empress

— Звали, командор? Лана, как всегда, сохраняет идеальную выдержку и ровный голос. Тохас улыбается, растягивая пухлые губы — невольно Лана обращает внимание на сетку порчи, что расползается от уголков рта, за улыбкой — движется, как паутина под серовато-смуглой кожей.  — Императрица, — нежно поправляет ее Тохас. — Или ты считаешь, что я не заслуживаю этого титула, Ла-на? И ее имя, растянутое по слогам, звучит затаенной угрозой, призрачным касанием проходится по горлу. Одна неосторожность — и ты лишишься головы, маленькая самоуверенная ситх.  — Конечно заслуживаете, моя императрица, — Лана поспешно склоняется, не поднимая глаз. Не из страха — просто нет смысла так глупо рисковать. Тохас опасна в гневе, как ей уже много раз приходилось наблюдать. Сейчас — она опасна особенно, обманчиво-расслабленно раскинувшаяся на троне, не сводя взгляда красных глаз со своей верной советницы. До конца верной, несмотря на все, Лана никогда Тохас не предаст, и та знает — потому угрозы пока лишь угрозы.  — Ты такая красивая, Лана, — говорит ей Тохас. Говорит — и до синяков сжимает запястья, выкручивает, будто бы наслаждаясь гримасой боли, поневоле проявляющейся на лице Ланы. Ничего страшного в том, чтобы потерпеть — эти моменты длятся недолго. Все, что Тохас нужно — выплеснуть накопившуюся ярость на кого-то, и кто лучше подходит, чем Лана, которая всегда рядом? Лана, которая без единого звука опускается на колени, выжидая, когда командор успокоится. Лана, которая без единого звука сносит боль и нехватку воздуха, пока темная Сила удушающе сдавливает шею, еще немного — и раздастся хруст позвонков, но Лана промолчит, лишь широко раскрытыми глазами смотря прямо перед собой. Это то, что нравится — нужно — Тохас. Она не переходит границ, и Лана может позволить себе вытерпеть немного боли. В Тохас, кажется, сломалось что-то после плена на Закууле, и сейчас, когда она завладела наконец Вечным Троном, проявилось в сотни раз отчетливей. Нельзя сказать, что раньше она была идеально-светлой — напротив, тем Тохас и привлекла Лану, что не была до тошноты правильной, как все встреченные ей джедаи. Она была — почти что ситхом, предприимчивой и жестокой, прежде всего ищущей выгоды для себя. Истинно темная, она отличалась от своих союзников — ей следовало бы родиться в Империи, так всегда думала Лана. Но раньше в Тохас не было этой жажды разрушения, что Лана видит теперь, глядя в ее глаза. Не было этой снисходительной насмешки над всей галактикой. И на секунду страшная, не могущая быть правдой догадка оглушает — не Тьма взяла над ней верх, а что-то — кто-то — другой. Но потом Тохас улыбается по-старому, с искренним раскаянием в глазах и в то же время нежно, извиняясь, гладит тонкими пальцами оставленные ей же синяки — и Лана неслышно выдыхает с облегчением. Показалось. Это все еще Тохас — в самом деле, уж она бы поняла, захвати Валкорион ее разум. Лана не чувствует больше присутствия бывшего Императора, и волноваться не о чем.  — Иногда мне кажется, что я — это не я. Что я стала кем-то другим, — Тохас задумчиво смотрит в небо Одессена — такое яркое и светлое. Безоблачное — увы, совсем не отражающее их туманное будущее. Лана кладет руку Тохас на плечо, сжимает легко, показывая — она рядом.  — Глупо, правда? — она поворачивается к ней, улыбаясь. — Что только мне в голову лезет.  — Тебе надо больше отдыхать, — замечает Лана. В моменты наедине она отбрасывает ненужный официоз, в моменты наедине — Тохас обычно его не требует. Сегодня, кажется, у нее хорошее настроение — она спокойна и почти безмятежна. Даже темные, переплетающиеся под кожей вены ее не портят. Даже глаза, цветом напоминающие грязную кровь — ведь в них тепло и нежность.  — Кто будет управлять Альянсом за меня? — шутливо разводит руками Тохас. Почти сразу притягивает Лану в крепкие объятия, целует в макушку, еще больше ерошит и без того растрепанные ветром волосы. Лана хмурится и ворчит притворно, говоря что-то о том, что командор ведет себя, как ребенок — но обнимает в ответ, ведь в глубине души она любит такие проявления чувств. Любит Тохас — больше всего на свете. Не всегда все так замечательно. Потому что Тохас любит Лану тоже, и свою любовь зачастую выражает, ее ломая. Она только смотрит — чуть сощурится, и Лана ощущает, как начинает задыхаться, и давление не ослабевает, даже когда Тохас приникает к ее губам в жадном, чувственном поцелуе — только сильнее становится, и руки Тохас на ее теле, даже через одежду лихорадочно-жаркие, одновременно ласкают и подчиняют. Лана и без того — подчинена, ее навечно. Тохас, в самом деле, достаточно только взгляда или незаметного жеста, чтобы своей мощью заставить склониться перед собой. Зачем только — когда Лана добровольно готова каждый день перед ней склоняться. Иногда Тохас кажется чуждой и опасной — не для Ланы в конкретный момент, а для всей галактики, так абстрактно-неясно, и то же чувство Лана испытывала, когда была слишком близко к Императору. Или когда Тохас использовала