Сможешь или нет?

— Рон, это должен сделать именно ты, — сказал Гарри и услышал наконец то, что раньше не мог разобрать. Вспомнился дешёвый радиоприёмник, который дядя Вернон как-то взял с собой на пикник, а он отказался нормально работать. Только шипел, и надо было долго крутить ручку настройки, чтобы услышать хотя бы тихие, заглушаемые шипением звуки музыки. Кажется, так было и с ним самим. Внутри него так же шипел помехами маленький радиоприёмник, в недрах которого на самом деле играла музыка, но её было не разобрать. — Почему я? — Рон сопротивлялся вяло: медальон его явно заворожил. Потому что мне отчаянно хочется посмотреть, как ты с этим справишься. Сможешь или нет. Кто из вас победит. Если ты не сможешь, я доведу дело до конца, но ведь так интересно наблюдать за вашим сражением! Это такая потрясающая игра! — Потому что ты этого заслуживаешь. В конце концов, мы ищем их вместе, почему всё я да я? Ну, Рон, ну! Сможешь или нет? Гарри смотрел на лицо Рона, на ту гамму чувств, которая на нём отображалась, и яростно болел за него. Давай, дружище, смоги! Тогда-то он всё и понял. Пока Рон, сопя, боролся с видениями, насылаемыми ему хоркруксом, перед глазами Гарри вставали совсем другие картины. Вот он, спотыкаясь, идёт к разлитой в небе Метке, не видя ничего кроме неё, не слыша тех, кто пытается его остановить. Внутри него радуется и поёт что-то, чему наконец показали дорогу домой. Вот он из последних сил плывёт к поверхности Чёрного озера, воздуха не хватает, лёгкие словно сжигают изнутри, перед глазами яркие цветные пятна, и больше всего хочется просто перестать грести, упасть на дно, свернуться там клубочком и затихнуть навсегда. Но внутри копошится что-то, злобно щерится, говорит: «Врёшь, так просто ты не сдашься!» — и откуда-то берутся силы доплыть, вылететь на поверхность, жадно вдыхая воздух. Он — змея и ползёт по коридорам министерства магии. Его тело чувствует пол, каждую выщербину в нём, а в голове — мрачная решимость выполнить приказ. Его часто переспрашивали потом: «Ты видел змею?». Нет, он не видел её. Он был ею. Чёртова связь. Дамблдор говорил, что в Гарри застрял кусочек Волдеморта, как будто верёвку привязали к двери, и когда она закрывается, верёвка натягивается. Выходит, Гарри чувствует не только Волдеморта, но и его хоркруксы, раскиданные повсюду частицы его души? Может, потому Дамблдор и взял с собой именно его, когда шёл за медальоном? Мог ли он надеяться, что таинственная связь поможет заполучить хоркрукс? Только вот на самого Гарри она, похоже, действовала так, как будто в нём и правда сидел маленький Волдеморт. Гарри разозлился: только ещё не хватало, чтобы в его чувства и мысли вмешивался посторонний! Да к тому же не простой посторонний, а Волдеморт. Ну уж нет, собственным внутренним миром Гарри Поттера должен управлять Гарри Поттер и никто иной! Рон наконец справился, и Гарри был искренне рад за него. А где-то внутри него ощущалось эхо другой радости: азартной. Хорошо поиграли, весёлое представление вышло. Гарри было противно. *** Комната потерянных вещей выглядела неутешительно. Гарри казалось, что здесь невозможно что-либо отыскать, столько хлама сюда натащили безалаберные хогвартские студенты. С превеликим удивлением он нашёл своё собственное эссе по зельеварению, дописанное до середины и потерянное. Дело было на третьем курсе, эссе пришлось писать заново, Гарри страшно злился из-за этого. — Неужели здесь можно что-то найти? — растерянно спросила Гермиона, озираясь. — Ну, мы хотя бы попробуем, — буркнул Рон и решительно стал разгребать кучу барахла, лежавшую прямо перед ним. Гарри прислушался к себе. Ну, где же ты, когда так нужен? Эй? Давай сыграем? Сможешь отыскать в этой груде мусора хоркрукс, а? Сможешь или нет? Ну, давай, давай, помоги мне, подыграй! Положим, за четверть часа сможем мы с тобой отыскать эту чёртову диадему? Ну, давай! Она ведь тоже тёмная, она часть тебя, давай, ты можешь! Внутри беспокойно ворочалось что-то, чему Гарри не знал названия, зато это ощущение уже было ему хорошо знакомо. Гарри прикрыл глаза и просто пошёл вперёд, время от времени сворачивая, иногда останавливаясь и вертясь на месте, пока то, что внутри, озиралось и пыталось нащупать след. След был. Едва различимый, но был, и Гарри позволял вести себя по нему, с интересом отслеживая ощущения. Где-то здесь... Кажется, где-то здесь... А потом как будто на нужное место навели резкость, и Гарри увидел диадему. Она была криво надета на бюстик и повисла у него на ушах. Не веря в удачу, Гарри протянул к ней руку и услышал внутри себя победное, уже так чётко отличимое от внутреннего голоса: в четверть часа уложились! Я молодец? Ты молодец, приятель, большой молодец, спасибо. — Рон, Гермиона, я нашёл! — крикнул Гарри, и в тот же миг кто-то внутри встревоженно воскликнул: берегись! Волну тьмы Гарри ощутил и сам. Развернулся — и выдохнул. Всего лишь Малфой и его дружки. Всего лишь. С этим он справится. Уничтожить диадему было делом нескольких минут, но Малфой этих минут не дал. Пришлось вести пустые