«Я смотрю на тебя и думаю: а смог бы я сознательно пожертвовать собой?»
Он не должен был этого делать. В его самопожертвовании не было никакой необходимости, и Мерлин всё продолжал мысленно возвращаться к моменту истины, раздумывая, что бы он мог сделать, чтобы это предотвратить. Он знал, где-то в глубине души он знал, что не раздумывая отдал бы свою жизнь за Ланселота так же, как и за Артура. Но чувство вины продолжало разрывать его на части, теснило грудь и… — Мерлин. Голос Персиваля, низкий и тихий, вывел Мерлина из своих мыслей. Он моргнул и, испугавшись, открыл глаза, увидев обладателя голоса рядом с собой. Мерлин даже не заметил, как, ровняясь с ним, рыцарь притормозил свою лошадь. — Я знаю, что ты не хочешь об этом говорить, — начал Персиваль. — И я тебя понимаю. Но ты был там, и я… мне нужно знать… Мерлин тяжело вздохнул и посмотрел на собеседника. Тот ведь присоединился к Артуру именно вместе с Ланселотом. Очевидно, рыцари были близкими друзьями, но Мерлин почему-то никогда не спрашивал о том, как они познакомились. Он был слишком поглощён своей собственной дружбой с Ланселотом, чтобы обращать на это внимание. Но сейчас, смотря на серьёзное выражение лица Персиваля и видя его болезненный вид, будто говоривший о том, что рыцарь держится из последних сил, Мерлин чувствовал себя виноватым. Он чувствовал себя виноватым за всё. — Артур хотел пройти через арку, — сказал Мерлин наконец. Его голос даже ему самому показался каким-то пустым. — Я бы не позволил ему, конечно… Я собирался занять его место, но Ланселот… — Он остановился и снова прикрыл глаза. — Ланселот прошёл сквозь завесу. Я не смог его остановить, не заметил его даже, пока не стало слишком поздно. Мерлин вскинул взгляд на Персиваля, чьё потерянное выражение лица каким-то образом заставило его оторваться от воспоминаний и спуститься с небес на землю. — Чего-то такого от него и стоило ожидать. Персиваль медленно кивнул, а затем моргнул. — Да, — подтвердил он с хрипотцой в голосе. — И он сделал это ради тебя? Мерлин вздрогнул, ощущая, как тяжесть упрёка легла на его плечи. Он знал, что рыцарь не имел в виду ничего такого, но всё же… — Хотел бы я, чтобы это было не так, — сказал он, будто это всё ещё имело хоть какое-то значение. Он чувствовал острую потребность в том, чтобы оправдать себя или поведение Ланселота. Ланселота, который принёс себя в жертву не просто ради слуги, но ради Мерлина, и который, по-видимому, считал, что умереть стоит, если Мерлин будет жить… Почему? Ведь Мерлин видел в этой арке свою судьбу. Он был готов умереть ради Артура, потому что он принадлежал тому полностью и безраздельно. Но Ланселот? Он был намного выше подобных жертв. Он был благороден, храбр и верен, честен и правдив. Он был замечательным другом. И, в отличие от Мерлина, его не хватало всем. Достаточно было посмотреть хотя бы на Персиваля, чтобы увидеть это. И всё же Ланселот верил, что жизнь Мерлина более ценна. — Он… он был моим другом, — произнёс Мерлин. — Ты даже представить себе не можешь… — он прикусил язык, потому что звучало это как-то снисходительно, и начал снова: — Он знал столько обо мне, что… — Мерлин, — нахмурившись, тихо сказал Персиваль. — Я всё понимаю. Мерлин замолчал. «Понимаешь ли?», — думал он. «Понимаешь ли на самом деле?» Конечно, Персиваль ничего не понимал, потому что как он может это понять? Ланселот был единственным рыцарем, что знал Мерлинов секрет, знал, сколько раз Мерлин спасал жизнь Артуру. А сейчас он мёртв, просто потому что думал, что Мерлин не должен геройствовать в этот раз. — Когда я впервые встретил Ланселота, — начал Персиваль, и в его голосе читались нежность, сожаление и твёрдость, — он спас мне жизнь. Мерлин улыбнулся через силу. — Да уж, у него, я смотрю, хорошо это получается. — Он просто таким был, — продолжил Персиваль. — Мне представилось бессчётное количество раз отплатить ему той же монетой, пока я разделял с ним тяготы рыцарства… Но в тот момент, когда он решил рискнуть своей жизнью, дабы спасти мою, он не был мне должен, он меня даже не знал. Если б я знал, что случится, я бы пошёл за ним, но… — он замолчал. — Ты был нужен, — мягко сказал Мерлин, — тебе пришлось