Хороший

Юнги смотрит на часы и не моргает – минутная стрелка завораживает. В голове у него тяжёлая пустота, глаза слипаются и слезятся, а в ушах гудит от наушников, и по-хорошему ему пора бы заканчивать, но трек всё ещё не представлен заказчику. Юнги без понятия, правда, что этому идиоту всё время не нравится в его музыке. Это просто чёртов трек для рекламы. Кто вообще приходит в подобное место за музыкой для рекламы? Он, в конце концов, не обязан в седьмой раз переделывать это всё. Да людям вообще должно быть наплевать на фоновую музыку, но Мину с чего-то пообещали нехилую такую оплату. Это единственная причина, почему он всё ещё корячится в кресле перед экранами, грызёт провод от гарнитуры и таращится на часы. Думать лень. Доделывать лень. Существовать в принципе лень. Юнги хочет домой, кофе и немножко умереть. Минутная стрелка преодолевает четверть часа, прежде чем он понимает, что почти вырубился. Юнги натягивает на голову наушники, включает трек (он правда уже ненавидит эту мелодию) и устало щурится, подчищая некоторые моменты до приемлемого. Потом сохраняет три варианта и отсылает начальнику, который гоняет чаи с этим идиотом-рекламщиком. У Юнги есть пять минут до вердикта, и он, соскребая себя с кресла, скидывает все вещи в рюкзак и шуршит молнией. Если заказчику снова что-то не понравится, то ему плевать. Он уйдёт домой, потому что уже почти полночь, а рабочий день заканчивается в восемь. Он даже уволится, если начальник скажет ему торчать здесь до самого конца. Да его в любом другом месте с руками и ногами оторвут. На экране всплывает сообщение с одобрением, следом – уведомление о перечислении нужной суммы на счёт. Юнги атеист, но сейчас благодарит всех богов, которых помнит, за возможность не умереть здесь. Он запирает студию и спускается вниз (почти засыпает в лифте), игнорирует куртку, заброшенную на плечо (подумаешь, снег идёт, он слишком устал для того, чтобы замёрзнуть), и скользит кроссовками до остановки, едва успевая на последний автобус. Внутри только какая-то женщина и парень на передних рядах. Юнги добредает до конца салона, роняет конечности и лепится лбом в стекло, давя в себе желание тереть глаза до крови – чешется, щиплет, жжётся и чёрт знает что ещё. У него ноет голова и всё ещё гудит в ушах. Просто прекрасное состояние. А ещё хочется поплакать от осознания собственной усталости. Юнги пялится слезящимися глазами за стекло и пытается не уснуть до нужной остановки – ждать всего-то десять минут. Десять минут почему-то растягиваются на все тридцать, и он вываливается на улицу в полной неуверенности, там ли вообще вышел. Знакомая вывеска круглосуточного магазина направляет его, Юнги сворачивает в сторону дома, скользит по застывшей луже у подъезда и с облегчением стонет, шлёпая рукой по кнопкам лифта. Дома тихо, Юнги раздевается, на автомате забредает в ванную и надолго зависает, разглядывая собственную бледную рожу с тёмными кругами под глазами и расфокусированным взглядом. Из-за чёрных волос он кажется ещё бледнее и болезненнее. Юнги (величайшим усилием воли) соскребает себя в более-менее человекоподобное существо и на кухне отупело смотрит на стоящую у микроволновки закрытую пластиковую баночку с ужином и засыпанную в чайник заварку. Юнги готов расплакаться от того, какой Чимин хороший. Правда. Для него это слишком. Ужин он убирает в холодильник, потому что сейчас не в состоянии вообще соображать и с микроволновкой не сладит, но накачивается чаем до ушей и выползает из-за стола. Почти половина второго ночи, Чимин наверняка давно спит в обнимку с подушкой, потому что тушка Юнги сегодня не была предоставлена для вечерних обнимашек, и Мин, только сейчас замечая тихо работающий телевизор в гостиной, удивляется. Потом фыркает – телевизор развлекает пустоту, и поэтому он выключает светящуюся режущим глаза светом технику. Юнги не помнит, когда переодевался, но в спальню он вползает не в уличной одежде. В темноте ничего не видно, глаза всё ещё слезятся, и он всё-таки трёт их, когда натыкается на тумбочку и делает широкую дугу на всякий случай. У Чимина дурацкая привычка раскидывать по всей комнате тапочки. Вглядываться в темноту становится легче. Юнги таращится на Чимина, уснувшего поперёк кровати с подушкой, прижатой к груди, и неосторожно падает рядом. Его попытка лечь больше похожа на рухнувшую башню, но сейчас это волнует в последнюю очередь. Юнги чувствует под собой мягкое одеяло, в котором утонул, с облегчением издаёт что-то между хныканьем и стоном, а потом на него вдруг наваливается Чимин, обхватывает руками и ногами и утыкается носом в грудь. Он какое-то время ворочается, потому что Юнги костлявый и обнимать его не так удобно, как подушку, потом привычкой бодается головой и то ли недовольно, то ли сонно фыркает. Юнги лежит с закрытыми глазами, слушает чиминовы «почему так поздно?», «ты ел?» и «я ждал тебя», и чёрт возьми, ему слишком хорошо сейчас для того, чтобы вообще-то даже думать. Чимин до сумасшествия тёплый, сонный, прилипчивый, что-то бурчит ему в шею, и его волосы щекочут Юнги подбородок. Юнги, на самом деле, плевать. У него пусто в голове, всё тело будто приклеилось к кровати, и это ощущается настолько хорошо, что он в третий раз готов плакать от всего этого. Кажется, Чимин продолжает бурчать уже совсем какую-то несвязную чушь, когда он закидывает на него руку и засыпает. Юнги чертовски счастлив, даже когда дурацкие чиминовы волосы лезут ему в рот, а сам Чимин подминает под себя, обнимая, и этого достаточно.