разговоры, и Гарри, конечно, соверщил ошибку. Не мастер он был в пустых разговорах. Следил за Малфоем — и упустил Крэбба. Адское пламя стало для него очень опасным сюрпризом. То, что внутри, захлёбывалось от восторга, тянулось к мчащейся на них стене огня, как до того — к Метке, Гарри насилу сдерживался, чтобы не пойти туда, не начать хватать руками языки пламени. Он напрягся и попытался понять, можно ли найти выход отсюда, очертить границы пылающего пространства. Получилось: отсюда можно было выйти, точнее, вылететь, если поторопиться. Хорошая игра, горячая; Крэбб, выпустивший Адское пламя, не смог совладать с ним и сгорел в один миг, ему самому, наверное, показавшийся бесконечно долгим. Теперь наша очередь сыграть, верно? Нет, так скучно; а с нагрузкой как, сможешь или нет? Вон Малфой с Гойлом, они подойдут... Гарри не хотел таких мыслей, не хотел относиться к этому всему как игре, но сейчас вывести его — всех их! — отсюда могло только то, что внутри, только эта проклятая нить, связывающая его с Волдемортом и думающая, чувствующая, как он. Надо было поддаться, дать доиграть в захватывающую игру, и тогда этот жестокий человечек, сидящий внутри, сделает то, что ему, Гарри, нужно. За прошедшие месяцы они научились уживаться вместе, и Гарри беззастенчиво его использовал. Тот, кажется, не возражал. Впрочем, мог ли он? Гарри было проще представлять то, что внутри, маленьким человечком, но это ведь было не так, это не самостоятельная личность, а всего лишь ниточка, связь, маленький осколок. Является ли личностью компас или барометр? Нет, конечно. На метле легко быть ловким, лететь, увиливая от Адского пламени, лихо проносясь между уже готовыми сомкнуться огненными плетьми. И пусть метла поскрипывает под тяжестью, на которую не рассчитана, и манёвры получаются неуклюжими, всё равно это проще, чем искать нечто, неизвестно где находящееся. Гарри медленно, но уверенно возвращал себе контроль над собой. Дорогу он уже видел, а с метлой обращался всяко лучше Волдеморта. Как обычно после того, как он давал волю тому, что внутри, было противно и хотелось вымыться, но он гнал эти мысли. Наверное, тому, что внутри, обидно, пусть даже оно не личность. С ним нужно договариваться, поэтому лучше не обижать. Отчаянно хотелось протянуть руку и потрогать Адское пламя. Гарри стиснул зубы и вцепился в древко метлы. Теперь он уже умел этим руководить, теперь он бы и к Метке не бросился. Интересно, поможет ли ему всё это убить Волдеморта? Хотелось бы. Обуглившаяся диадема осыпалась пеплом. Гарри улыбнулся краешками губ. Молодец Крэбб, уничтожил так уничтожил. После Адского пламени даже хоркруксы не выживают. *** Было темно и немного прохладно. Уже май, а холодно, как в марте. Гарри стоял возле Визжащей хижины и смотрел в небо. Теперь всё встало на свои места, стало таким понятным и прозрачным, что ему было странно: как же он раньше не догадался-то? Дамблдор ведь сказал прямо про застрявшую в нём частичку душу, почему он не понял сразу, как только впервые услышал про хоркруксы? И если он и правда такой тупица, как же ему совладать с Волдемортом? Хорошо, всё понятно, он должен дать себя убить, но ведь как-то ещё и самого Волдеморта победить, нет? Как? То, что внутри, не захочет умирать. Даже если бы Дамблдор не сказал об этом, Гарри и сам знал. Хоркруксы отчаянно цепляются за жизнь. Надо отвлекаться. Думать о второстепенном, отвлекаться, иначе невозможно дожить эти несколько часов, невозможно просто спокойно пойти на убой, светло улыбаясь. В Гарри Поттере для этого слишком много тьмы. То, что внутри, притихло, собираясь с силами, чтобы протестовать, грызться за жизнь, цепляться за неё зубами и когтями. Гарри не мешал. Толку тратить слишком много сил на бессмысленную войну? У этого тела должен быть один хозяин, и это сам Гарри, а вовсе не осколок чужой души, который впихнули в него насильно. Он ходил, говорил, улыбался, подбадривал, понимая, что главная битва у него впереди, и он её так или иначе проиграет. Так или иначе; главное – проиграть правильно. Рядом были родители и Сириус; они говорили, что он поступает правильно, и их свет обволакивал его, помогая справиться с воющей внутри тьмой. Хоркрукс не хотел умирать, не хотел даже допускать мысль о смерти. Волдеморт казался таким близким — и одновременно таким далёким, чуждым. Из-за хокрукса внутри он воспринимался почти братом; если постараться, Гарри мог бы услышать его мысли. Но этот почти-брат совершенно точно хотел ему смерти, и хоркрукс не мог испытывать к нему добрые чувства. Тьма, злобно скалясь, глядела на тьму, готовясь дорого продать свою жизнь. Хорошо, пусть дорого. На это он был согласен. Гарри говорил что-то, не имеющее такого уж большого значения, произносил слова, которые Волдеморт никак не мог услышать: про раскаяние, про другой шанс... Это не могло отозваться в его душе — в том, что от неё осталось, — ничем кроме ярости, чего Гарри и добивался. Ну что, сыграем, а, приятель? Сможешь или нет? Сможешь или нет? Вспышка. Зелёный луч. Удар. Увы, приятель. Я победил.