Десница Пращура (История с фотографией, часть 6)

*** Вильяра с Альдирой не слишком торопились на зов Рыньи. Ромига как раз дорисовывал Онгу в Доме Теней: уж марать стену, так марать. Хрустальный чертог и асура на алтаре он изобразил ещё раньше, сам удивляясь, как ярко врезалась в память картинка, и как легко, уверено ложатся угольные штрихи на шершавый песчаник. Будто некий более умелый рисовальщик слегка направляет руку нава… Или померещилось? Уж Онгу-то — точно сам! Ромига запечатлел древнего нава таким, каким первый раз его увидел: во всём безобразии распада. И тут же, рядом — исцелившегося, торжествующего. Рисовал — снова думал, могла ли та история завершиться иначе, чем она завершилась? Нет, ни в одном из своих действий Ромига не раскаивается: ни что кинулся сородича лечить, ни что убил Повелителя Теней. Но пока рисовал, окончательно уложил в голове, что любой нав, который прожил вне Дома слишком долго, может оказаться уже не совсем навом — или совсем не навом. Вести себя с такими бродягами, будто с товарищами по арнату — опасная привычка, подлежащая искоренению. Вытравляя безусловное доверие к представителям своего генстатуса, Ромига сам идёт по пути неприкаянных, непредсказуемых одиночек. Единство с Навью больно трещит по очередному шву… Или он просто становится осторожнее и рассудительнее, чего всю жизнь желали ему старшие товарищи? Боль — роста, а не разрыва? Так или иначе, неизвестно, встретит ли он в своих скитаниях других навов. Встретит — поглядит, кто или что они такое. А в данный момент на повестке дня — асур. С поправкой на возможную ложь, светлый тоже очень давно не бывал дома. То есть, ожидать от него можно всего, чего угодно: даже вменяемости, дружелюбия и сотрудничества… Придёт же такое в голову! Нет, разумеется, разумнее ждать от светлой твари смертельного подвоха. Но пока Ромига нужен асуру больше, чем он — Ромиге… Увы, это тоже не точно. Нав стряхнул с пальцев раздавленный в пыль уголёк и попросил у Рыньи другой, но мальчишки в комнате не оказалось. Ромига так увлёкся рисованием и своими мыслями, что не заметил, как тот вышёл… Плохо! Но лучше, чем вчера, гораздо лучше, чем позавчера. Короткая медитация — самодиагностика… — Нимрин? Ну, вот и Вильяра! Ромига со вздохом открыл глаза: Вильяра и Альдира. Мудрая, первым делом, принялась проверять состояние пациента и тоже одобрила динамику. А мудрый уставился на рисунки, как шас — на налоговую декларацию. Да, именно с таким сложносочинённым выражением лица, способным впечатлить даже нава! — Рыньи передал, ты хотел показать нам с Вильярой это? — В первую очередь, вот это, — Ромига обвёл рукой пейзаж. — Знакомы ли тебе, о мудрый, эти горы? Альдира нахмурился сильнее. Молча переглянулся с Вильярой и запел. Провёл ладонью над рисунком, потом у Ромиги перед лицом — нав тихо, угрожающе зарычал на такую бесцеремонность — снова над рисунком. Старательный, но далёкий от совершенства набросок обрёл фотографическую точность, цвет и глубину. Словно распахнулось окно в стене. Да, именно такой образ Ромига явил бы мудрым, если бы мог. Три пары глаз некоторое время созерцали горные пики над пеленой облаков. А потом и асур на алтаре стал во всём подобен настоящему… Ромигины уши заострились не столько на объект генетической ненависти, сколько на ворожбу Альдиры. Так легко и непринуждённо голки вывернул наизнанку память нава! Заметив Ромигину реакцию, Альдира не стал проявлять Онгу. Спросил: — Иули, объясни, чем ты недоволен? Ты желал нам это показать. Ты приложил немалую смекалку, сноровку и упорство, чтобы мы это увидели. Мне осталось лишь наполнить образы, которые ты создал, колдовской силой, и мы их увидели. Что не так? Ромига