Предрассудки

Открыв глаза, он узнал о себе две вещи: он в больнице и его имя «Томас». Так сказала медсестра, менявшая ему капельницу. Она улыбнулась ему ободряюще и сообщила, что «его друг скоро придет». И вот тогда Томас понял, что ничего не помнит. Ни «друга», ни как он тут оказался, да без помощи медсестры он и фамилию свою не назвал бы. Ничего не болело, только в голове было пусто. Когда названный «друг» пришел в палату, Томас осмотрел его настороженно. Мужчина, светловолосый, подтянутый, в потертой кожаной куртке, на щеке царапины. Опасный. Смотрел на него в ответ, не тушуясь, словно в гляделки играл. Томас первым отвел взгляд, скомкал одеяло. — Кто ты? — спросил, наконец. Выдавать собственную беспомощность не хотелось, но этот человек был единственным, кто знал, что с ним случилось и почему. — Врач говорил, что ты можешь потерять память, — кивнул блондин, не удивившись вопросу, тут же подбодрил, — Это временно. Я — Маркус. — Как я здесь очутился? — нахмурился Томас. Маркус открыл рот, ничего не сказал, потом просто пожал плечами. — Упал. Томас поджал губы. — Лжешь. Маркус, не отвечая, плюхнулся на стул рядом и слегка поморщился. Видимо царапины на лице были вершиной айсберга. Но в больнице он — посетитель, а вот Томас... Он осмотрел свои руки на одеяле — никаких синяков, потрогал лицо — чистое, без царапин, но прикосновение к лицу включило боль: резко дернуло острой вспышкой голову сзади. Томас пережил приступ, глядя в одну точку на стене, дышал медленно и глубоко. Затем осторожно перевел взгляд на посетителя. Маркус был не один: медсестра, приход которой Томас не заметил, стояла за спинкой стула и что-то тихо говорила. У Томаса внезапно сжалось горло. Женские руки словно удлиннились, обхватили Маркуса за шею, когти длинные и уродливые, вжались в тело, лицо вытянулось, глаза стали огромными, страшными, черными. Не вдыхалось. Медсестра метнулась к нему, проверила зрачки. Приступ паники прошел, он стал дышать нормально. Медсестра выглядела как обычно. Что за галлюцинации на ровном месте. — Что ты видел? — спросил Маркус, когда женщина ушла. Томас пожал плечами в ответ. — А должен был? Сердце все еще колотилось сильнее обычного. Это не видение, не сон, не галлюцинация. Какой-то обрывок из прошлого. Дерьмовое у него видать прошлое. Он вжал кулаки в виски, пытаясь втереть туда хоть что-то путное. Погладил шею. Пальцы замерли на голой коже. Его словно озарило. Священник. Он — священник. Томас облегченно выдохнул. Свою семью он вспомнил, приход. В Чикаго. Почему-то эта тихая больница с одноместной палатой, чикагской не казалась. — Где мы? — Где-то в Техасе. А вот это было неожиданно. Очень странно. Как его занесло в такую даль? Почему с этим человеком? А сестра? А Луис? Его приход? Джессика? Последнее имя он произнес вслух, и губы Маркуса странно изогнулись. Это было презрение? Осуждение? Казалось, что он разучился читать. Алфавит знал, а буквы в слова не сложить. А ведь он знал этого человека! Должен был читать его, понимать эмоции. Томас потерялся, в голове была каша. — Отдохни, — посоветовал Маркус, — пара часов у нас есть. Пара часов? Что за ситуация заставляет бежать из больницы, когда человек на капельнице? И почему из одного предложения он сразу сделал вывод о побеге? Томас выдохнул, попытался расслабиться. Память уже возвращалась, пугая его своими беспорядочными вывертами. Он помнил свой тихий размеренный быт в Чикаго. Который явно был до появления Маркуса в его жизни. Опасный человек. Как сквозь туман стала проступать картинка: Маркус в шляпе, странной и нелепой, нож в руке, взгляд холодный и расчетливый, слова... Томас не помнил их, но чувства беспомощности, ужасной вины и отчаяния, которые охватили его тогда, он вспомнил ярко. Не похитил ли его Маркус? С чего вообще Томас стал доверять ему сразу, вот так с лету? Потому что медсестра назвала его «другом»? Потому-что тот, с его же слов, привез пострадавшего в больницу? Томас покосился на Маркуса. Тот дремал, расслабившись на стуле, ноги в ботинках были бесцеремонно