Colorblind (Не видящий цвета)

Койю, глубоко вздохнув, внимательно рассматривал документы своих пациентов. В свои двадцать шесть он уже один из лучших психиатров Токио, и, вместе с тем, один из самых эксцентричных. Его странное поведение, аномальная манера одеваться, и даже его причудливые методы лечения - все это вызывало восхищение и упреки большинства работников психиатрического отделения медицинского департамента. Но, все же, его оригинальности имели цену, он был действительно гением, когда «это» приходило на ум юных подростков. Он выводил детей из залов задержания, помогал яростным самоубийцам избавляться от мельчайших приступов депрессии, и даже людям, страдающим одержимостью, воздержаться от их ритуалистических привычек. Он, несомненно, обладал блестящим умом, несмотря на свою молодость и аномальную методику лечения, но это не говорило о том, что ему не приходилось сталкиваться с трудностями в мире подростковой психологии. К его постоянной печали, у него, как и у большинства докторов, были пациенты, которых было уже слишком поздно спасать. Кимико. 14 лет. Жертва изнасилования. Покончила с собой после двух консультаций с ним, потому что ее показания в суде против насильника были опровергнуты. Кимико не смогла смириться с этим. Она была первым пациентом, которого не удалось спасти. Её портрет стоит на дальнем левом конце верхней полки и её необычайно красивая улыбка освещает комнату на протяжении всего дня. Масахиро. 17 лет. Наркоман и член банды. Умер от передозировки метамфетамина после двух месяцев консультаций. Его портрет стоит возле портрета Кимико; массивные черты его лица вечно будут спрашивать у Койю, почему он не смог вовремя остановить его наркозависимость. Сатору. 15 лет. Мелкий вор и вместе с тем примерный ученик. Был осужден за убийство и воровство. Койю никогда не интересовался, были ли эти обвинения правдивы. Сатору застрелился в тюремной камере через два дня после ареста. Его портрет стоит следом за портретом Масахиро; его мягкое выражение лица временами будоражит разум. Всего было семь неудавшихся случаев лечения. Семь фотографий выставлены на верхушке книжного шкафа. Его сердце болело от этих семи ран, которые изводили его каждую ночь, когда ему удавалось побороть бессонницу и позволить своему изнеможенному от работы телу немного отдохнуть. Ему твердили, что семь - это хорошее число, фантастическое в соотношении с числом пациентов, которых он вылечил за все эти годы, но Койю не видел заслуги в неудачах. Он оценивал это как предательство по отношению к тем детям, которым не смог помочь. Это было словно доказательством того, что он не был чудесным психиатром, каким его все называли. Захлопнув папку, мужчина убрал ее в сторону, затем откинулся на рабочее кресло и потер глаза, осматривая светлое пространство комнаты. Оно было не таким уж и большим, но, в любом случае, комната была хорошо обставлена и места здесь было предостаточно. Бледно- кремовая кушетка и кресло располагались посередине комнаты на застланном ковром полу. Там же находился и журнальный столик, изящно вырезанный из дерева со стеклянной сердцевиной. Возле кушетки стоял маленький столик с лампой, а позади нее - низенький книжный шкаф. На противоположной стороне, у стены, возвышалась тяжелая книжная полка. Стол Койю располагался возле двери, а в самом дальнем конце комнаты - большое окно, которое выглядывало на дальние площадки госпиталя. Троица прекрасных розовых кустов возвышалась над четвертым этажом здания, оттеняя окно различными рисунками. Койю мягко улыбнулся, прислушиваясь к спокойной мелодии, заполнявшей пространство комнаты; безмятежная тишина успокаивала его и позволяла разуму расслабиться. Дернув рукав темно- красного костюма в полоску, он ласково улыбнулся, вспомнив выпученные глаза его секретаря этим утром. Психиатру всегда нравилось носить самые престранные вещи, какие только можно было найти, вызывая сильное отвращение у коллег. Он очень часто находил их полезными своей работе. Его уникальный характер и внешность приводили в восторг большинство подростков, с которыми он работал, побуждая их принимать его за молодого и и неординарного. Именно поэтому они привязывались и доверяли ему. Койю не собирался