его силу, пока он находился в ее теле — но теперь Валкориона больше нет. Может ли быть, что он не исчез окончательно? Возможно, если бы у Ланы было больше весомых доказательств. Хоть каких-то. Тохас спит беспокойно, разметавшись по постели, сбросив одеяло, и ее короткие рыжие волосы в искусственном свете приобретают розоватый оттенок — так забавно, думает Лана, гладит ее по голове, перебирая жесткие пряди. Ресницы Тохас чуть подрагивают, губы беззвучно шепчут что-то — взгляд Ланы цепляется за пересекающий их шрам, и еще один, идущий через переносицу. А сколько этих шрамов на теле — сразу не сосчитать, и Лана знает их все до единого — на ощупь. Ее командор — женщина, которую она так беззаветно любит, за которую столько раз готова была умереть, которая сама столько раз спасала ее — сейчас перед ней так доверчиво открыта. И хотя сейбер Ланы, а уж тем более — послушная ее воле Сила всегда под рукой, все дневные подозрения выглядят теперь такими глупыми и беспочвенными. Кто знает, как бы она сама вела себя, доведись ей пройти через то же, что и Тохас — Лана не должна ее судить, должна — только помогать справиться со всем. Из них двоих — точно не Лане хуже. Со вздохом Лана целует Тохас в щеку и поднимается с постели — вряд ли она сегодня уже уснет, так что лучше заняться делом. Изнутри беспощадно сжигает стыд — как она могла в ней усомниться?  — Тебя что-то беспокоит? — спрашивает Тохас, прижимаясь к ней со спины, обхватывая руками — такая знакомо-горячая, притягательная, и не будь Лана такой уставшей, обязательно повалила бы ее на кровать. Сейчас же — только целует в уголок губ невесомо, повернув голову, и снова устремляет взгляд в датапад.  — Беспокоит, — говорит, — о Тероне ничего не было слышно после Коперо. Я опасаюсь, что он может планировать нечто… серьезное, — завершает Лана за неимением более подходящего слова. Тохас чуть слышно фыркает, и ее теплое дыхание приятно щекочет кожу.  — Не о чем переживать. Как только я его увижу — он мертв. В этом Лана не сомневается — Тохас не из тех, кто прощает предательство. Чего стоит случай с Котом — какими благими ни были его намерения, Тохас ни секунды не раздумывала перед тем, как пронзить сейбером его сердце. Это решение было одним из немногих, которые Лана не одобряла, но промолчала, принимая его. У Тохас было исключительное право решать, кому жить, а кому умереть.  — И даже если он умудрится застать меня врасплох… ты ведь защитишь меня, Лана? — голос ее становится вкрадчивым-тихим, и Лана невольно передергивается. Это не вопрос, не просьба — ультиматум, и Лана без сомнений отдаст жизнь за нее, однако от такого тона становится не по себе.  — Конечно, командор, — отвечает она. От Тохас не укрывается эта легкая заминка, и она смеется.  — Не стоит так официально, когда мы одни, любовь моя.  — Прости, привычка, — бледно улыбается Лана. Порой Тохас и говорит совершенно не так, как всегда — в ее голосе проскальзывает неуловимое изменение, так напоминающее кого-то другого.  — Смотри, Лана — не правда ли, грандиозный вид? Лана смотрит — и соглашается. Вокруг них несчетное количество кораблей Вечного флота, что подвластны одной мысли Тохас. Грозная сила, с которой приходится считаться всем, что Республике, что Империи — хоть они и не оставляют надежды однажды завладеть этой мощью сами. У них не выйдет — Тохас не отдаст то, что ее по праву, разве что еще больше заберет.  — Да, моя императрица, — говорит Лана. Сейчас Тохас хочет слышать от нее именно такое обращение, и Лане не сложно такой малой прихоти (приказу) потакать, хотя и тянет по привычке — по имени звать, ведь они одни сейчас. Одни ли?  — Ты ведь никогда не предашь меня, Лана? — мягко спрашивает Тохас. В ее глазах, насыщенно-красных — ожидание и предупреждение. Из этой алой глубины на Лану смотрит кто-то чужой.  — Никогда, императрица. Моя жизнь принадлежит вам, — склоняет голову Лана. Тохас тихо смеется, притягивая ее к себе, и целует медленно, долго. В ее движениях — уверенность и властность, знакомые — и в то же время Тохас-до Закуула не свойственные. Где же привычные страсть и несдержанность? Это воображение Ланы — ничего более. Тохас изменилась — но кого бы не изменили такие события? Она отвечает на поцелуй, стараясь забыть обо всем, просто наслаждаться близостью.  — Люди так самонадеянны, тебе не кажется? Тохас смотрит ей прямо в глаза. Она выглядит понимающей и мудрой — как джедай, холодной и жестокой — как ситх. Могущественнее их всех, как…  — Может быть, — Лана не отводит взгляд, — но вы просчитываете все наперед, не так ли?  — Именно, — соглашается Тохас, обхватывает ладонями ее лицо, нежно поглаживая кожу. — Я всегда на шаг впереди. Так близко, и Лана видит — ей позволяют — правду. Но что есть правда, если для каждого она своя? Лана крепко сжимает рукоять сейбера — и тут же отпускает, позволяя ладони безвольно соскользнуть с прохладного металла. Тохас улыбается, снова притягивает к себе — шепчет жарко, прежде чем поцеловать:  — Не предавай меня.