зарычал — теперь уже от досады, чувствуя себя идиотом. Конечно, он сам выложил им эти картинки: на блюдечке с голубой каёмочкой, как говорил один знакомый чел. Но не ощущать магию, не сознавать и не контролировать глубину вторжения в свой разум — невыносимо. — Альдира, много ли ты видел калек, которые рады напоминанию о своих увечьях? Вильяра ласково коснулась его руки: — Ты не калека, Нимрин. Ты ранен, ты болеешь, но ты идёшь на поправку. Ты поправишься. Ему бы её уверенность! — Ладно, возвращаемся к началу. Мудрые, вы узнали эти горы? — Это не наши Небесные, — первой ответила Вильяра. — У нас голкья другой породы, и вершины не такие острые. Может, только на севере, за угодьями Сти и Руни… — Такие зубцы могут быть там. Или ещё в трёх-четырёх местах на Голкья, — сказал Альдира и тут же недовольно поморщился. — Если бы Повелитель Теней не уничтожил образ Голкья в Пещере Совета, мы прямо сейчас посмотрели бы и узнали наверняка, где это. — Вы не можете повторить то, что создали ваши предшественники? — ехидно осведомился всё ещё злой нав. — Мы можем, — спокойно ответил ему Альдира. — Мы уже спели зрячие песни. Но прежний образ Голкья жил и обрастал подробностями сотни лет, а новый едва народился. Ему нужна дюжина лун, чтобы отразить основные черты мира. А потому сейчас мы станем искать это место иначе… Мы найдём, не сомневайся. Мудрый снова запел над изображением асура, начавшим, было, затуманиваться. Вернул картинке ясность — буркнул себе под нос. — Белый Камень-алтарь! И где же у нас обитали такие затейники? Ромига уточнил: — Цвет имеет значение? — И цвет, и порода. Вот такую — не часто встретишь. Я догадываюсь, откуда эта глыба. Камень — бродячий: мог убрести далеко от места, где его добыли и зачаровали. Но обычно Камни не пересекают моря. Я почти уверен, что белый Камень — родом с Марахи Голкья. И подходящие горы там одни: Дикая Стая. Вильяра как-то по-детски ойкнула, Альдира усмехнулся: — Да, горы Дикой Стаи высоки, круты и опасны. Там никто не живёт, никто не дерзает объявлять их своими угодьями. Джуни туда, мало, что не ходят, так стараются лишний раз не глядеть в ту сторону. Сказывают, те горы — не для живых. Будто бы само Солнце присаживается отдохнуть на заоблачные пики и беседует со щурами, а звери и стихии сторожат их покой. Любому незваному гостю — смерть. Но то Джуни! Наритья давным-давно добывают в предгорьях Дикой Стаи медь, золото и яркие камушки для украшений. Считают их благословением самого Пращура. Ромига заметил, как мудрая вздрогнула и опустила глаза, а мудрый очень старательно не обратил на это внимания. Асур ведает, что между ними творится! Нав переспросил Альдиру. — Что за Пращур? Альдира чуть пожал плечами. — Мы, мудрые, знаем о нём гораздо меньше, чем нам следовало бы знать. Он — единственный хранитель снов, кто не лишился голоса после заклятья Одиннадцати. Он — даритель новых, неслыханных песен, добрый советчик и надежда отчаявшихся. Сказывают, будто он обладает особой властью над жизнью, смертью и удачей тех, кого касаются его длани. Многие считают его первопредком всех охотников. Но чем дальше, тем сильнее я сомневаюсь, что это действительно так, — мудрый сделал многозначительную паузу. — Уж не почивает ли некто, именуемый Пращуром, на белом Камне-алтаре, на высочайшей из гор Дикой Стаи? Отзовись мне, о Асми! Вильяра охнула и прижала ладони к щекам. Расширенные зрачки полыхнули не обычным её звериным огнём — отблеском Света вековечного. Ромига сморгнул и уставился на мудрую, пытаясь понять: правда, или показалось? А Вильяра пялилась на Альдиру, как пришибленная, потом вдруг встрепенулась и заговорила… Никогда её глубокий, богатый обертонами голос