терять это доверие или свою индивидуальность, надев старый скучный жилет. Послышался стук в дверь, и мужчина, поднявшись со стола, подошел к ней. Открыв дверь, психиатр увидел фигурку низкого парня. Подросток, не глядя на него, прошел мимо и зашагал в комнату. Не удивившись грубости парня, Койю просто захлопнул дверь и закрыл ее на замок, как он всегда и делал на приемах, чтобы удостовериться в том, что тайны его пациентов не будут разглашены. Он виновато посмотрел на маленького светловолосого парня, который, приблизившись к дивану, слегка отвернул его от кушетки. Не говоря ни слова, он плюхнулся на диван и тихо уставился в окно. Койю воздержался от очередного вздоха. Парень ходил к нему уже в течение месяца. Каждый вторник и среду ровно в шесть часов он приходил сюда, отодвигал диван, и, не проронив ни слова, безжизненно глядел в окно. Его звали Таканори. 16 лет. Депрессивный, склонный к суициду и страдающий дальтонизмом. Месяц назад он вскрыл себе вены, но его удалось спасти, поэтому врачи направили парня сюда, к Койю. Прошло примерно 28 дней с тех пор, как Таканори впервые вошел в офис. Восемь консультаций прошли с треском. На протяжении двадцати восьми дней, что равнялось восьми приемам, Койю не удалось добиться абсолютно никакого прогресса. Он медленно подошел к кушетке и, присев, с любопытством посмотрел на Таканори, который тихо смотрел на светящееся стекло. Койю положил свою ручку с блокнотом на стол и, перекинув ногу на ногу, молча рассматривал все возможные варианты, чтобы заставить парня раскрыться перед ним. Черт, даже заставить блондина просто взглянуть на себя будет уже чем-то. Он пытался задавать вопросы, но Таканори и глазом не моргнул; пробовал загораживать собой окно, усевшись напротив него, но подросток просто передвигал кресло так, чтобы снова увидеть окно; пытался поговорить о чем-нибудь, надеясь хоть чем-то заинтересовать Таканори и вдохновить его на разговор с ним. Но все безуспешно. Поэтому в течение последующих трех консультаций Койю практически ничего не делал. Каждый день, когда приходил Таканори, он ждал, что молодой парень передвинет свое кресло и устроится на нем, прежде чем Койю тоже присядет на кушетку, и они оба будут сидеть в тишине последующие несколько часов, каждый в своих мыслях. Когда стрелки часов доходили до 8 вечера и небо поспешно темнело, Таканори вставал с места, передвигал кресло на свое прежнее положение и покидал кабинет, даже не глядя Койю. После этого Койю продолжал сидеть на кушетке неопределенное количество времени, не имея ни единой причины передвигаться, ибо Таканори был его последним назначением в те дни. Он уставился на портреты, стоявшие на книжной полке, печально размышляя о том, что, если он не сможет помочь Таканори раскрыться в ближайшее время, то, вполне возможно, что его портрет станет восьмым в ряду трагедий, которые так двусмысленно "украшали" верхушку шкафа. Таканори испустил еле слышный вздох, и Койю посмотрел на него спокойным непринужденным взглядом. На консультациях подросток смотрел в окно, словно очарованный его мерцающей поверхностью. Его красивые глаза задумчиво и спокойно любовались стеклом; он сидел, зажав рукой рот и отвернувшись корпусом от психиатра. Койю всегда интересовало, что же он видел на этом стекле, кроме как преломление света и тени, от которого исходили различные цвета: эти цвета размывали друг друга бесконечными узорами сквозь пространство комнаты. Что видел Таканори? Как он мог видеть хотя бы один из них, в то время, как он совершенно не мог видеть цвета? Койю знал о том, что состояние Таканори только-только восстанавливается. Два года назад его доставили в больницу с химическими ожогами на лице и глазах. В результате, он полностью потерял цветовое, а также частично периферийное зрение. Химикатами оказались пестициды. Почему пестициды оказались в глазах Таканори? Койю чувствовал, что ответ на этот вопрос поможет выяснить причину попыток самоубийства и скованности подростка. Если только он сможет поговорить с ним. Удерживая свое желание заговорить, Койю глубоко вздохнул и устало потер лоб. - Почему ты больше не разговариваешь со мной? Вопрос был настолько неожиданным, что сердце Койю екнуло от шока. Он поднял взгляд