Коля проснулся. Где он? Вокруг сплошная темнота. Он лежит. Попытался ощупать пространство. Он… В ящике? Почему так холодно и темно? Неужели?.. Его кошмары сбылись?
Нет! Не может быть! Он начинает судорожно копашиться, скребётся о крышку ногтями. Его похоронили. Нет. Невозможно! Как же так?!
Коля ударяет по крышке. Раз. Другой. Третий. Паника охватывает его. Ужас. Страх. Отчаянье. Он уже бездумно колотит по крышке гроба. Ещё удар и…
Что произошло? Он… Пробился?
Он уже не в гробу. Он парит. Но где? Логично предположить, что под землёй…
Он начал подниматься, сам не зная как. Перед его лицом возник… Снег. Самый обычный снег. Немного грязный, но в целом, такой же, как всегда. Гоголь с минуту просто любовался этим прекрасным снегом, что был у него прямо перед его прекрасным носом. Подниматься выше он пока не решался.
Сзади послышался смешок. Коля обернулся и высунул из земли голову. И удивлённо захлопали глазами. Перед ним был человек. Не молодой. На черном как сама смерть коне. Он возвышался над Гоголем так, что тому приходилось задирать голову, а так как это было крайне неудобно, то Коля нехотя
выплыл из земли на половину.
Итак, перед ним верхом сидел человек. Одет он был в некий костюм. Никогда раньше Нико́ла таких не видел. Костюм этот напоминал обыкновенный сюртук да брюки. Вот только полы сюртука были короче привычного, да и брюки были более свободными.
— Здравствуйте, Николай Васильевич, — с ухмылкой произнес человек.
— Кто Вы? — Коля выплыл из земли окончательно и воспарил так, чтобы лицо его было на равные с лицом незнакомца.
— О, кто я? Это вы скоро поймёте и сами, полагаю. Вас должно сейчас интересовать иное: кто
Вы, где Вы и что происходит вокруг.
— Безусловно, сие волнует меня так же. Не окажетесь ли мне честь ответить на интересующие меня вопросы, господин Всадник?
— О, конечно, Николай Васильевич, конечно. Прошу вас! — откуда-то примчался ещё один скакун. Такой же черный, как и у незнакомца.
Гоголь аккуратно приземлился на коня верхом и последовал вверх за человеком.
Что было примечательно, у человека один глаз был черным, а другой — зелёным.
— Вы много писали про чертей, Николай Васильевич. Но спешу Вас огорчить, они немного отличаются от Вашего представления, — незнакомец разговаривал легко и непринужденно, словно происходящее было для него обыденностью. Поровнявшись с ним, Коля заметил, что половина зубов у человека серебряные, а половина — золотые. «Как же так» — пронеслось у него в голове.
А тем временем они скакали по воздуху над городом, и Нико́ла начал поглядывать вниз. Странно, весьма странно. Какие-то здания высокие, похожи на какие-то большие кирпичи с окошками. Целых шесть этажей, это ж надо! Вот только, видно, потолки низкие, коль окна так близко друг к другу расположены. Какие-то здания поражают причудливыми формами. Но все, как одно, разочаровывают серостью. Будто про цвета и краску тут никогда не слыхали.
— Так где мы? — не выдержал Гоголь.
— В Москве, друг мой, в Москве, — с лёгкой усмешкой произнес незнакомец. — Нынче чай двадцатый век, Николай Васильевич, двадцатый век. — бархатный голос звучал непринужденно.
Двадцатый век. Вон оно шо. То-то все такое причудливое.
— Значится, чертей я описывал не верно? — до Николы потихоньку начало доходить происходящее вокруг.
— Не верно. Не потерпят они такого отношения к себе. Да и людей просто так губить не будут. Уж поверьте мне, если человек хороший, никакому чёрту его не испортить. Ну, а коли человек плохой, то тут уже и чёрт не виноват.
Коля задумался ненадолго.
— А почему же я… Живой?
— А кто сказал, что Вы живой? — усмехнулся человек. — Вы мертв, как есть мертв. Странно лишь то, что проснулись так поздно. Все Ваши друзья-писатели уже давным давно поднялись, а Вы все отсыпались. Надеюсь, хоть выспались?
Никола неуверенно кивнул. Он уже почти не сомневался в том, кем является его собеседник.
— И все же, как Ваше имя? — не удержался он и отвёл глаза, якобы рассматривая улочки.
— Воланд. Приятно познакомиться с Вами, Николай Васильевич.
Гоголь лишь кивнул в ответ. Не сказал бы он, что ему тоже приятно знакомиться с Сатаной.
— Остальным Вы тоже проводите экскурсию по городу?
— Что Вы, что Вы, далеко не всем… Но Вам просто нужно увидеть кое-что. Туда, — скомандовал всадник и припустился вниз.
Они остановились перед книжной лавкой, отделанной неясным материалом. Слезли с коней, зашли внутрь. Прошествовали до определенной полки. Девушки продавцы не видели их, а если и видели, то не заметили.
— Ты сегодня куда-нибудь идешь вечером? — переговаривались они (продавцы) между собой.
— Да нет, не планировала.
— Слушай, а давай тогда в театр пойдем. Я слышала, сегодня приезжают какие-то иллюзионисты, только сегодня выступают. Пол Москвы соберётся. Надо обязательно сходить!
Дальше Гоголь уже не слышал, слишком далеко они с Воландом отошли.
— Прошу Вас, Николай Васильевич, прошу, — все так же обыденно, словно разговаривает со старым приятелем, человек протянул Николе книгу. — Берите ее и пойдёмте.
Гоголь послушно взял книгу и даже не посмотрел на обложку.
Они вышли на улицу и вновь взобрались на лошадей, взмыли вверх. И там, по пути, Воланд сказал Гоголю рассмотреть книгу. И что он увидел?
Обложка, касписанная завитками, растениями, предметами быта, в образе которых то и дело проглядывали черепушки. Та самая обложка, которую Гоголь самостоятельно изготовил для своей повести «Мертвые души».
— Откройте оглавление, Николай Васильевич.
Гоголь с опаской перелистнуть в конец книги…
Мертвые души
Том первый:
Дальше шли одиннадцать глав.
Том второй:
Вот тут-то Никола чуть не поседел. И поседел бы наверное, если бы была возможность. Как? Откуда?
— Но… Но я же сжёг их!
—
Рукописи не горят, Николай Васильевич.
Рукописи не горят!
Они больше ни слова не сказали друг другу. Через минуту всадник просто растворился. А Гоголь шел дальше. Он знал, куда идти. Знал, где его ждут…
А в голове так и крутилась фраза:
Рукописи не горят.