не звучал столь чарующе! — Ты прав, о мудрейший из мудрых. Из всех, рождённых под солнцем Голкья, ты один догадался верно. И как ты поступишь теперь, о Голкира Великий? Нав узнал эти вкрадчивые интонации! Асур явился на зов Альдиры, превратив Вильяру в своего медиума. Как? Почему? Не время разбираться! Только надеяться, что это ей не слишком повредит, и слушать. Очень внимательно слушать! Не упустить возможности: вовремя ввернуть своё веское слово. И так уже светлый поганец перехватил инициативу. Альдира склонился перед Вильярой, то есть перед тем, кто говорил через неё. Склонился почтительно, но не слишком низко. — Я поступлю, как должно, а прежде выслушаю тебя, о Асми. Почему ты, пришелец, чужак, лежишь на нашем Камне-алтаре, ни жив, ни мёртв? Кто уложил тебя туда? Зачем? Вильяра ответила, горделиво вскинув голову, сияя глазами и улыбкой. Никогда прежде она так не улыбалась, не выглядела такой величественной, ошеломляюще красивой — и чужой. — Никто не властен надо мною, о Голкира. Я сам возлёг на этот алтарь, сам пронзил себе сердце, чтобы спасти твой мир от ужасной, неминуемой гибели. Мудрый глядел теперь исподлобья, угрожающе: — А что тебе за дело до нашего мира, о чужак? Улыбка Вильяры из ослепительной стала печальной: — Я отдаю старый долг. — Он подразумевает, что однажды едва не угробил Голкья, а теперь будто бы исправляет содеянное, — вклинился Ромига. Альдира приоткрыл рот, собираясь что-то сказать… — В словах Иули есть доля истины, — без тени смущения перебил его асур. — Но если бы не я, не моя жертва, Иули давно отравили бы Голкья своим присутствием и разрушили. Я храню равновесие. Альдира больше не гнул шею перед собеседником, ухмыльнулся дерзко: — Не слишком-то у тебя получается, Асми! Или ты скажешь, что миру не хватает второй, равной тебе опоры во Тьме? Ведьма Нархана случайно подсобила, но её изуверство над Иули Онгой — не совсем тот обряд, который нам всем нужен? Вильярин голос прозвенел сталью о лёд: — Я восхищён твоей мудростью, о Голкира! Ты снова догадался сам. А ты уже придумал, как достичь искомого? Мудрый расхохотался, сцапал Ромигу за плечи и встряхнул так, что у того зубы лязгнули. — Асми, ты считаешь, эта дохлятина ещё на что-то годится? Или ты знаешь, где взять другого Иули? Ты, правда, уболтаешь кого-то из них на добровольное жертвоприношение? Вильяра посмотрела на Ромигу… Нет, это асур в силе смотрел на подранка-нава. Смотрел Вильяриными глазами, однако спутать невозможно! Ощущение присутствия ярче, чем в круге, ярче, чем во сне — и сразу же дурнотный, парализующий страх. Всё, на что Ромига оказался способен — выдержать взгляд, не зажмуриться. И то, возможно, зря. — Он пока не убалтывается, — издевательски протянул асур. — Однако соблюдения внешней стороны ритуала будет довольно. Вильяра поможет ему лечь на алтарь и не промахнуться ножом. Заодно, она проделает с Иули то, что Иули сделал с ней самой, и тем исцелит свою рану. — Звучит заманчиво, — хмыкнул Альдира. — Но ты не договорил чего-то важного. Ты бы не явился на мой зов и не почтил беседой, если бы не рассчитывал получить нечто от меня. Не от Иули, не от Вильяры — именно от меня. Что тебе нужно, Асми? — Твоя догадливость продолжает восхищать меня, о Голкира! Призови алтарь Нарханы. Моя Тень подсказывает мне, что Вильяра уже пробовала, и у неё не вышло. — Время имеет значение? — деловито уточнил мудрый, не вдаваясь в подробности. — Для меня — уже почти не имеет. Для твоего мира — чем скорее, тем лучше. Ты же не хочешь, чтобы снова началась кутерьма с Повелителями Теней и Солнечными Владыками? — А она начнётся? — Непременно. Одной лишь Солнечной опоры мало для истинного равновесия. — Я услышал