и увидел, что Таканори все еще смотрел в окно, медленно моргая время от времени. - Я скажу тебе почему, если ты скажешь мне, зачем все время смотришь в окно, когда приходишь сюда, - тихо предложил психиатр. Сделка. Предложение приза. Это действовало на многих пациентов. Предложить то, что они хотели в обмен на что-то незначительное от них. Таканори долгое время молчал, продолжая смотреть на стекло. - Цвета, - сказал он наконец. Брови Койю в замешательстве сдвинулись в одну линию. - Как ты можешь видеть цвета, Таканори? Ты страдаешь дальтонизмом, - в медицинском заключении четко указано, что Таканори больше не может видеть цвета. Возможно, парень бредил. Быть может, он просто обратил свое горе и заветные мечты в фантазию. Всякое было возможно. - Я представляю их, - ответил подросток, его голос был монотонным и глубоким. - Так много различных светлых и темных оттенков на кусочке стекла. И когда я сижу здесь, я придаю каждому необычный оттенок цвета. Иногда это пурпурные, розовые и желтые цвета. А в другое время я предпочитаю синий и зеленый. Каждый раз, когда я здесь, я создаю новый узор на окне. Койю изо всех сил сдерживал себя, чтобы не запрыгать от радости. Это было самое большое, что Таканори сказал ему за все время. Фантастический прогресс. - Почему ты представляешь цвета? - осторожно спросил он. Он был слегка поражен тем, что Таканори повернул голову, чтобы взглянуть на него. Их глаза встретились, и дыхание Койю остановилось от пристального взгляда, который был устремлен прямо на него. - Сначала ответь на мой вопрос, - заявил Таканори. - Я ведь ответил на твой. Койю улыбнулся. - Ах, верно, это справедливо, не так ли? - мягко спросил он. Выражение лица Таканори оставалось холодным. - Я перестал разговаривать с тобой, потому что вместо этого решил просто смотреть на тебя. - И что ты видишь? Этот вопрос вывел Койю из равновесия и ему пришлось сглотнуть, чтобы вернуть самообладание. Почему он был так взволнован внезапным вниманием и речью Таканори? Возможно он никогда не ожидал, что дойдет до такого. - Я вижу светлые волосы, много пирсинга, темную одежду, бледную кожу, и, - их глаза снова встретились и Койю остановился. - Темные, бесконечно глубокие глаза, которые я все еще пытаюсь понять. - Почему ты пытаешься меня понять? - тихо спросил Таканори, его ладонь по-прежнему крепко зажимала рот, заглушая слова. - Так ты можешь "помочь" мне или "исправить" меня? Койю покачал головой. - Нет. Я пытаюсь понять тебя, потому что не смогу уснуть, пока не узнаю, почему я не могу достучаться до тебя. - Кто сказал, что ты не смог достучаться до меня? Слова прозвучали тихим шепотом. Койю почувствовал сухость в глазах, ибо он перестал моргать ими. Темные глаза подростка, сидящего на диване, продолжали неотрывно смотреть на него; он не знал куда ему деваться от этого пронзительного взгляда. Его костюм внезапно стал тесным и душным. Койю рассеянно дернул воротник, чтобы дать доступ кислороду. - Я достиг тебя? - спросил он. Таканори промолчал. Вместо этого, он задрал правый рукав. - Подойди сюда, - попросил он. Койю, медленно поднявшись с кушетки, подошел к дивану, встав на колени рядом с ним. Таканори протянул ему свою руку, и Койю бездумно взял ее. В глубине души он понимал, что это не нормально - прикасаться к пациентам таким образом, поэтому невольно отодвинулся в сторону. Он взял парня за запястье и нежно провел большим пальцем по поверхности шрамов, которые врезались в плоть. - Что ты видишь? - спросил Таканори. - Побег, - ответил Койю. - И от чего же я пытаюсь убежать? - рука выскользнула из хватки и маленькие нежные пальчики прошлись по его подбородку, от чего голова поднялась вверх, в очередной раз встретившись с темными глазами Таканори. Сердце Койю бешено забилось от такого неожиданного поворота событий. Он был так удивлен тому, что Таканори вдруг решил поменять свое отношение к нему, и совершенно не понимал, почему это так затронуло его. - Я не знаю, - выдохнул Койю, стараясь побороть дрожь, когда Таканори скользнул своими пальцами по его щеке, опускаясь вниз, к шее. Он знал, что должен отстраниться. Он понимал, что ему следует попросить подростка остановиться, но не мог. - Скажи мне. - Мой отец постоянно