Любовь до гроба

…Кто дал ей такое имя, Наполеон не знал, а только русскую девчонку не взлюбил с первого взгляда. Да, Исталина совсем не была похожа на хрупеньких американок — плечи и бёдра у неё были широкие, волосы собраны в косу, сама крепкая и даже грозная, как белая медведица. Глаза голубые, посмотрит — как льдом прошьёт насквозь, однако же часто этого не делала. Всё работала, так и выговорила однажды своей сменщице, Габриэлле, которую называла Габи:  — Мы сюда делать дела пришли, а не глазами стрелять. И то верно: тут знай, черти схемы, проводи тренировочные испытания. Не абы что — самолёты конструировать, надо, чтобы на совесть. Потом полетят люди, надо, чтобы они были в безопасности. Американка послушалась и больше на Наполеона не смотрела. А ему это не нравилось. Тоже мне, цаца. И не на таких управу находили. От Наполеона каждая без ума была, а тут какая-то русская. Какая любовь? Только расчёт. Каким бы ни был толстым панцирь, а внутри всё равно молодое сердце. Наполеон прекрасно это знал. Только с виду Исталина была неулыбчивой и суровой, а на самом деле уже влюбилась по уши. Наполеон, конечно, был щеглом — и имя даже какое-то странное, даже для американца, но что-то в его внешности привлекало. Лина по ночам не спала, отчаянно ругая себя, а поделать ничего не могла. Нет, только на внешность Исталина, конечно, не повелась, просто Наполеон вдруг стал таким учтивым. И дверь поддержит и ужином поделится и подсобит. Вроде, не такой уж плохой парень. Только вот влюблённость вскружила голову девчонке — так и не поняла Лина, что Наполеон всего лишь ей пыль в глаза пускает. А когда поняла — уже было поздно. Кончилось строительство, пора и по домам разъезжаться, а Наполеон возьми да и сделай ей предложение. Исталина не отказала, сердце её было переполнено любовью, сколько времени-то прошло, а у неё-то всё было в первый раз. Вот так и осталась она в Америке, Наполеон наотрез отказался ехать в Россию. Лина даже опешила:  — У меня же там родственники, им тебя показать, с родителями познакомить, и вещи всё мои там. Наполеон ей, конечно, наплёл с три короба, что всё ей даст, а с родственниками рано знакомиться — он не хочет ещё, стесняется. Исталина уши-то и развесила. А что ей, сомневаться в своём будущем муже? Только вот мужем он ей становиться не собирался. Год, другой, третий, а они всё ещё не то, что не расписались, даже не говорили об этом. Лина, конечно, стала задумываться, но подвоха так и не разглядела. А всё же точило её что-то изнутри, у женщин ведь чутьё такое, как у кошек. И пусть Исталина была похожа на белую медведицу — жёсткую и неприступную, в душе была простой, счастья искала, как и все. И тут вдруг напасть — захандрила Лина. Работы у неё не было — брать на работу русскую женщину не спешили, и так рабочих мест было мало. Со здоровьем проблемы начались, стало часто тошнить. Понимала Лина, что не беременна, а как иначе объяснить рвоту и боли в животе? Стала Исталина сама не своя — резкая, злая. В себе стала замыкаться, на Наполеона волчицей смотрит. Когда уж совсем припёрло, пошла к Габи, а у той отец был доктором. Осмотрел, сказал — язва, оттого и депрессия. Наполеону, конечно, только это и надо было. Выставил, даже не подумал, как Исталина в отчий дом вернётся. Приползал она еле-еле. Мать с трудом, но простила, отца на свете уж не было. А потом стала Лина по больницам да по больницам. Там мы с ней и познакомились. Язву Исталина вылечила, а вот сердце разбитое…  — Так она от этого и умерла, дедушка? — поинтересовалась хорошая светлая девочка, смотря на старика любопытными голубыми глазами. Она сидела на скамеечке, вместе со своим братьями и сестрой, которые тоже внимательно слушали рассказ.  — И такое случается, Настасенька, — со вздохом сказал пожилой мужчина. — Но дядю твоего и маму она хорошо воспитала. Жаль только, что вы Исталину совсем мало знали, не успела она с вами понянчится…