Большая перемена

*** Скуало очнулся уже в медпункте. Довольно долго он лежал неподвижно, бездумно разглядывая белеющий над ним потолок, и пытался восстановить в памяти случившееся. Боль, укоренившаяся во всём теле, накатывала колючими волнами, мешала связно мыслить. Чуть повернув голову, Скуало увидел загипсованную правую руку, висевшую на вытяжке. И не ощутил страха или беспокойства – только едва уловимое облегчение от того факта, что левая рука, та рука, которой он держал меч, осталась целой. Он чувствовал каждый сломанный палец правой руки, чувствовал каждую косточку раздробленного запястья, а ещё очень чётко ощущал надсадно нывшие внутренние мышцы пониже спины. И он предпочитал не думать о том, что с ним сделал Занзас, пока он был без сознания. Больно было двигаться, больно было дышать, больно было даже думать. Дверь его палаты тихо приоткрылась. Скосив глаза в сторону вошедшего, Скуало хрипло выдохнул что-то неразборчивое и отвернулся к стене, насколько позволяла вытяжка. — Изображаешь из себя несправедливо обиженного? – хмыкнул Занзас, закрывая за собой дверь и подходя к его койке. – А ведь виноват только ты сам, мусор. В следующий раз лучше не зли меня. Скуало молчал, скрипя зубами и испепеляя взглядом стенку. Вспоминая свою недавнюю идею «наладить с Занзасом отношения», мечник мысленно проклинал себя за подобную глупость. Теперь эта идея казалась нелепой и ненужной, потому что Скуало после произошедшего был уверен, что возненавидел Занзаса до конца жизни. Своей или его. — Ты усвоил урок, мусор? – ухмыльнулся Занзас, разворачивая мечника к себе. — Иди к чёрту! — процедил тот, бессильно закрывая глаза. – Ты меня откровенно заебал, Занзас, во всех смыслах! То, что мы однажды трахнулись по-пьяни, не даёт тебе права ревновать меня и избивать! Я никогда твоим не был и никогда твоим не буду, придурок хренов! Тем более, после… после того, что ты со мной сделал… Пальцы Занзаса сомкнулись на его шее, заставив замолкнуть. — Подумай ещё раз, отродье, и повтори, — усмехнулся он с явной угрозой. Скуало вцепился в его ладонь здоровой рукой, пытаясь ослабить его хватку и глотнуть воздуха. Ненависть, бешеная ненависть и уязвлённая гордость заглушали чувство инстинктивного почти страха перед новой болью. — Я. Не. Буду. Твоим! Отъебись! – яростно прошипел он, утопая в расползающихся перед глазами чёрных кругах. Несколько долгих мгновений Занзас насмешливо разглядывал его постепенно синеющее лицо, а затем отпустил его горло, перед этим быстро поцеловав полуоткрытые сухие губы. — Не пожалей потом, мусор, — в очередной раз усмехнулся он и, не попрощавшись, вышел из палаты. Оставшись один, Скуало обнаружил, что его бьёт крупная дрожь – от злости, боли и страха. Отчаянно взвыв, он с силой дёрнул на себя загипсованную руку, чтобы новой вспышкой невыносимой боли заглушить непонятную кипящую смесь из самых разных чувств, нахлынувших вдруг. Последние слова Занзаса звучали не как угроза, но как предупреждение. *** В гостиной было на удивление тихо. Атмосферу накалял Занзас, мрачно сидевший в своём излюбленном кресле и молча поглощающий виски бутылка за бутылкой. — Занзас, лапушка, — нерешительно прервал общую тишину Луссурия. – Тебе не кажется, что тебе стоит… ммм… отдохнуть немного? Дуло парабеллума безучастно уставилось в его сторону. — Воздержись от своих советов, мусор, я в них не нуждаюсь. И лучше бы тебе не называть меня так, я сегодня не в духе, и дырка в твоей пустой башке может оказаться в любую секунду. Луссурия примирительно поднял руки вверх и благоразумно замолк. Остальные одноклассники начали по-тихому сваливать из гостиной, предпочитая не раздражать Занзаса на всякий случай своим