придурку о технике безопасности? Чем с ним там святой Дамблдор занимается? — Что, Поттер, потерял меня? — он почти бесшумно подошел и остановился за спиной у стоящего лицом к тупику парня, встал в позу, сложив руки на груди и вздернув подбородок повыше. — Когда изображаешь из себя гончую — топай потише! — слова получались ядовитыми даже тогда, когда он не хотел. Драко прикрыл глаза и ровно задышал. Взять себя в руки было необходимо.       У него имелся лишь один шанс, может быть, что не последний, но этот двинутый на геройствах явно давно ни во что не ввязывался, с таким наедине опасно оставаться не только врагам.       От дыхательных упражнений через некоторое время закружилась голова, но чего он совсем не ожидал, так это того, что когда откроет глаза — Поттер будет стоять напротив и за его широченным разворотом плеч затеряется весь остальной коридор. — Достаточно тихо? — Драко непроизвольно вздрогнул и втянул воздух через нос, тут же осознавая свою ошибку — сладковатый гель для душа и терпкая нотка пота, приятный запах и ощущение тепла чужого тела заставили что-то в животе сжаться, а коленки враз опасно ослабели.       Они, наверное, долго так стояли. У Малфоя застряли в горле все слова. Отец учил его испытывать отвращение к таким, как Поттер. Но к самому Поттеру отвращения как раз и не было, зато от нетерпения, и ревности, и желания, и притяжения рвало крышу. — Ты в порядке? — нотка беспокойства в непривычно тихом голосе и поддержка руки на плече заставили Драко снова с шумом сделать вдох. Он начинал понимать, почему для дементоров Гарри был словно медом намазан — стоя в полушаге от него, Малфой кожей ощущал его силу, его молодость и горячесть, кружащую голову. От непривычного звучания беспокойства в голосе по венам разлилась эйфория. — Драко? — Ни книззла я не в порядке, Поттер, — прохрипел он и тут же торопливо шагнул вперед, сбрасывая чужую руку, жадно дыша и пытаясь управиться с напавшей на тело трясучкой. — Черт с тобой, называй, как хочешь. Просто… Я просто постою возле тебя. И ни слова больше, Поттер, никому! А как разойдемся — держи язык за зубами, не то прокляну!       Он почувствовал чужую растерянность кожей, позволил себе улыбку уголками губ и закрыл глаза. Гормоны или что там, но от близости Поттера голову вело. Хотелось зарыться носом в сильную шею, обхватить руками. Драко трясся и игнорировал напряжение, сковавшее бедра, ругался в своих же мыслях и пытался впитать в себя ускользающее время.       Грязнокровка и Предатель крови даже представить не могут, что значит быть Чистокровными. Как себя чувствуют такие, как Драко. Как его ведет, когда они с несчастным Поттером-на-четверть-Блэком стоят вот так в полной тишине…       Прерывистый вздох, выдох. Не чувствуя тела, Малфой сделал шаг назад. Оцепенение приятно покалывало кончики пальцев, жар лизал щеки. У Поттера был внимательный и очень пронзительный взгляд, зеленые глаза переворачивали все внутри. — В следующий раз — посидим где-нибудь, — подал голос Гарри. Драко нахмурился и одернул себя, дернул головой, потер шею — совсем не элегантно, тем жестом, за который отец ударил бы его тростью по рукам. — Ты несешь какую-то чушь, Поттер, не буду я где-то сидеть. Я не твоя фанатка, заглядывающая тебе в рот с желанием, чтобы ты уделил мне внимание, — резкий и абсолютно бессмысленный выпад впервые ушел… мимо. Поттер просто приблизился, взял его за руку и, доводя своего не-совсем-врага до ступора, заявил: — Я тоже чувствую притяжение, знаешь ли, Хорек. И знаю, что ты, паршивец, что-то задумал, вляпался, нельзя с тебя глаз спустить. Не хватает тебе гордости признать — так по моей гордости от самого рождения успели покататься все, кому не лень, просто скажи, что тебе это нужно, — он, не глядя, потянул его за собой, а пылающий Драко не нашелся, что ответить, кроме необходимого минимума: — Мне это нужно, — и Гарри понимающе улыбнулся, напряжение его тела сменилось облегчением — опустились плечи, пропала морщинка между бровей.       С тех пор вместо того, чтобы думать о Лорде и его заказе, Малфой бесконтрольно думал только об одном человеке. Тот, гнусно пользуясь непризнанной слабостью, занимал собой уже не только мысли, но и вполне приличный кусок времени от учебы.       Легкокрылые бабочки-записки летали на уроках одна за одной. Слизеринцы хихикали, что Малфой изводит национального героя, а герой опускал глаза в парту и читал послания украдкой от учителей. Чувства, странным образом открывшиеся в обоих, заставляли кусать губы и прятать улыбки. Гарри ощущал себя счастливым, и никакие встречи с промывающим ему мозги Дамблдором этого не меняли. Темный Лорд был их общей с Драко проблемой, и теперь они не стеснялись разговаривать на эту тему, открывая кусочки правды, способные помочь справиться, освободиться от гнета тирана.

