breaking a doll

Кацки просыпается от голода. Он не знает вечер ли сейчас или все еще утро. Кацки просыпается от тянущего ощущения пустоты, слабо напоминающего режущую боль, что была в начале. Как бы мерзко это не было признавать, но в последнее время он привык к такому. В подземной жопе, куда его забросил ебаный психопат Даби вообще легко было отупеть и потерять счет времени. Бетонная коробка, явно находившаяся где-то под землей, лишена света. Часы здесь сливаются в дни, а те — в недели. Прикованный к постели и накаченный наркотой, ослабший от голода и жажды, Кацки с трудом может даже связно думать, не говоря уже о том, чтобы следить за временем. Тем не менее, трудно — не означает невозможно. Кацки тяжело сглатывает — во рту страшно сухо. Слюна во рту вязкая и мерзкая на вкус. Он бы убил за возможность выпить воды и почистить зубы как нормальный человек, а не чертова зверушка, вынужденная ждать хозяина-долбоеба, но все что ему остается — это стиснуть зубы и ждать. Первое время он пытался выяснить причины очередного похищения. Еще одна попытка заманить в свою шайку? Но единственным, с кем он контактировал был обоженный ублюдок и действовал тот совсем не так, как стоило бы тогда ждать. Шантаж? Не было особого смысла. Учеба в Юэй научила Кацки не обольщатся на свой счет, и он довольно ясно понимал, что лично Даби его похищение никак не выгодно. Это была простая логика. С его стороны огромной ошибкой было считать, что у чокнутых ублюдков вроде Даби есть причины поступать логично. Потому что в самый первый раз он проснулся совсем не от голода. У Даби не было ни одной чертовой причины, но он все равно похитил и выебал его. Его. Воспоминания действуют не хуже разряда тока. Кацки дергается, чувствуя, как прочищаются одурманенные мозги, а в крови закипает ярость. Тогда он резко дернул головой и выбил ублюдку челюсть. И, хотя этот момент всегда вспоминается с особенным наслаждением, Кацки не может не чувствовать разочарования. Теперь он понимает, что нужно было просто порвать чужую глотку. Мысли о Даби действуют не хуже воспоминаний — они как чистый адреналин из гребаной ненависти. Кацки ненавидит его всем сердцем. Он думает об его убийстве, когда в состоянии это делать, и бредит, когда нет. Иногда Кацки снится, как ему удается дотянуться до чужой шеи, и тогда восхитительный вкус еще горячей крови уже мертвого Даби может часами преследовать его наяву. Кацки почти уверен, что так он рано или поздно спятит, но его ненависть одна из немногих вещей, хоть как-то связывающих его с реальностью. Ненависть, голод и Даби. Чертов сукин сын вваливается к нему раз в день, чтобы покормить и привести в порядок. Последнее происходит все реже. Кацки заставил себя привыкнуть сдерживаться. После первого пробуждения он провел ебаную бездну времени наедине с самим собой и болью в вывихнутом в отместку за челюсть плече. Он был обезвожен и обколот какой-то херью, от которой хотелось блевать и ходить под себя, что он в итоге и сделал, как бы не старался сдерживаться. Вонь и боль сделали подвал еще теснее, превратив его в настоящий бетонный гроб. Кацки был готов сойти с ума и сдохнуть. По крайней мере, последнее — не сбылось. Ему действительно интересно, нахуя Даби все это. Наверное, самое отвратительное в ублюдке то, как он может казаться разумным человеком. Шигараки и его грязная шайка выглядят и ведут себя как настоящие ебанаты, не нужно быть гением, чтобы понять. Но Даби — другое дело. С клочьями сгоревшей, нелепо простроченной стальными скобами кожи, он выглядит не менее отбитым, но что-то упорно заставляет думать об обратном. Для Кацки Даби ебанат, выглядящий, но не всегда поступающий соотвественно. Он навещает его раз-два в день: кормит с беспристрастностью работника зоопарка, не обжигает его и не ломает ему руки для развлечений, даже гребаную наркоту он вкалывает ему, выверяя дозировку с убийственной точностью. Иногда Кацки готов поверить в то, что он действительно обычный заложник. Но рано или поздно это заканчивается тем, что Даби вколачивает его в надрывно скрипяющую от каждого толчка