присутствием. Постепенно в гостиной остались лишь несколько человек. — Занзас-кун, — улыбка Мукуро так и сочилась сладким ядом. – Позволь поинтересоваться, не в том ли причина твоего плохого настроения, что наш красавчик-новичок уже три дня как вышел с больничного, и все эти три дня тебя очень явственно избегает? Занзас раздражённо швырнул в Мукуро пустую бутылку, от которой тот со смехом увернулся, продолжая источать приторное сочувствие. — Да нахуй он мне сдался? – недовольно спросил Занзас, откупоривая следующую бутылку. – Просто терпеть не могу, когда моя добыча ускользает. Мукуро понимающе кивнул. Потом обернулся к Луссурии и Бельфегору. — Месяц подошёл к концу, — тихо хмыкнул он. – Луссурия, ты проиграл пари. Посмотрим, выиграю ли его я. У меня есть ещё целый месяц, чтобы постараться сломать этого глупца, который оказался не по зубам даже нашему Великому и Ужасному, — в него полетела ещё одна бутылка, на этот раз почти полная, но он увернулся от неё всё с той же лёгкостью, даже не глядя. – Занзас-кун, ты ведь не против, чтобы мы поиграли немного с твоей длинноволосой игрушкой? Тёмные глаза Занзаса сверкнули злорадством, ухмылка, растянувшаяся на его смуглом лице, была не менее безумной, чем у Бельфегора. — Нет. Я не против. Он же сам сказал, что он не мой. Пусть как следует насладится своим выбором. Он мне больше не нужен. Как следует… поиграйте с ним. — О, Его Величество такой щедрый и великодушный! – Мукуро шутливо поклонился, и таинственно засмеялся. – Не всякий может себе позволить раздаривать окружающим такие ценные игрушки. Но известно ли Великому и Ужасному, что наша игра может кончиться для его бывшей игрушки… очень плохо? Занзас ухмыльнулся ещё мстительнее. — Да. Прикончите его, когда он вам надоест. — Ах, Занзас, и тебе его совсем не жалко? – тихо улыбнулся Луссурия, кокетливо поправляя сползшие на нос солнечные очки. Вопрос этот вызвал общий смех и злой, жестокий хохот Занзаса. Все здесь знали, что в Академии не жалеют абсолютно никого. *** Скуало чувствовал, что что-то не так, но решил, что не стоит обращать на это предчувствие внимание. Отчего-то во всей Академии было этой ночью непривычно тихо, хотя Скуало успел привыкнуть к тому, что школа жила собственной жизнью даже в такое позднее время. Тишина казалась неестественной, тревожной; у мечника начинало появляться стойкое чувство, что за ним следят. Повторяя себе, что нельзя быть таким параноиком, Супербиа напрягся всем телом и ускорил шаг, надеясь беспрепятственно добраться до своей комнаты. Он успел уже тысячу раз проклясть себя за то, что сегодня тренировался допоздна и к тому же перепрятал свой меч из комнаты в спортзал. Именно потому, что он был в некотором роде готов к опасности, первый удар, нанесённый ему из-за ближайшего угла, он с лёгкостью отбил. Потом на него бросились сзади сразу двое, и Скуало снова среагировал молниеносно, двинув каждому нападающему локтями в живот. Но число противников всё прибывало, неизвестные нападали со всех сторон, не давая опомниться, не давая оценить ситуацию и выстроить какую-либо стратегию боя. Рука Скуало рефлекторно потянулась к отсутствующему мечу, и он грязно выругался, вспомнив, что меч теперь запрятан слишком далеко. Он не справлялся с таким количеством противников. Мечник пытался защищаться, пытался манёврами продвигаться ближе к своей комнате, и вот, до спасительной двери оставалось всего с десяток метров, когда его оглушили сзади ударом по голове. Последним, что он услышал прежде, чем провалиться в темноту уходящего сознания, был неприятно шипящий, до боли знакомый смех… Очнулся он снова в полнейшей темноте, и попытка открыть глаза ни к чему не привела – на глазах оказалась