и понял тебя, Асми, — сказал мудрый. — Мне нужно несколько дней, чтобы подготовиться. — Хорошо, Голкира. За несколько дней не произойдёт ничего существенного. Я подожду. Альдира смотрит на Ромигу: долго, пристально. У мудрого мучительно тяжёлый взгляд — и совершенно не читаемый. Лицо, тело тоже не дают никаких подсказок. Нав ждёт приговора. Ну, а чего ему остаётся ждать? Конечно, он попробует увильнуть от жертвоприношения: с Онгой же получилось. Но тогда он был в лучшей форме, и мудрые — на его стороне, а не против… Альдира, безо всяких прелиминарий, отвешивает Вильяре мощную оплеуху. Колдунья отлетает, спотыкается, падает на лежанку. Тут же вскакивает, рыча, кидается на обидчика. Альдира больше не бьёт её, просто отшвыривает — раз, другой, третий — и что-то истошно вопит… Поёт? Вильяра останавливается посреди комнаты, пьяно пошатываясь. Трясёт головой, хлопает глазами. Опасливо проверяет, на месте ли скула и челюсть? — Альдира, я не поняла! Что? Здесь? Сейчас? Произошло? — Что произошло? А… Мы тут славно побеседовали с тем, кого сказители именуют Пращуром. Вильяра, ты совсем ничего не помнишь? Колдунья берётся за голову и со стоном садится на лежанку. Альдира присаживается рядом и обнимает её за плечи: жестом, единым для всех миров и рас. Она приникает к нему так же недвусмысленно. Ромиге убил бы их обоих, если бы мог. Не из ревности: ревновать он так и не выучился. Да и самочка голки в любовницах у нава — тот ещё анекдот. Но ядовитый сплав ярости, безнадёги, страха хочется на кого-то выплеснуть, чтобы не жёг изнутри! Больное тело едва держит накал: в ушах — звон, в глазах — круги… Ого! Здравствуй, обморок. Он ещё слышит голоса голки, но смутно. Вильяра жалуется, что не хочет исцеления такой ценой. Альдира отвечает, мол, тоже не рад, однако нужно погадать на все возможные расклады. И песня — на два голоса. Чьи-то ласковые пальцы гладят Ромигин лоб и виски. Нет сил отстраниться, а потом желание пропадает. Мягкие подушечки медленно обводят дуги бровей и переносицу. Скользят по скулам, вдоль челюсти — к подбородку. Касаются губ и век. Массируют уши. Безошибочно находят, где нажать, чтобы уши стали острыми, а нав подскочил, как встрёпанный… Не нажимают, плавно водят кругами, и трудно придумать что-то более расслабляющее. Он не доверяет ни голосам, ни рукам мохнатых тварей. Ещё больше опасается того, кто может явиться в сон. Но передышка не просто нужна, а жизненно необходима. И он выравнивает дыхание, замедляет суматошный стук сердца, успокаивается — засыпает. Чья-то рука на запястье: ужасно знакомым хватом, знакомо волочит его по каким-то кочкам. Куда? Зачем? Почему? — Рыньи?! — Да, это я, Нимрин. Ты не просыпайся, пожалуйста! То есть, у тебя не получится. Мудрые крепко тебя усыпили, а я добавил. Но ты и не старайся. Сначала выслушай меня. — Да, Рыньи, я тебя очень внимательно слушаю. — Нимрин, они не зачаровали комнату! Мудрые, то есть, Вильяра с Альдирой, её не зачаровали. Забыли зачаровать, а я нарочно сел под дверью и всё подслушал. Всё-всё-всё! Как Асми говорил через Вильяру. И как мудрые потом совещались. Они, двое, убрались из тёткиной комнаты в какое-то логово. Они собираются там гадать, но я уже всё понял и всё решил. Ты, Нимрин, мой друг! Я никому не отдам тебя в жертву! Альдира объяснял Вильяре: либо две жертвы на двух алтарях, либо ни одной. Вот, пусть будет — ни одной! Ты же знаешь хрустальный чертог Асми, ты видел его во сне. А я научился ходить изнанкой сна. Я протащу туда нас обоих. Мы ведь сможем снять этого Асми с алтаря? Ну, как ты снял другого Иули? — Рыньи, откуда ты знаешь про того Иули? — Так Альдира же спорил с Вильярой! Говорил, что наше с тобой дело