***

      Стоя вдвоем на площадке башни, посматривая на скачущих по ступеням башни-соседки гриффиндорцам, они впервые говорили нормально. Пять лет ушли куда-то за черту, проведенную теперь.       А спустя пару недель таких приятных посиделок они наконец-то украдкой целовались, и Драко с огромным удовольствием потерял голову окончательно. Прижатый поясницей к парапету, в кольце сильных рук, ощущая власть и силу сдержанно-глубоких поцелуев, он был счастлив. Счастлив, что у него есть Поттер, счастлив, что имеет право касаться, проводить время, держать его за руку и, сидя бок о бок в закрытых классах, колдовать, писать эссе.       Гарри Поттер, с которым в будущем предстояло аккуратно заключить мир во время военных действий, впутав в это деликатное дело еще и остальную семью Малфой, был великолепен. Стоило только намекнуть, что учебный процесс для Драко что-то значит, — и они уже проводили время не только безрассудно. Гарри много времени уделял друзьям, спорил с ними, ссорился. Но не меньше времени он уделял и ему. Сидя на одном диване, тесно прижавшись друг к другу, они читали свои учебники и просто книги, Драко учил прописным истинам магического мира, Гарри — маггловского. А самым лучшим было то, что они были друг у друга. Каждым объятием, каждым поцелуем перед тем, как проститься, даже когда не хотелось расставаться.       Драко не мог скрывать, как его в жар бросало от одного взгляда на сильное тело, обтянутое вещами. У них были схожие телосложения, только у Гарри плечи были шире, руки — сильнее, ладони — грубее. Малфой, не скрывая, облизывался, представляя, что будет в момент близости, если они заходятся страстью и нежностью от одних только прикосновений, не говоря уже о поцелуях. Да и по части продолжения родов они проблем не видели, оба. Поднятая тема была нелегкой, но разрешилась без затруднений, к большому удовольствию обоих.       Как ни крути, союз родов обещал сплошные выгоды — было даже жаль, что нельзя обсудить с отцом все плюсы от поиска хорошей девушки, способной выносить минимум двух наследников. Любви к поиску выгоды себе Драко не утратил, о чем ему Гарри со смехом и сообщил.       Малфои своего никогда не упускали, а уж тем более не упускали тех, кто был им по душе. Эта мысль радовала и приносила сердечное спокойствие.       Однако Рождество, встречаемое вдвоем с глинтвейном и пряными от корицы губами, было омрачено. Драко вернулся к своим невеселым мыслям о приказе и решился открыться возлюбленному, нуждаясь в его поддержке и утешении — не так давно волна боли через метку подхлестнула его, заставила метаться и в панике написать домой.       Сидя в объятиях уткнувшегося в учебник по ЗОТИ Поттера, юноша терся щекой о плечо, прикрытое мягким свитером, связанным матриархиней семьи Уизли и в этом году. Против семьи рыжих у Драко была претензия в виде клейма Предателей крови и полного игнорирования законов магии. Откуда что взялось, было разобраться уже труднее — Прюэтты всегда были большой и магически одаренной семьей, чтящей традиции, а уж Уизли расселились на половине Британии, разбросав цветущие семьи, словно семена, и явно не испытывали недостатка в поддержке Великой.       Но клеймо упрямо пульсировало и въедалось в беднеющих с каждым годом супругов Уизли, ловко не тронув старших сыновей семьи, уже уехавших из страны кто куда.       Отбросив удобные мысли о чужой беде, Драко вздохнул, привлекая к себе внимание своего парня. Тот молча отложил книгу и подтянул сползшего блондина повыше, коснулся своими губами сложившихся в улыбку губ возлюбленного, не скрывая, как теплеет взгляд, — Малфой отлично знал, что сияет, как Бетельгейзе, когда они смотрят друг на друга.       А тема обсуждения требовала серьезности. Пришлось брать себя в руки и отстраняться, прося дать рассказать что-то важное. — Лорд хочет убить Дамблдора, — сидя у камина, поглядывая на горящие поленья, Драко удачно избегал смотреть в лицо Поттера и кусал губы. — Моими руками. Он приказал мне сделать это до конца года. Я не знаю, что делать, — у него моя семья, целый дом психов. Я не знаю, что делать. Не знаю, — он почти хотел иметь возможность провалиться сквозь землю, чувствуя вину и стыд.       Только бы Гарри не решил, что Малфой использует его. Только бы не ушел, не предал, не позволил страхам победить.       Но тот лишь крепко обнял. Обнял и заставил уцепиться, уткнуться в плечо, позволил потерять лицо, рассыпаться. И Драко впервые за много месяцев позволил чужим рукам закатать рукав блейзера, позволил чужим глазам увидеть рабское клеймо на белой коже, позволил себе рыдать от бессилия и страха в плечо того, кого он раньше считал врагом, того, кто стал его главным союзником. — Мы что-нибудь придумаем, — шептал Поттер, укачивая его в объятиях. И Драко легко становился собой — чистокровным, наследником семьи, будущим лордом, что держит лицо и способен защитить себя и свою семью.       