чёрная непроницаемая повязка, примерно такая же лента стягивала ему рот. Руки были связаны за спиной какими-то лесками, больно впивающимися в кожу при каждом движении. По холоду и своей мелкой дрожи мечник определил, что его запихнули в туалет и бросили прямо на холодный кафель. А ещё – ещё он был совершенно без одежды. Стараясь побороть приступ подступающей паники, Скуало попытался принять сидячее положение. Не вышло – чей-то ботинок бесцеремонно прижал его горло к полу. Связанные руки начинали изрядно ныть, щекой мечник чувствовал ледяную лужицу натёкшей с потолка воды. — Не рыпайся, парень, — услышал Скуало чей-то специально изменённый его обладателем голос. Ботинок болезненно ткнулся ему в лицо, прямо по только-только зажившей скуле. Ещё один нападавший грубо пнул мечника по рёбрам, и тот едва подавил стон – только недавно зажившие рёбра снова были переломаны. Его не покидало ощущение дежавю. Паника и отчаянье постепенно нарастали, мечник тщетно пытался успокоиться. — О, Скуало-кун, не бойся. Если ты будешь послушным, мы постараемся быть с тобой нежными и убьём быстро, — он узнал голос Мукуро. — Да, Ску, не бойся, — а вот и голос Бельфегора, куда же без него. – Мы всего лишь собираемся с тобой немного поразвлечься. Понимаешь, ты ведь отказался быть игрушкой Занзаса, значит, теперь ты общий. Скуало внезапно всё понял. Он понял, откуда были все эти трупы в сводках новостей, откуда у Академии такая репутация, откуда такое количество самоубийств среди попавших сюда учеников. Догадка эта пронзила его сознание леденящим ужасом. Как бы он ни задирал нос, как бы ни старался изображать из себя непобедимого бойца – при всём при этом он всё ещё оставался обычным семнадцатилетним подростком, и ему ужасно не хотелось умирать подобным образом… — А этот ничего так, смазливый, — этот голос Скуало не узнал, видимо, остальные соучастники не стремились быть узнанными. – Прежние новички были хуже. Чья-то рука похотливо скользнула по его обнажённому бедру. Он с отвращением отдёрнулся, за что получил всё тем же тяжёлым ботинком по затылку. Мечник машинально зарычал было, но из-за кляпа все звуки получались настолько невнятными и жалкими, что он твёрдо поклялся себе молчать, что бы тут с ним ни вытворяли. Молчать, молчать, только бы не сорваться на крик, только бы не сорваться, не позволить этим тварям унизить его ещё больше… — О да. А ещё он кажется гораздо более выносливым, чем все эти предыдущие сопляки. Уж если он смог выжить после Занзаса, значит, нам его точно хватит надолго, — холодные жирные пальцы погладили его по паху, заставив передёрнуться от омерзения. Надолго. Да, похоже, они и впрямь собирались развлекаться с ним очень долго, иначе бы не растягивали себе сейчас удовольствие словесными издёвками. Скуало задрожал сильнее, на этот раз – от страха и отвращения. В туалете, по его подсчётам, собралось не меньше пятнадцати человек, и, судя по всему, каждый из них намеревался принять участие в его изнасиловании. И не по одному разу. — Хочешь сказать что-нибудь напоследок, Скуало-кун? – Мукуро глумливо провёл ладонью по его щеке и чуть приспустил кляп. – Позвать мамочку, например, или, может, будут какие-то последние пожелания? — Я убью вас, — сквозь зубы процедил мечник. – Я клянусь, что убью вас, всех и каждого, кто посмеет ко мне притронуться! Твари, выродки, пидоры грёбаные, психи ебанутые, уроды хреновы, я убью вас, я вырежу вам всем ваши кишки и пошлю их в подарок вашим блядским мамашам, я… — не выдержав, Скуало всё же сорвался на истерику, которой так боялся. Поток брани прекратили, вновь грубо завязав ему рот и смачно пнув в живот. Сразу несколько тел прижало его к мокрому кафелю, лишив возможности