избивал мою мать и заставлял ее заниматься с ним сексом, - спокойно сказал Таканори, словно это были самые обычные вещи. У Койю округлились глаза от удивления, вызванного внезапной откровенностью подростка. - Однажды ночью я видел, как он насилует ее и попытался остановить его. Он ударил меня и назвал извращенцем за то, что я смотрел на это. Он сказал, что я не заслуживаю своих глаз, если они будут продолжать пялиться, поэтому он потащил меня на кухню и брызнул инсектицид на мои глаза. Койю ощутил боль в животе, но его голос оставался спокойным, в то время как Таканори продолжал ласкать гладкую кожу на шее еле ощутимыми прикосновениями. - Так ты хотел сбежать от отца. - Я хотел сбежать от мира, который он мне подарил. Мир без красок. - Зачем тебе так нужны цвета? Ведь в мире полно и других вещей. - Я был художником. Слова прозвучали для Койю словно удар по животу. Он почувствовал колики от того, что начинает понимать. - И поэтому ты разукрашивал окна, когда приходил сюда, - мягко сказал он. Таканори кивнул. - Я разукрашивал окна, - признался он. - Различными цветами. - Твои картины красивые? - спросил Койю. Большой палец Таканори скользнул на нижнюю губу, и дыхание Койю замерло. Он снова захотел отстраниться, но словно приклеился к этому месту. - Мне кажется, что они были красивыми, - ответил тинейджер, продолжая ласкать губы Койю с таким выражением лица, которое не выдавало ни намека на смущение от бесцеремонного нарушения личного пространства Койю. - Почему ты так прикасаешься ко мне, Таканори? - спросил Койю, когда разумная сторона его сознания взяла верх. - Можешь не волноваться по этому поводу, - ответил парень, просунув указательный палец между губами Койю, а затем непристойно перенес его вниз по подбородку и шее, оставляя важные следы на своем пути. Койю практически ощутил, как расширились его зрачки от этих действий. - Я взволнован этим, - ответил психиатр; управлять дыханием ему становилось все труднее. - Я слеп только к цветам, - заявил Таканори, глядя в глаза Койю мертвым взглядом. Его пальцы снова вернулись к губам Койю и один из них скользнул ему в рот. Язык Кою рефлекторно сжался. Таканори вытащил палец, переместив его на линию подбородка, создавая резкий контраст между холодом влаги и разгоряченной кожей старшего мужчины. - Ты должен остановиться сейчас же, - твердо сказал Койю, но его голос ослаб. - Я остановлюсь, если ты опишешь меня. - Что? - спросил Койю, сузив глаза в замешательстве. - Нарисуй меня так же, как я рисовал на окне. Скажи, какие цвета заключены во мне, - рука Таканори скользнула к уху Койю, нежно дернув мочку, прежде чем мягко царапнуть ее ногтем. - Ты знаешь, какого ты цвета, - ответил Койю, пожелав, чтобы ноги шевельнулись, но они не слушались. Он продолжал стоять на коленях, как оцепенелый. - Я забыл, какого я цвета с того самого дня, когда мои глаза перестали видеть их в зеркале, - печально пробормотал Таканори, его руки порхнули по линии волос Койю и скользнули обратно к коже, поглаживая ключицу. - Скажи мне, мои глаза не помнят этого. Койю, неосознанно облизнув губы, посмотрел на парня перед собой. - Я вижу, - он сглотнул и, моргнув, продолжил. - Светлые волосы. - Ты уже говорил это, - сказал Таканори. - Какой оттенок блонда? Скажи мне, на что он похож. - Светлый и бледный, как цвет кушетки. Напоминает нежный крем. Почти белый. С редкими золотистыми нитями повсюду. Руки Таканори начали расстегивать одну, две, три пуговицы, затем скользнули внутрь. Сердце Койю бешено билось в груди, желая поскорее закончить описание, чтобы Таканори остановился. Он ощущал себя слабаком, ибо не был в состоянии отказаться от этого. - Я вижу сверкающий серебряный пирсинг, как хромовое покрытие автомобиля. И темную одежду, черную, как полночь со смесью королевски-синего оттенком, который можно увидеть только на дне океана. Ладони Таканори скользнули к груди, лаская пальцем сосок. Койю почувствовал, как пробежалась дрожь по позвоночнику, он понимал, что это заходило слишком далеко. Его ресницы затрепетали, когда Таканори ущипнул горошину. - Что еще? - прошептал подросток, напоминая Койю, что тот еще не закончил свое описание. - Бледная кожа, - сказал он. - Мягкая и хрупкая, наделенная