гораздо проще. Просто вынуть из Асми нож, и Камень вылечит его, а потом отпустит. Асми ранил себя чисто, не как злая ведьма — Иули. Полёт мысли малолетнего сновидца ошеломляет нава. Тем более, Ромига сам думал о таком варианте. Но прямо сейчас, с наскоку, без подготовки? — Ох, Рыньи, как же у тебя всё просто! — А чего сложнить-то? — смеётся. — Не сложнить, а усложнять. — Да какая разница! Главное, мы уже на месте. Вот теперь, давай, Нимрин, просыпайся… У-у-у-юй! Мальчишка заорал, и было с чего: неистово-алый, яростный свет выжигал глаза даже сквозь веки. Солнце едва взошло над облачным горизонтом, но мириады хрустальных граней множили сияние до нестерпимого. Что же будет в полдень? Помня, как тут всё проваливается, нав откатился подальше от скорчившегося на полу Рыньи. Сел. С третьей попытки встал на шаткие ноги. Попутно обнаружил, что одет во что-то охотничье, и оно болтается на нём, как на пугале, а штаны норовят сползти. Стянул вздёржку и пояс, оправил подол куртки, тут-то и глаза немного притерпелись к свету: можно озираться, изучать обстановку. С ночи — без перемен. Та же башенка, те же горы вокруг. Асур как лежал на своём алтаре, так и лежит. Рассветное пламя тщится перекрасить его в чуда, но увы, не тянет: само уже перецвело из алого в соломенно-жёлтый, а там и до белого недалеко. Глаза болят, слезятся… Хватит тянуть время! Если что-то делать, то сейчас. Ромига подошёл вплотную к алтарю. Потрогал холодный мрамор, не ощущая ни следа магии. Заглянул в лицо врага. Одно в нём, пожалуй, поистине прекрасно: вот эта его каменная неподвижность. Если бы поганец спал и не отсвечивал… Смиряя отвращение и страх, нав проверил жизненные показатели твари. Напоминает окоченелый труп, но к сожалению, только напоминает. И снова нечего тянуть время! Либо решиться, совершить то, что Ромига пообещал асуру, и зачем Рыньи привёл его сюда… Либо отступать и принимать то, что с ним самим скоро сделают мудрые. Как лучше для Голкья? Да честно говоря, уже плевать! Этот мир вымотал из нава всё, что не забрал душекрад. Всё, кроме жизни, и на неё посягает. Так пусть подавится! Ромига вдохнул и выдохнул, размял руки. Попробовал призвать набор инструментов — впустую. Ну и ладно. Рана аккуратная, можно ничего не чистить, не шить. Регенерируют асуры почти так же хорошо, как навы. И Камень ему в помощь! Осторожно, бережно Ромига разжал холодные пальцы асура, стиснутые на рукояти. Взялся за неё и плавно потянул вверх. Кинжал вышел, почти не оставив следа. Крохотный надрез с припухлостью по краям, да пара капель серебристой крови… Кровь! Запах! Выпустить её всю, растерзать врага, добить… Не здесь и не сейчас. Не на алтаре! Нав глянул на клинок, пытаясь понять, из чего он? Не золото, не лунный сплав — что-то полупрозрачное, светящееся изнутри… Истаявшее вместе с рукоятью, при попытке проверить остроту на ногте. Вот же погань! Но клинок — ерунда, важнее состояние врага: пока без перемен. Убраться бы прочь, пока он не очухается, а то благодарности можно не пережить. — Рыньи! Нет ответа: мальчишка лежит, не шевелится. Не поворачиваясь спиной к алтарю с асуром, Ромига отступил к своему проводнику. Позвал его ещё раз, потрогал ногой, всё без толку. Сел рядом, вытеребил из комка шкур вялую, холодную и влажную руку, нащупал пульс-ниточку — ругнулся отчаянно. На это они с Рыньи не рассчитывали. То есть, Ромига не успел спросить, на что рассчитывает малолетний балбес. Например, что он думает про магическую защиту, которой в хрустальном чертоге не может не быть? Удивительно, что обоих не испепелило… Нет, вопреки здравому смыслу, в своей безопасности Ромига не сомневался. И мальчишку своей уверенностью заразил: вместо