Мелькор и депрессия

Весна – время, когда люди морально готовятся к теплу, готовятся снять с себя дурацкие шапки и остальные зимние одежды, готовятся полюбоваться на мягкие солнечные лучи, которые наконец-то стали греть! Готовятся к тому, что скоро растает снег и вот-вот покажется свежая зеленая травка. У Мужской половины населения часто случается весеннее обострение - вот так и у Мелькора. Кому-то сносит крышу, но только не ему. В то время, когда все эльфы, валар и майар беззаботно скакали по лугам, пели песни, радовались жизни, он в одиночестве сидел у окна, смотря на тающий снег и грустил. Грустил о том, что его любимейшее время года – зима – уходит, что она сменяется весной Йаванны. С каждым днем все больше пригревало солнце, все чаще запевали птицы. Даже в горах потекли ручейки, и начали гнездиться орлы Манки Манвэ, а от этого вала становился все мрачнее. Даже темный майа – правая рука владыки – не мог развеселить его. Он доставал из-под кровати коробку гематогеннок и несколько банок сгущенки. — Ешь! — кладет в руку батончик. Моринготто смотрел на него как на дебила. — Ну поожаалууйста! — тот не отвечал, поэтому Сау открыл гематогенку и протянул ее ко рту владыки. Тот все с таким же пофигистичным лицом откусил и прожевал. — Нууу, Мееееелькоо. Ну, улыбнись. Ну хоть чуть-чуть. — ни один мускул лица того к кому обращались не дрогнул. Этот, своего рода, монолог начинал надоедать Аулендилу, держащему в руках остатки батончика. — Ну, сокровище мое, пожалуйста, ну хотя бы сгущенку. Ты же любишь ее! — подставил чайную ложку ко рту, слегка испачкав щеку. Бауглир остался равнодушен. Своими теплыми губами майа коснулся щеки, стерев с них остатки сгущенки. В итоге, не выдержав, он достал печеньки и принялся хомячить их на глазах у вала. — Ну хоть их-то ты будешь? А то я съем и не останется ничего. — машет печенькой, аки гипнотизер, перед глазами. — Я не голоден. — наконец-то подает свой осипший голос. От безысходности, Майрон обнимает темного валу и закрывает глаза. — Поешь хоть немного... — просит он в последний раз, и на этом их разговор кончается. Хандра – таков был диагноз у темнейшего, что постепенно сменялся депрессией, глубокой и затягивающей в себя, словно морская пучина. Вскоре все обитатели крепости заметили болезнь повелителя, но никто не знал как это исправить. День становился длиннее, а звездная ночь все короче. Все меньше времени оставалось у майа на то, чтобы проводить его с Мелькором. Теперь появилось больше дел, ведь снег растаял и на дорогах появилась грязь, напоминающая навоз, а вода Ульмо, что так ненавидел Майрон и иссушал как только видел, растекалась буквально везде. В ходе всех этих событий Бауглир совсем перестал выходить из комнаты, закрыл и завесил наглухо черными занавесками окна и сидел так день-деньской в полной темноте, пытаясь насладится тьмой, мрачной и ужасной, но такой любимой и притягательной. Лицо его осунулось, глаза поблекли, а без того бледная кожа стала еще бледнее, как будто Моргот искупался в муке (как рисуют художники). Одиночество – вечный спутник валы. Один он жил до появления Аулендила, один пребывал в чертогах Мандоса, один он шатал Светильники, лишь украл сильмариллы вместе с Унголиант, которая в итоге чуть им не отобедала. Не видел Моринготто свет дня, а если бы и смог увидеть, то тут же ослеп. Научившись видеть в вечной тьме, он замечал многие вещи, кои не могли узреть остальные. Лишь порой, в поле зрения его взгляда попадали рыжие волосы, и тут же исчезали. Это было всего навсего лишь ведением, сплошной галлюцинацией. Порой, ему виделся весь образ, который постепенно покидал его. Бауглир звал его, но безуспешно. Тот, навеянный разыгравшейся фантазией, исчезал. Владыка чах на глазах. Ежели раньше его просто нельзя было вытащить из светлой комнаты лишь из-за работы, то теперь он даже не удосуживался вставать с постели, а только лежал и смотрел в нежно-голубой балдахин. По ночам до жути уставший от работы Саурон* являлся посмотреть на вала и каждый раз ужасался. "Где? Где же тот воин с железным духом, что всегда заставлял идти меня дальше, никогда не оглядываясь? Где он?" – вопрошал себя майа. Он смотрел на бредящего Мелькора, брал его за руку, клал голову на постель от бессилия и засыпал, но когда начинался восход, Ариэн всплывала на небосвод на своей ладье, Майрон тут же просыпался и исчезал, будто его здесь и не было. А Мелькору снова казалось, что он видел майа. Весна – вечные дела, депрессия и редкие ночные посиделки. Так и охарактеризовывается Утумно в это время года.