закинуты на край кровати. Томасу сон не шел. Чувство тревоги щекотало нервы, будоражило. Он приоткрыл одеяло, короткая больничная распашонка не сильно-то прикрывала ноги. Там тоже синяков не было, только внезапно похолодело сердце: вспомнился удар об стену, почти об потолок. Мозг забуксовал, отметая неверную информацию, не мог он об потолок. А вот об стену, позвоночником... Он помнил звук, хруст ломающихся костей. — Что ты... Томас! — Маркус сразу проснулся от его движения и подлетел к нему, придержал за плечи. — Что ты делаешь? — спросил тихо из-за спины. От этого дежа-вю, от этой сдвоенной картинки: Маркус сейчас и изображение Маркуса в его голове, недавнее, гадкое, его обдало холодом. Он напрягся, замер в хватке рук, но выдохнул свое облегчение словами: — Я могу ходить. — Конечно, ты можешь ходить, — Маркус посадил его обратно на кровать, закинул ноги, осторожно уложил обратно на подушку, — а вот думать... Он покачал головой и щелкнул языком в сомнении. Ходить он мог, значит, шанс убежать был Через час, не больше, Маркус уже воевал с врачом за его выписку, а Томас с трудом, стараясь не наклоняться, медленно одевался. Он ощущал свою голову хрупким треснутым стеклянным шариком, прилепленным к телу кружком пластилина. Томас старался не тревожить ее, шел медленно, не отвлекаясь ни на что. Рука Маркуса на плече поддерживала и направляла. В машине он сразу прислонился виском к стеклу и выключился из сознания. Очнулся — за окном темень и густой лес кругом, они явно оставили Техас позади. Маркус, наклонив голову, наблюдал за ним с пассажирского сидения. Опять накрыло ощущением дежавю. Маркус достал из бардачка бутылёк с таблетками, тряхнул им, как маракасами, открыл и вытряхнул две таблетки на ладонь. Томас знал, что не надо брать. Острое чувство тревоги никуда не делось, но... Но он проглотил таблетки, запивая их из предложенной бутылки воды. Он чуть подавился, откашлялся. Каждое движение грудной клетки при этом посылало жгучую боль в затылок. Он застонал, закрыв глаза. Пальцы Маркуса погладили его ухо: нежно и невесомо прошлись по самому краю. Томас вмиг напрягся, замер, как в ожидании удара. Маркус вздохнул и убрал руку. Печаль, сожаление, грусть — то, что Томас услышал в этом вздохе. Понял его, словно буквы опять складывались в слова. Только тело так и не расслабилось. — Подожди меня тут, я пойду, сниму нам номер, — только теперь Томас заметил небольшой дом у дороги. А за ним еще россыпь хижин. Маркус вышел из машины. Томас проводил взглядом его спину, пока тот не скрылся в доме, а потом медленно, чтобы не потревожить, не расплескать головную боль, повернул голову в другую сторону, посмотрел в окно на лес. Не думая ни о чем, открыл дверцу и пошел к темным деревьям. Тьма быстро окружила его, уравновесила ту, что внутри. Томас остановился, наткнувшись на какой-то сук, сделал шаг назад. Он стоял на маленькой полянке, а кругом черные стволы деревьев. Света от фар и окон не видно, никаких звуков не слышно. Сердце забилось сильно, руки задрожали. — Господь, мой Пастырь, — слова, сказанные вслух, словно осветили место. Или это был фонарик Маркуса. Сам он появился минутой позже, отмахиваясь от ветки, норовившей выколоть глаз. Маркус посветил на него фонариком, приложил руку к груди, чуть наклонился вперед, пытаясь отдышаться. — Ты напугал меня, — сказал ровным голосом, встал прямо, отряхнув хвою и листья с плеч. — У тебя было видение? Видение. Слово непонятное и таинственное, такое знакомое и страшное. У него были видения. Раньше. До больницы. Когда он узнал о демонах, а потом стал бороться с ними. Демоны. Томас чуть не рухнул на землю, но удержался на ногах, ибо голова была сосудом боли, но тело — было сосудом жизни. Если бы он стукнулся о земь, то был бы не жилец ближайшие несколько часов. Демоны. Он вспомнил свой самый первый опыт изгнания. Свой сон. Маркуса в нем. Демона — Маркуса. — Ты не демон, — выдохнул в мох, в листья, в землю под ногами. Позволил себе на мгновение поднять взгляд. Маркус смотрел на него, наклонив голову, брови взлетели