И они придумали, как починить шкаф к весне. Они разыграли спектакль с Сектумсемпрой, про которую Малфой знал больше, чем ему хотелось бы.       Они все рассчитали — приход Пожирателей смерти, отлучку Дамблдора и Поттера. С облегчением Драко позволил крестному исполнить его задание, жалея лишь, что нельзя избавить разум от зрелища падающего вниз с вершины башни тела старика. Оглушенный, сброшенный вниз, заработавший магическое истощение — Альбус Дамблдор ушёл в мир иной святым, и Драко знал, что его будут ненавидеть за то, что он был причастен к этой истории.       И знал, что рано или поздно Гарри поможет ему пережить всю испытанную боль.       Они бежали, оставив метку виться над школой. Ненависть Поттера, бросающего заклятья, была столь искренней, что Драко испытывал ужас и почти желал, чтобы по нему попали чем-нибудь действительно серьезным. Чувства, обуревающие его, были невыносимыми.       После этого жизнь завертелась слишком быстро, чтобы успевать за ней следить в таком состоянии.       Он совсем не ощущал радости от расположения Лорда. Он позволял кукловодам дергать себя за ниточки. Без возможности спросить, ненавидит ли его самый дорогой сердцу человек, он выцветал на глазах.       Куда-то подевались три сезона года, когда Поттер с друзьями оказались у них в поместье, и, словно по щелчку очнувшийся, с тихим ужасом Драко смотрел на то, как его тетя Белла пытает Грейнджер, которую он не так уж и ненавидел. А потом вся компания сбегает прямо из-под прицела его палочки, успев выхватить оную.       Гнев Темного Лорда оставил на его теле незабываемую сетку шрамов. Мучения матери, издевательства Беллатрикс. К моменту поднятия восстания в Хогвартсе, Малфой уже просто хотел сдаться на милость любой из сторон и умереть.       Но кто же ему позволит.       Битва, вспышки заклятий. Пожиратели, авроры, фениксовцы — все кружится в глазах. Он сражается за свою жизнь, за часть семьи, за друзей, творящих глупости. И ищет Гарри, надеясь хотя бы на минуту удержать его от глупого героизма. Малфой не готов его потерять. Он слишком эгоистичен, чтобы отпустить его так просто.       Но все снова решается, не посчитавшись с его желаниями. Мертвый Гарри Поттер, брошенный к ногам Лорда. Плач и надлом тех, кто до последнего верил в своего героя. Драко никому не расскажет, как все внутри оборвалось и как пульсировало в крови неверие в случившееся.       И никогда не забудет, как он на миг попытался представить свою жизнь в таких условиях. Могила Гарри Поттера и он — ничем не обязанный, не связанный с ним человек, молча приносящий цветы, целующий надгробие от отчаяния.       Его чувства никогда не были блажью, но из всех живых существ он полюбил именно его — героя, историями о котором он не мог надышаться в детстве. Мальчишку, что не принял его дружбы, ещё стоя в одном с ним магазине. Мага, который своей горячностью смог пробиться сквозь камень его маски, забрался в сердце, заглянул в самые темные уголки души и… согрел.       И когда уже после победы, после зрелища замертво упавшего Лорда, в момент ликования всех, кто победил, Гарри отыскал его в толпе и поцеловал, не обращая внимания на взгляды со всех сторон, Драко нашел в себе силы и смелость отстраниться со смехом, не подхватываемым затихшими окружающими, и выдохнул — ломко, дрожа от слез и облегчения: — Ты больной, Поттер. Всю конспирацию мне развалил, придурок. В наступившей тишине смех Гарри кажется проливающимся на воспаленный разум бальзамом. — Потом постоишь на вершине Астрономической башни с независимым видом, Драко. Вместе там постоим. Обещаю. — Придурок, — почти скулит Малфой и меньше всего сейчас напоминает чьего-то там наследника. Сил сопротивляться объятиям нет. Поттер — дурак дураком, но его облегчение и счастье кажутся чем-то само собой разумеющимся после того, что было.       Вокруг говорят слишком тихо, чтобы вслушиваться. И Драко не пытается напрягать слух — ему впервые в жизни наплевать. Он жадно вдыхает горький запах пота, цепляется за мокрую спину. Настоящие герои — именно такие: работают в грязи, не щадя себя.       Франтоватость на войне долго не живет.       Их не понимают сейчас — для общества Драко Малфой, прижатый к телу героя, — враг.       Может случиться, что и потом взаимопонимание с миром им не грозит. Думать о будущем рано — сейчас он лишь счастлив, что чувствует за спиной, как опору, присутствие своей едва не разрушившейся семьи. Чувствует изумление отца, сдержанное волнение матери. И силу духа Гарри. Героя войны, который сжимает его так, словно никогда не отпустит.       А значит, так ли важно все, что придумает повесить на них общество, если, пронеся чувства через бои и боль потерь, они уже сейчас находят в себе силы любить? *Albus (лат.) – белый