Желая твоей смерти.

Жажда. Мной движет жажда. Каждой клеткой кожи ощущаю, как я голоден. Это чувство заставляет сводить желудок и желать её смерти. Стоя ко мне спиной, она не замечает приближение переродка. Она верит мне, верит, что я не причиню ей боль. Глупая Сойка. Изо дня в день я хочу слышать её страдания, как она будет звать своего охотника. Собираю темные волосы в кулак и тяну на себя, шепча ей на ухо: — Как давно хотела мне сказать? Отпускаю. От неожиданности она еле удерживается на ногах. — Ответь, Сойка. Она с непониманием смотрит на меня, но, заглянув мне в глаза, находит что-то, словно ответ на свои домыслы. — Пит, это не ты, — Китнисс с опаской следит за каждым моим движением. — Как давно ты лгала мне?! Оплетала своей ложью о вечной любви! — Это не так! — Снова ложь. Наотмашь бью по лицу, и Сойка валится на пол. — Вставай! — приказываю ей. Не выполняет. Насильно дёргаю за руку, как безвольную куклу. Пока поднимаю её, она выхватывает нож из подставки и вонзает в предплечье. — Сука, — взвываю я. Она пользуется моментом, вырывает руку и убегает на второй этаж. — Тебе не спрятаться! На ступеньках капли моей крови, но мысли заполнены совсем другим. Где, как не в нашей спальне прятаться ей? К тому же она даже не додумалась запереть дверь. А я запру. — Пит, прошу… О нет, так не пойдет. Я намерен полноценно насладиться её страданием. Хватаю Китнисс за шею и прижимаю к стене. — Где твой охотник? — издевательски спрашиваю её. Не плачет, лишь пустыми глазами смотрит на меня. Не этого я ожидал. По правую руку от меня лежат ножницы, которыми Китнисс подстригает кончики своих волос. Остриём провожу по нежной коже шеи, делаю надрез на щеке, а затем резко всаживаю в плечо. Кусает губы, но не позволяет крику вырваться наружу. Хочет показать свою стойкость. Грёбаный символ революции. — Кричи, — кручу лезвием, вдавливаю сильнее, и она не выдерживает. Её вопли — музыка для моих ушей. Её рубашка насквозь промокла слезами. — Пит, умоляю тебя… — В чём же? — злобно ухмыляюсь ей в лицо. — Знала бы, что я чувствовал, пока ты гуляла со своим охотником, дарила ему свои поцелуи. Я умолял прекратить эту пытку, но ты держала нас обоих на привязи, на случай, если тебе станет плохо, то кто-нибудь из нас прибежит и утешит тебя. Самовлюблённая эгоистка. Не любила, но не отпускала. В ярости разрываю на ней рубашку, оставляя ее в нижнем белье. Уродливое худое тело, ни женственных изгибов, одни ребра да выпирающие ключицы. Ладонью она хочет прикрыть груди, но я перехватываю ее и рывком выворчиваю. Кажется, вовсе сломал, судя по хрусту и её гортаному крику. Плевал я на щепетильность, она заслуживает. — Это всё ложь. Я так не думаю. Раз она до сих пор не разберется, с кем из нас она хочет быть, то пускай не будет ни с кем. Хватит с меня. Вытаскиваю ножницы, чтобы закончить начатое. Лезвие входит намного глубже, чем тогда, в районе сердца. Изо её рта кровь цвета красного вина стекает на деревянный пол, который не смогу оттереть даже моющим средством. Омерзительна. Швыряю в ее же лужу крови. Тело бьётся в конвульсиях и, наконец, замирает. Глаза распахнуты, рот приоткрыт. Сказка о несчастных влюбленных закончена.