вверх, на лице отразился сплав недоуменного удивления и радости от того, что тот что-то вспомнил. — Нет, — слова осторожные, мягкие, — я не демон. Томас плавно опустился на колени. Это движение, механическое, четкое, успокаивало. Еще в памяти появилось изображение их двоих. Вместе. — Помолишься со мной, вместе? — спросил, не поднимая глаз. Ветки хрустнули, когда Маркус опустился на колени рядом с ним. На дереве ухнула сова. Луна вышла из-за тучи, и стало светлее. Молитва успокоила, прочистила голову. — Веди, — покорно сказал Маркусу, поднимаясь. Их номер в мотеле был, как тысячи номеров в мотелях, — маленький, пустой с двумя кроватями. Его сумка была под одной из них. В сумке — пистолет. Пальцы замерли на холодной стали, он испуганно вскинул брови. — Я умею стрелять? — Да, Томас. Ты умеешь, — голос надломился. Томас сел на кровать, взял пистолет в руки, закрыл глаза. Пальцы ловко двигались, автоматически разбирая, а потом собирая оружие. — Я же священник, — сказал почти жалобно. — Боевой священник, — опять эта теплая гордость в голосе. И тут в голове вспыхнула картинка. «Ночь, тусклый свет фонаря над головой. Маркус где-то вдалеке стоит на коленях, над ним склоняются двое, третий держит сзади за руки. У склонившихся над ним — биты в руках. Один замахивается, а потом падает, подкошенный пулей. У Томаса совсем не трясутся руки, он опять прицеливается и стреляет во второго мужчины с битой» — Я их не убил? — спросил тихо, зачарованно разглядывая черный металл. Маркус опустился рядом с ним на корточки, положил руку на колено, заглянул в глаза. — Нет. Но искалечил. В животе замутило. Томас сглотнул, вскинул глаза на Маркуса. — Они же... люди? Самые обычные люди? — Самые обычные, — подтвердил Маркус. Лицо его было спокойно, но глаза... Теперь Томас видел там целый вихрь чувств. — Почему они... — он нахмурился, в голове крутилось что-то, пыталось зацепиться, выплыть на первый план. Мужчин было трое. Двоих он подстрелил. — Третьего я не снял, — прикрыл он глаза. — Пожалел, — согласился Маркус. Тот мужчина убежал, как думал Томас, от страха, от выстрелов, но потом тяжелая бита нагнала Томаса, встающего из своего укрытия. — А я — нет, — Томас широко распахнул глаза на этих словах. Маркус смотрел на него пристально, глаза — недавно живые, теперь — льдистые колючие осколки, на лице жуткая кривая ухмылка. — Ты не... — Томас сглотнул, пытаясь произнести слово. Они не убивали людей. — Он... дышал, когда мы уходили. Мне тебя спасать надо было, — лед в голубых глазах оттаял, одна ладонь Маркуса лежала на его колене, другая гладила щеку. Он резко встал, словно смутившись, отошел к своей кровати. А Томас вспомнил, с чего все завертелось. Боль колыхнулась в затылке, рискуя затопить всю голову. Томас глубоко задышал, успокаиваясь. Они были небрежны. Устали, после обряда. Стояли на автозаправке, поддерживая друг друга: близко и рядом. Томас — в своей походной одежде: джинсы, футболка с длинным рукавом, куртка, как у Маркуса. Они становились похожи в одежде, в повадках, в одинаково вежливых улыбках. Как партнёры, чья жизнь завязана друг на друге. Но, возможно, со стороны казалось — как любовники. А в штате Техас по всей видимости нельзя казаться любовниками на автозаправке темной глухой ночью. Кому-то это не понравилось. Те трое подрезали их потом на дороге, решили, что мир станет лучше, без таких, как Томас и Маркус в нем. Томас прикрыл лицо руками. Так глупо. Всю жизнь посвятить борьбе с демонами и чуть не потерять ее из-за обычных и вечных человеческих предрассудков. Он уже не знал, что из этого страшнее: демоны или предрассудки. Наверное, предрассудки. Томас встал, обошел кровать и поймал лицо Маркуса в свои ладони. Тот замер, выжидающе глядя на него, а Томас притянул его к себе и легко поцеловал в губы. — Обидно получить за то, чего не делал, — назидательно сообщил он удивленному Маркусу, провел пальцами по колючей щеке, поцеловал еще раз и поковылял к своей кровати. — Обидно, — согласился Маркус и помог ему раздеться. И тоже поцеловал на ночь.