сражаться. Ты тоже рисковал своей жизнью. — Он не рисковал своей жизнью, — прервал его Персиваль. — Он отдал её. В этом-то и разница. Любой рыцарь может рискнуть ею, но Ланселот… Ланселот другой. Мерлин кивнул. — Когда я прибыл с тобой в Камелот, — снова начал Персиваль, — сражаться против бессмертной армии Морганы… Я ненавидел Цендреда за то, что он сделал с моей семьёй. Но этого было ещё недостаточно, чтобы вступить в битву, где шансы выжить стремятся к нулю. Я присоединился к армии Камелота, потому что Ланселот так поступил. Он рассказал мне об Артуре. — Персиваль многозначительно на него взглянул. — И про тебя тоже рассказал. Он заботился о тебе. Он сказал, что… что ты особенный. Мерлина забыл, как дышать. Даже если бы он смог сказать что-либо, он не знал что. — Как бы то ни было, — продолжил Персиваль. Его следующие слова были на вес золота: — Я думаю, у него были на то свои причины. Персиваль ни о чём не спрашивал, а Мерлин не спешил раскрывать ему все карты. Но что-то похожее на понимание пронеслось между ними, и груз на плечах Мерлина стал казаться не таким тяжёлым.***
Воспоминания одолели Мерлина снова, едва зажгли погребальный огонь, и пламя охватило Ланселотов плащ. Волшебник стоял, уставившись в огненные всполохи, и ощущал, как горячие слёзы щиплют глаза и беспрепятственно бегут по щекам. В бою Ланселот был неизменно храбр и решителен, прекрасно обращался с мечом. Во время пиров он подзывал Мерлина к себе не для того, чтобы тот наполнил его кубок, но для того, чтобы побеседовать с ним, как с равным. Он улыбался, проходя через арку. Улыбался Мерлину. Той непередаваемой улыбкой, которая одновременно сочетала в себе: «Ты не виноват», «Извини» и даже «Спасибо».«Я смотрю на тебя и думаю…»
А я, смотря на тебя, видел то, чем однажды Камелот мог бы стать, но ты забрал это у меня. Чья-то рука мягко опустилась ему на плечо. Мерлин слегка развернулся и увидел Гвейна, сочувственно улыбавшегося ему. Мерлин невольно задался вопросом: а знал ли Гвейн? Знал ли он, как много Ланселот значил для его друга? Мог ли он вообще быть в курсе? Такое не назовёшь иначе чем подарком судьбы — иметь человека (кроме Гаюса, конечно), принимающего твой дар. Да, Артур всё ещё был превыше всего и всех, но он не знал правду и мог никогда её не узнать. Приходилось соблюдать дистанцию, и водораздел между ними был куда шире, чем простые отношения между хозяином и слугой. Потеряв Ланселота, Мерлин лишился своего самого близкого друга во всём Камелоте. Даже тёплая рука Гвейна на плече не могла ослабить это щемящее чувство пустоты внутри, и Мерлин ощущал, что дрожит, чувствуя в горле комок судорожных рыданий.***
Мерлин провёл эту долгую ночь, бродя по замку в раздумьях и мечтах, скуке, сожалениях и постоянных «если бы». Он вернулся к себе, зная, что всё равно не сможет заснуть. Открыв дверь комнаты так тихо, как только мог, чтобы не разбудить Гаюса, он проскользнул в покои и едва удержался от удивлённого возгласа, когда увидел на своей кровати Гвейна. Тот полулежал, прикрыв глаза. Рыцарь немедленно вскочил, услышав появление Мерлина, и ниспослал ему странный, нечитаемый взгляд. — Вот ты где, — сказал он. — Наконец-то. — И сколько ты уже здесь? — спросил Мерлин, нервно обшаривая взглядом комнату. Кажется, всё лежало на своих местах, а дощечка в полу, под которой он прятал книгу заклинаний, оставалась нетронутой. Маг слегка расслабился, и вопросительно посмотрел на друга. — С ужина. — Но он был несколько часов назад, — отметил Мерлин. — И я об этом же. — Ты мог бы пойти меня поискать. — Мог, — согласился Гвейн, — но твоя кровать удобная. Это была настолько очевидная ложь, что Мерлину не оставалось ничего больше, кроме как выгнуть бровь. Нахмурившись, он спросил: — Ты… Гвейн, почему ты без рубашки? — Опять же, для удобства. Но мы не об этом, — ответил тот. — Мерлин, ты плакал. Мерлин ощупал своё лицо. Слёз не было, но это не означало, что не было следов от них. — И что? — И ничего, — сказал Гвейн неловко. — Я понял, что тебе нужно время, чтобы побыть одному. Поэтому и не пошёл искать. Просто… может, тебе нужен друг. Мерлин нежно вздохнул. — Гвейн, я… я ценю это, но, если честно, не хочу сейчас ни с кем