белизной полной луны, кода она ярче всего сверкает на небосклоне. Ладони подростка переместились к другому соску, даря такие же ощущения, как прежде. Медленно, мучительно, порочно. Их глаза встретились. - И глаза, - прошептал Койю. - Темные, с янтарным оттенком коры дерева и сиянием золотой монеты. Ладонь выскользнула из рубашки, после чего Койю вздохнул, пытаясь восстановить свое сердцебиение. Таканори не спеша поднялся с места и передвинул кресло на прежнее место, пока Койю не понял, что все еще стоит на коленях, неподвижно наблюдая за ним. Светловолосый подросток, вместо того, чтобы сесть обратно в кресло, как того ожидал Койю, сел на колени напротив него и их тела разделяло всего несколько дюймов, а лица - расстояние одного волоска. - Ты забыл кое о чем, - прошептал подросток, его горячее дыхание обжигало лицо Койю. Койю вопросительно нахмурился, после чего Таканори протянул руку и провел пальцем по нижней губе Койю, заставляя его плоть дрожать от прикосновения. - И губы, - слабо пролепетал Койю. - Губы...- он остановился, будучи не в состоянии подобрать нужный цвет. - Губы, - выдохнул Таканори, чуть заметно коснувшись губ Койю. Мужчина плотно зажмурил глаза. - Цвет зрелого персика, упавшего на землю, - медленно проговорил старший блондин дрожащим голосом. Это было неправильно. Неправильно. Совсем неправильно... Его рубашка была расстегнута и отброшена в сторону, но он даже не отреагировал на то, что верхняя часть его костюма упала на пол с ужасающим грязным звуком. - Ты же сказал, что остановишься, - сказал он; его голос был почти умоляющим. Он знал, что не сможет остановиться, даже если попытается, и это пугало его. Почему он был так пленен происходящим? - Люди все время лгут, - ответил Таканори, скользнув ладонью по животу Койю, нежно и мучительно медленно поглаживая его спину. - Это неправильно. В ответ на это Таканори прикоснулся губами к ключице, посасывая упругую кожу. Койю крепко стиснул зубы, мышцы на его челюсти заметно напряглись. Подросток опустился вниз, к его торсу, его губы последовали за рукой, останавливаясь и томно посасывая один из сосков Койю, тотчас послав волну наслаждения, что быстро стало для Койю проблемой в нижней части его тесного костюма. - Зачем ты это делаешь, Таканори? В это время губы подростка находились на шее Койю, посасывая, покусывая и облизывая ее, заставляя мужчину слабо постанывать. - Я могу сказать, что ты полон различных цветов, - сказал Таканори между действиями, его руки скользнули по бокам Койю. - Не похож на остальных. Вот почему я отказывался смотреть на тебя. Мне больно, что я не могу видеть твои краски. Я так сильно хочу узнать, какие они. - Тогда я скажу тебе, - ответил Койю сквозь стиснутые зубы, когда его мочку уха потянули влажные губы. - Нет, я хочу почувствовать их, - шепнул Таканори ему на ухо. - Я хочу ощутить цвета, которые заключены в тебе. Ты позволишь мне чувствовать тебя, пока я буду изображать твой портрет в своем воображении? Теперь Койю понял о чем его просит Таканори. Он никак не может отказать ему. - Таканори, - сказал он твердо. Парень отстранился, боясь отказа, но Койю схватил его за руки и снова приложил их к своей груди, наклонившись вперед так, чтобы его губы оказались у уха младшего парня. - Скажи мне, что ты видишь? - пробормотал он. Неожиданно руки и губы вновь забродили по нему, но на этот раз с большим пылом. Закрыв глаза, Койю откинул голову назад, стараясь не думать о том, что его могут уволить за это; о том, насколько это было аморально и неправильно. - Кожа, - начал Таканори, его голос слегка охрип. - Насыщенная медом и окрашенная в цвет розовой розы, той, что цветет только зимой. Руки и губы потянули его за соски и Койю издал резкий выдох. - Соски, - продолжил Таканори, его язык вертелся вокруг маленькой горошины, вынудив старшего парня издать очередной короткий стон. - Темно-красные, как цвет протертого кирпича на стенах здания. Руки и пальцы скользнули в волосы Койю, после чего Таканори поднялся, чтобы прижать их лица друг к другу. Руки Койю заскользили сами по себе, остановившись на бедрах Таканори, когда их взгляды пересеклись. - Глаза, - коротко сказал блондин. - Цвета темного шоколада и красного дерева, растущего в