того, чтобы подумать и предостеречь. Хорошо, что не насмерть! По крайней мере, не сразу. Возможно, юный сновидец даже оклемается без последствий. Но увы, он не уведёт нава из башенки быстро и незаметно. Ромига его тоже не утащит: выхода для не магов асурская архитектура не предусматривает. Разве, что аварийный? Нав приник к узорчатому витражному полу, высматривая, далеко ли лететь, если тот снова провалится под ногами? Нет, совершенно не вдохновляет: с милю до облаков и неизвестно, сколько под ними. Скальные отвесы — мечта альпиниста, ветер развевает снежные шлейфы. Короче, ни зацепиться, ни пережить спуск. Ладно! Ромига ещё раз проверил состояние Рыньи: не ухудшилось. Уложил мальчишку поудобнее, больше-то помочь нечем. Проверил асура: этому пациенту явно лучше. Даже любопытно наблюдать, как светлые выходят из регенерационного анабиоза… Любопытно, только очень уж долго. Дело к полудню, свет режет глаза, ноги подкашиваются. Опираться на Камень-алтарь — дурная идея, хотя Ромига по-прежнему ничего не ощущает. Отошёл, сел рядом с Рыньи, облокотившись о хрустальную стенку. Усталость обволакивает, сковывает тело и разум… Полыхнуло над алтарём, и асур встал: словно птица взлетела. Всплеснул руками-крыльями — белоснежные, струящиеся одежды облекли стройную фигуру. Коснулся волос — они сами собой перевились в жгуты, косы, и улеглись вокруг головы. Лишь после этого асур с видимым удовольствием потянулся. Посмотрел на свои руки. Огладил лицо. Расправил складочку на одежде… Полуденный свет слепит, скрадывая подробности, но такое ликование, наслаждение собственной телесностью ни с чем не перепутаешь! И немного дежавю… Ромига зарычал, взвился на ноги, хотя минуту назад казалось, пальцем не шевельнёт. Стена лучей выросла перед ним, отрезая от хозяина чертога. Тот, наконец, перестал охорашиваться и обратил внимание на своего гостя: — Осторожно, нав! Будь последователен. Не пытайся испортить свою же великолепную работу. Я тебе этого не позволю, но ты поранишься. Нав смирил инстинкты и замер в полушаге от сияющей решётки. На всякий случай, загородил собой бесчувственного Рыньи. Асур тоже подошёл вплотную: подплыл, величественно ступая, высоко держа голову. Из-за сложной причёски светлый казался выше нава, но смотрели они — враг врагу — точно в лицо. Мерили взглядами, изучали враг врага ненавистно и жадно. Удовлетворили первое любопытство — сцепились в самом бескровном из поединков, глаза в глаза. Увы, Ромиге слишком жгло, чтобы выиграть в «гляделки» у светлого. Да и жутко: страшнее, чем когда асур смотрел через Вильяру. Уж насколько нав сейчас не ощущает магию, не видит ауры, а мощь этого присутствия пробирает до печёнок! Вытерпел, сколько смог, и отступил, признавая превосходство противника. Асур принял такую реакцию без торжества, но как должное. Позволил наву проморгаться, потом заговорил. Возможно, кто-то вечно бы наслаждался переливами его голоса, даже не вникая в слова — Ромиге генетическая ненависть мешает… — Ты исполнил своё обещание, нав. И даже быстрее, чем я рассчитывал. Но скажи мне, зачем ты привёл в мой дом этого мохнатика? Тебе известно, что он умрёт, если останется здесь ещё немного? — в мелодичном голосе светлого прозвучала словно бы лёгкая печаль, сожаление. — Немного — это сколько? — уточнил нав, всеми силами сохраняя нейтрально-вежливый тон. — До заката. Может быть, до полуночи. Нехорошо! Но просить асура отпустить их? Просить? Асура? Напускная вежливость норовила осыпаться с Ромиги, но он кое-как держался. — Вообще-то, в наши планы не входило гостить у тебя так долго. Мы уже сделали всё, что намеревались: помогли тебе слезть с алтаря. — Мы? — асур удивлённо приподнял белоснежную