говорить. Наверно, тебе лучше… уйти. Гвейн опустил глаза и нервно смял простынь на кровати рукой. Мерлин смотрел на происходящее с недоумением. Это всё не было похоже на Гвейна. — Мне нужно кое-что тебе сказать, — наконец-то вымолвил тот. — Кое-что важное. Это касается Ланселота. Мерлин резко подскочил и чуть не врезался в дверь. Гвейн поднялся, удивлённо и слегка взволнованно посмотрев на Мерлина, и схватил его за запястье. — Слушай, я знаю, что ты… — Я не… не могу… Я не хочу о нём сейчас говорить, Гвейн, — перебил его Мерлин, отчаянно и безнадёжно пытаясь звучать уверенным. — Прости, но не сейчас. Я не могу. — Я знаю, — ответил Гвейн. — Я понимаю, правда понимаю. — Нет, ты не понимаешь, — не выдержал Мерлин. Он так устал слушать эти постоянные «Я понимаю» от людей, которые никогда ничего не понимали. И никогда ничего не поймут. — Серьёзно, Гвейн, ты не поймёшь. Ты и понятия не имеешь, что Ланселот значил для меня. — Я понимаю, — настойчиво произнёс Гвейн. Мерлин почувствовал, как понемногу закипает. — Ты не можешь понимать. Просто не можешь, вот и всё! Никто не знает. Никто никогда не знал, и я понятия не имею, на что ты рассчитывал, когда пришёл сюда. И у меня нет совершенно никакого желания слушать всё это. Если ты продолжишь, я клянусь, я… я… — он замолчал. Он понял: как бы он сейчас не угрожал Гвейну, он просто рассмеётся, ведь он один из самых бравых рыцарей Камелота. Но Гвейн был абсолютно серьёзен, внимательно смотря на Мерлина. — Что ты сделаешь? — спросил он мягко. — Призовёшь молнию? Найдёшь заклинание, чтобы вырубить меня? Магическим способом выкинешь из комнаты? Мерлин попятился и в этот раз действительно врезался в дверь. Но рука Гвейна крепко держала его, и выбраться не представлялось возможности. — Я всё знаю, — произнёс Гвейн. — Уже давно знаю: с нашего путешествия в Гиблые Земли. А может и ещё раньше. Вот почему я хотел с тобой поговорить. Не хотелось, чтобы ты чувствовал себя одиноко. Я… я знаю, что Ланселот был в курсе, хотя он никогда не рассказывал мне об этом. Эти слова буквально раздирали душу Мерлина на части, безжалостно и отчаянно. Он чувствовал себя будто пыльным мешком ударенный, и мозг его отказывался осмысливать сказанное. — Ты… Ты никогда не говорил мне… — Пытался намекнуть пару раз. Надеялся, что ты сам расскажешь, — ответил тот. — Но ты никому не рассказывал, верно? Мерлин неопределённо мотнул головой и едва-едва вымолвил: — Ланселот догадался. Ну, он видел, как я это делаю, так что отрицать было трудно. Гвейн, послушай… — Мерлин, — прервал его Гвейн. — Ты был первым другом, которого я обрёл в Камелоте, и пусть с этого момента много воды утекло, ты всё равно остаёшься лучшим другом из всех. Таким, о каком я мог только мечтать. Мне бы хотелось, чтобы ты принял это во внимание. — Говоришь всё это несмотря на?.. — Магия не меняет твоей сути. У всех нас разные таланты, — Гвейн бросил на друга многозначительный взгляд. — Разные сильные и слабые стороны. Мы все преданно служим Артуру, кто как может. Твой метод, конечно, весьма оригинален, но ведь он работает. — Мужчина протянул руку навстречу Мерлинову предплечью, обхватив его ладонью. — Такие способности, как у тебя, ещё поискать надо. Мерлин слегка пошатнулся, но обхватил руку друга, завершая рукопожатие. — Однажды, — мягко заверил его Гвейн, опаляя своим дыханием, — Артур узнает, кто ты, и когда этот день настанет… — Стой, — резко прервал его Мерлин, отшатываясь. — Пожалуйста, прекрати. Ты говоришь как… Как Ланселот. Гвейн понял, и пару секунд выглядел так, словно ему дали пощёчину. Но в конце концов улыбнулся, хоть и невесело. — Что ж, бывают сравнения и похуже. Сравнения лучше и быть не могло, о чём они оба прекрасно знали. Мерлин понимал, что Гвейн не пытался заменить собой Ланселота: это никому не под силу. Гвейн просто был его другом, их взаимная симпатия возникла едва ли не с первого взгляда. Вот почему забота, сподвигшая его на этот разговор, была так нужна Мерлину. Он даже удивился, как сильно ему недоставало кого-то понимающего. Кого-то, кто примет его. Друга. Гвейна, сжимающего его запястье в своей руке и шепчущего: «Я знаю. Знаю, что ты потерял. Знаю, кто ты». «Я знаю тебя»