богатом лесу. Он перевел взгляд на губы Койю и тот забыл, как дышать. - Губы, - слово было сказано так тихо, что психиатр даже не мог понять, были ли оно вообще произнесено. - Словно смесь сочного абрикоса и вишни, и такие мягк... - он замолчал, и впервые их губы по-настоящему соприкоснулись, когда подросток крепко соединил их вместе, посасывая нижнюю губу Койю, и отстранившись, прежде чем снова наклониться, чтобы сделать то же самое с верхней губой. - И на вкус они тоже, как персики и вишни, - тихо засмеялся он, прежде чем Койю потянул его к себе и возобновил их поцелуй, соединяя губы снова и снова, отталкиваясь телами и неоднократно соединяя их, в то время, как их языки, яро сплетаясь, стремились найти новое местечко. Руки Койю скользнули до талии Таканори и крепко прижали их тела вместе, от чего подросток обнял Койю за шею, испустив довольный стон. Их прикрытые эрекции терлись друг о друга, и внезапно Таканори сел вниз, позволив Койю оседлать его; их поцелуй не прекращался ни на минуту. Койю прижал свои бедра к чужим, одновременно стянув куртку молодого парня и задрав его рубашку из-под темных брюк, запустил руку под ткань, ощущая гладкую кожу. Все мысли куда-то улетучились из головы, когда их губы соприкоснулись. Все, что он мог делать - чувствовать и пробовать. Он был очарован телом, извивавшимся под ним, и получал мучительное удовольствие от каждого прикосновения. Вопрос, почему это происходило или почему это казалось вполне нормальным, был слишком сложным для Койю, даже если он попытается это понять. Таканори испустил тихое хныканье под ним, приподняв бедра кверху и прижав их тела. Нетерпеливо расстегнув рубашку и отбросив ее куда-то в сторону, Койю переместил свои губы на молодую кожу, оставляя дорожку поцелуев на ней. Таканори запустил пальцы в волосы Койю и, приподнимая его голову, страстно вовлек мужчину в очередной поцелуй. Разум тут же затуманился от экстаза, вожделения и страсти и, совершенно не понимая, что он делает, Койю расстегнул их штаны и стянул вниз так, чтобы можно было освободить их эрекции. Они терлись друг о друга, одновременно постанывая, в то время, как гладкая разгоряченная кожа их членов соприкасалась, и Койю протянул руку вниз, обхватив рукой и быстро сминая оба члена. Таканори закричал и укусил Койю за плечо, чтобы успокоиться. Старший мужчина прижался лицом к шее Таканори, его бедра рефлекторно двигались вперед и назад, в то время как рука быстро работала у основания членов, и скользкий, хлюпающий звук их предспермы смешался со звуками тяжелого дыхания и глубоких стонов. Таканори запустил свои пальцы в задницу Койю, отчего тот выгнулся в спине, ударившись головой о деревянный пол и распахнув рот в прекрасном тихом вздохе наслаждения. Койю увеличил темп движений руки, не обращая внимания на жесткость ладони и боль в плече, почувствовав очередную волну удовольствия, излучаемую от основания позвоночника и по каждому сантиметру его тела. Он снова обхватил своими губами губы Таканори, уловив стоны подростка. Таканори кончил спустя некоторое время, испустив низкий глубокий стон, в то время, как его горячее семя выплеснулось на их животы, обжигая их покрасневшую кожу и делая ее липкой. Через несколько рывков Койю достиг своего предела, ловя воздух губами, когда собственная сперма смешалась с полупрозрачной жидкостью, уже покрывавшей их гладкую от пота кожу. Они задыхались, словно только что пробежали марафон, груди и животы задевали друг друга от каждого глубокого вздоха. Ежеминутное движение заставляло искру удовольствия и напряженности бежать по их телам, когда они с рваным дыханием плотно прикасались друг к другу. - Мне кажется, - изнеможенно пробормотал Таканори, его голос был полон эмоций, которые Койю не мог точно определить, но все же знал эти чувства, потому как они тоже заполняли его грудь и разум. Он приподнялся и уткнулся лицом в лицо молодого парня, лежащего под ним, и их глаза плотно закрылись. - Мне кажется, - повторил Таканори, его рука нежно ласкала лицо Койю, в то время, как глаза смотрели в глаза психиатра. - Ты самое прекрасное из всего, что я когда-либо рисовал. И теперь Койю точно знал, что портрет Таканори не будет восьмым на его печальной книжной полке.