Полночь в Салеме

      Полночь в Салеме горчит чайной бостонской луной, бубонной чумой, цианидом и беленой. Кто-то безмолвно глядит сквозь провалы чердачных окон, таращится в спину — не дай им боже идти за мной.       Не дай им идти, смотреть, шуршать подолами, мерно чеканить шаг, а нам не дай невовремя даже дышать: в Салеме тихо, и тишина в ушах так оглушительна, что взрывается лунный шар.       И первая девочка выйдет в колосья лун в пятнашки играть, сбываться псалмом, собирать листву, и кто-то наточит нож и воткнет иглу, клубок распустит — чужих ведь не берегут.       А девочка всё танцует — как страшный сон: часы отмеряют злобу, течет песок; вы знали, что эти девочки ни при чем, но город себя иссек до корней мечом? Служанка приносит рис, карри, желчный сок, подаст на подносе с улыбкой — возьми скорей, вторая девочка корчится у дверей.       Восходит полночь в зенит, накрывают пол, садятся вокруг, воспоют, откроют Завет. Не лжет тот, кто праведен, только вот праведных нет. Ведьма на ху́ду хохочет, сыплет солому по ветру и посолонь (боже, их всех ждет огонь).       Третья девочка руки ломает в локтях, в город тогда заползает отчаянный страх; рушатся крыши, лупят глаза чердаки, кто-то сегодня умрет от священной руки, кто-то взойдет на костер, чтобы чашу испить свою.       Салем наложит табу.       Ведьмы сквозь слезы пьют.