сопротивляться, но мечник всё равно отчаянно извивался и лягался. И тогда с ним перестали церемониться. Чужие прикосновения были жадными, грубыми, насильники облапали всё его тело, исследуя, пробуя на вкус, оставляя кровавые борозды от ногтей и непередаваемо мерзкие ощущения. За попытки сопротивления Скуало били по лицу, по сломанным рёбрам и по почкам, пинали по внутренним органам, болезненно дёргали за волосы и вгрызались зубами в нежную кожу. Лески впились ему в запястья до крови, норовя разрезать кости. Несколько пальцев разной длины и толщины вошли в его задний проход и начали быстро двигаться там, не то растягивая, не то издеваясь – на одном из пальцев был надет довольно массивный перстень, изрядно прибавлявший процессу болезненности. Скуало, однако, знал, что только пальцами дело не ограничится, а потому изо всех сил стиснул зубами кляп, чтобы, не дай Бог, не закричать, когда насильники перейдут с пальцев на… Только не кричать, не кричать, не кричать, не… — Эй вы, отбросы! Этот патлатый мусор – мой! Насильники мгновенно отпрянули от мечника, и Скуало услышал чьи-то уверенные тяжёлые шаги. Занзас! Какого чёрта он тут делает?! Скуало совершенно точно знал, что Занзас не участвовал ни в нападении, ни в последующем насилии. Но тогда зачем он сейчас… Сильные горячие пальцы вцепились в его плечо и рывком заставили Скуало подняться на ноги. — Но… Занзас-кун, ты же говорил, что… — недовольно и удивлённо попытался возразить Мукуро. — Я передумал. Он мой, — с угрозой в голосе повторил Занзас и одним движением снял повязку с его рта. – Правда, Скуало? Супербиа вздрогнул. Занзас никогда прежде не называл его по имени. Мечник молчал, тяжело и хрипло дыша. Он не был наивным и вполне понимал, что ему предлагалось не просто спасение. Ему предлагался выбор: быть персональной собственностью Занзаса или быть общей шлюхой, которую может трахнуть любой желающий, а то и все вместе. И, несомненно, если он сейчас не подтвердит свою принадлежность Занзасу, тот бросит его здесь и позволит этим мразям продолжить. — Скуало? – ледяной тон Занзаса выдавал его нетерпение и желание немедленно услышать ответ, пальцы его сжали плечо мечника ещё сильнее. У него был выбор, выбор между двумя одинаково ужасными положениями. Но возвращаться в грубые руки насильников, к их жирным скользким пальцам с перстнями и алчным прикосновениям, к перспективе того, что его долго и мучительно будут трахать по меньшей мере пятнадцать человек, Скуало не хотелось ещё больше, чем ломать свою гордость и подчиняться местному тирану. Занзас приятно пах. Гораздо приятнее, чем большинство тех, кто прикасался к мечнику. И у Занзаса были горячие руки, приятно согревающие замёрзшее и вымокшее худое тело. — Да, — выдохнул Скуало с нескрываемой горечью и обречённо опустил голову. – Правда… Послышался разочарованный вздох толпы, которой обломали всё веселье. Однако спорить с Занзасом никто не решился. Тот как раз наглядно подтвердил свои слова, властно приподняв лицо мечника за подбородок и накрыв его кровоточащие губы не оставлявшим никаких сомнений собственническим поцелуем. Скуало ничего не оставалось, кроме как слабо, машинально почти ответить на этот поцелуй. Он слышал, как кто-то с досадой сказал что-то вроде «оставим голубков наедине», а потом туалет быстро опустел, и они с Занзасом действительно остались там вдвоём. Скуало чувствовал себя до невозможности грязным, сильно избитым и опустошённым. Ему было плохо, так плохо он, кажется, ещё никогда себя не чувствовал. Занзасу же, очевидно, было абсолютно плевать на его состояние – как только они остались одни, он жадно углубил поцелуй, обхватив мечника за бёдра и толкнув его к