бровь. В отличие от нава, он ни капельки не злился. Он был спокоен, как чистая стихия: ясная, совершенная, беспримесная. Заразительно спокоен, и Ромига вдруг тоже поймал этот настрой. Иметь дело со стихией, даже враждебной, легко. Опасно, жутко, но легко. Ромиге — не впервой. — Я обещал сковырнуть тебя с алтаря, и я это сделал. Но без мохнатика я не попал бы в твой чертог во плоти. Я не настолько хороший сновидец. А вот он — достаточно хороший. Он первым предложил мне свою помощь и помог. Поэтому я говорю о нас. — Ну что же, поговорим о вас. Или всё-таки о тебе, нав? Ромига пожал плечами: — А что ты желаешь сказать нам? Или мне? Что ещё, кроме: благодарю, вот ваш портал? Асур рассмеялся. Не обидно, не оскорбительно — ему просто было весело, и реплика нава его позабавила, и он не таил это в себе. — Благодарю. А неужели, нав, ты ни о чём не хочешь меня расспросить? — А неужели, асур, твоя благодарность простирается так далеко, что ты ответишь мне правду, и она пойдёт мне впрок? Глаза-солнца вспыхнули гневом: таким же мгновенным, как веселье, и таким же искренним. — Пойдёт ли тебе впрок хоть что-то, зависит лишь от тебя самого! Или тебя этому не учили, нав? Гнев асура подавлял. Однако Ромига нашёл в себе силы не обмереть со страху, не сгореть со стыда — ухмыльнуться: — Жизнь учит. Асур поморщился, будто вспомнил что-то мерзкое. — Некоторых — не учит, — взмахом руки, словно крылом, отмёл воспоминание. — Тебе есть, чему учиться, нав. Однако ты мне нравишься. Поэтому я тоже исполню своё обещание. Я не стану вредить тебе на Голкья… Пожалуй, вовсе не стану. Моя Тень подсказывает, это слишком нездоровое занятие. А мне моя жизнь ещё пригодится: нужно предотвратить одну войну. — Твоя Тень? Асур указал себе под ноги: — Конечно, я тоже отбрасываю тени. Из-за нестабильности мира, на Голкья это имеет любопытные последствия. Но ты разбираешься в них лучше меня, о ПовелительТеней. Я уверен, ты уже знаком с моей непоседой. Ромига вспомнил задорно-глумливый голосок и смех — колокольчик… Пожалуй, что и знаком, но решил не развивать тему. Спросил другое. — Войну? Ты сказал, предотвратить войну? — Я долго размышлял, как отомстить тому, кто её развязал. Лучшей местью видится мне — возвратиться к истоку и сорвать его планы. Время — самая своевольная из стихий. На моём нынешнем уровне знаний, задача выглядит нерешаемой. Но кого когда интересовали простые задачи? — Ты… Ты о той войне? Асур кивнул. Коснулся лучей, разделяющих его с навом — они зазвенели под рукой, как струны. — Наши Великие Дома не могли не сцепиться. Мы рождены для соперничества. Для соперничества, нав, а не для взаимного истребления! Я найду, кто стравил нас так, и сделаю с ним… Что смогу, то и сделаю. У Ромиги сердце зашлось от восторга и ужаса: кого он опять отпустил на волю. Воскликнул: — Ты сумасшедший, хуже Онги! Воплощённая стихия взглянула укоризненно, качнула головой: — Нет, нав. Я никогда не стану ломать мир. Ни этот, ни какой-либо другой. Ни под чужие приказы, ни под свои желания. Я удовлетворяюсь возможным. Ты же слышишь миры, ты это чувствуешь, как никто. Вот тут светлый наступил на больное, и Ромига не сдержал гнева, пополам с горечью. — Да я сейчас ничего не слышу, кроме твоих сладкозвучных речей! Ещё один отрицательный кивок: — Твой душекрад откусил больше рта. Он теряет власть над тобой, и не только. Дни его сочтены. Ты скоро вернёшь себе всё, что потерял, и с прибытком. Прощай, нав! Вам пора. Да пребудет моё благословение на твоём спутнике, а ты обойдёшься. Просто пожелаю тебе удачи. Ромига, забывшись, чуть не пожелал удачи в ответ, но сверкнуло, ослепило, и вот уже нав летит из асурского портала — мордой в сугроб.