стене. — Занзас… не надо… — устало проговорил Скуало, не предпринимая больше никаких попыток сопротивляться. – Развяжи меня… — С какой стати, мусор? – ухмыльнулся Занзас ему в губы. – Мне нравится и так. Скуало отвернулся, избегая поцелуя. — Занзас. Я серьёзно. Развяжи меня. У тебя и так будет достаточно времени… чтобы меня трахнуть… — голос его начал подозрительно дрожать и срываться на истерические нотки, показывая, что ему недалеко до нервного срыва. Скуало понимал, что выглядит сейчас чересчур жалко и недостойно, но ему было всё равно. Неопределённо хмыкнув, Занзас прижался к нему всем телом, протягивая руки ему за спину и откуда-то взявшимся Бельфегоровским стилетом перерезая проклятые лески. Автоматически потирая опухшие окровавленные запястья, Скуало сорвал с глаз повязку и бессильно сполз спиной по кафельной стене. Занзас присел напротив, разглядывая его лицо и полуприкрытые глаза, уставившиеся в одну точку. — Слабак, — почти ласково усмехнулся он, проводя по его щеке тыльной стороной ладони. – Они даже не успели перейти к главному, а ты уже весь раскис. Скуало по-прежнему было всё безразлично. Прикрыв глаза, он прислонился затылком к стене и попытался восстановить дыхание. Дышать снова было больно и тяжело. Болело всё – кости, мышцы, внутренние органы, лицо… — Вот видишь, мусор, — сказал Занзас через какое-то время молчания. – Как бы ты ни сопротивлялся, а всё равно в итоге оказался моим. Теперь ты, надеюсь, перестанешь уже выёбываться и, наконец, подчинишься мне. Скуало молчал, а Занзас всё не убирал ладони с его щеки, согревая, поддерживая, даря иллюзию заботы. — Смотри на меня, — велел Занзас, и мечник подчинился, медленно открыв глаза. – Ты будешь отныне делать всё, что я скажу. Если я скажу тебе меня развлекать – ты будешь петь, прыгать горным козликом и танцевать стриптиз, если понадобится, но так, чтобы это меня развлекало. Если я скажу тебе сдохнуть, ты сдохнешь, хотя бы для этого тебе пришлось убиться головой об стену. Ты меня понял? — Да пошёл ты… То, что я признаю за тобой, а не за какими-то ублюдками, право трахать меня, не значит, что я теперь буду твоим мальчиком на побегушках… — Супербиа нашёл в себе силы едва заметно оскалиться. Занзас занёс руку, и мечник вновь прикрыл глаза в ожидании удара. Но его не последовало, и, открыв глаза, Скуало с удивлением обнаружил, что рука Занзаса всего лишь упёрлась ладонью в кафель возле его головы. — Да, — проговорил тот с ухмылкой. – Именно этим ты выгодно отличаешься от всех своих предшественников. Но я ещё подчиню тебя полностью, моя гордая Акула, будь в этом уверен. А пока… — Занзас насмешливо сощурился. – А пока поцелуй меня. Сейчас смысла сопротивляться не было никакого. Поэтому Скуало послушно подался вперёд и впервые поцеловал Занзаса сам, практически по доброй воле; впервые – не считая того случая с проигрышем в покер. Да и в тот раз это был не полноценный поцелуй, а просто лёгкое касание губами. Сейчас же Скуало действительно его целовал, выплёскивая все накопившиеся эмоции. Злость, боль, отчаянье и – совсем чуть-чуть – благодарность. Благодарность хотя бы за то, что всё-таки Занзас, несмотря ни на что, казался ещё не самым страшным проклятием, которое могло постигнуть его в стенах Академии. — Сойдёт на первый раз, — великодушно хмыкнул Занзас, когда тот отстранился. – А теперь пошли, утром первая пара у Джи, он ненавидит опоздания, а нам обоим нужно успеть выспаться. Он помог ему подняться. Скуало отрешённо кивнул и поплёлся в сторону своей комнаты, надеясь, что, когда он примет душ, смыв с себя все чужие прикосновения, и ляжет в кровать, то всё произошедшее покажется ему просто кошмарным сном. Хотел бы он, чтобы так и было.