койку, и вот тогда Кацки прекрасно видит насколько ублюдок чокнутый. И это, мать его, вымораживает больше всего. Большую часть времени Даби может казаться относительно адекватным, и тогда он просто ехидный ублюдок, любящий поразвлекаться за чужой счет. Первые дни он регулярно рассказывал Кацки о том, как поживают его родители, явно тщательно выверяя каждую деталь. И он явно искренне наслаждался каждой ответной истерикой или вспышкой гнева, что ему удавалось вызвать. Кацки стоило титанического труда научиться сдерживаться — позволить ему ебать еще и свой мозг он не собирался. Того это не сильно расстроило. Кацки вообще казалось, что сукин сын в принципе не воспринимает его как человека. Будто он просто безмозглая игрушка, игры с которой будут меняться до тех пор, пока она не надоест достаточно, чтобы выкинуть ее. Голод успевает усилиться до легкой рези, когда дверь подвала открывается с громким скрежетом. Скрип. Даби заходит внутрь и щелкает выключателем. Единственная лампочка загорается, и ее тусклое, то и дело мигающее свечение едва высвечивает его из темноты. Кацки жмурится — даже такой свет больно режет глаза — и снова слышит скрип. Дверь закрыта. Даби швыряет пакеты с едой куда-то в угол, и Кацки может расслышать, как что-то разбивается, жалобно звякнув. Что-то случилось. Он напрягается всем телом и заставляет себя разлепить веки. Даби, бесшумно подкравшийся к его койке, уже нависает прямо над ним. — Бакуго. Он ухмыляется, растягивая искалеченные губы в ленивой усмешке, но его глаза горят странным, почти лихорадочным возбуждением. Кацки инстинктивно вжимается спиной в матрас и тут же закипает от злости, возвращаясь в прежнее положение. Но уже слишком поздно — ублюдок заметил. — Сегодня был просто замечательный день, Бакуго. Даже более замечательный, чем весь наш месяц вдвоем. Это первый раз, когда Кацки слышит точную дату. Что-то под ребрами сжимается в один болезненный комок, и из-за шума крови в висках он едва не пропускает следующую фразу: — Поэтому я решил, что стоит поделиться с тобой кое-чем о себе. В конце концов, я про тебя много чего знаю. А вот у тебя ко мне наверняка куча вопросов. Даби снова ухмыляется и кладет руку ему на грудь. Пока что его ладонь просто лежит там, прямо над сердцем. Она шершавая и слишком горячая даже для себя нормальной, и Кацки понимает, что это предупреждение. Это только злит его еще больше, и он вскидывает голову, сталкиваясь с ублюдком взглядами. Его глаза Кацки ненавидел особенно сильно. Льдисто-голубые, они напоминали ему о том, кого не хотелось вспоминать сидя здесь, по уши в дерьме, и выводили из себя. Он ненавидел смотреть в них, и Даби понял это достаточно быстро — с тех пор он всегда трахал его лицом к лицу. — Знаешь, когда-то у меня был младший брат. Забавный малый, — чужая рука плавно скользит ниже, и Кацки не может сдержать глухой рык. — Вы примерно одного возраста, кстати. Вообще-то у меня и старший был, но речь сейчас не о нем. Так вот, младший брат. Так получилось, что наши родители почему-то предпочитали его всем остальным. Естественно, мы завидовали. Но я делал это особенно сильно... Вторая рука ложится куда-то на ребра. Даби с силой проводит ладонями по его бокам и наклоняется ниже. Чужое дыхание неприятно обжигает кожу — Кацки полностью обнажен еще с самого первого дня здесь. Кацки дергается, но он все еще крепко скован и растянут на койке так, что плечи тут же обжигает болью. — Я его просто терпеть не мог. Я бы даже сказал, ненавидел, — голос Даби становится глубже, но звучит так, будто мыслями он где-то далеко отсюда. — А вот он меня — нет. Все бегал следом, надеялся, что мы поиграем вдвоем. Говорю же, забавный малый. Но мне не хотелось играть с ним. Я ненавидел его, помнишь? Куда больше мне нравились его игрушки. Мы почти не общались с ним, и поэтому ему покупали самые лучшие. Видимо, жалели. Наши собственные, конечно, были не хуже, но именно его были особенно... Интересными. Даби кусает Кацки за сосок, и он почти подпрыгивает. Сукин сын ухмыляется, и усаживается прямо между его ног. Вжикает молнией. Кацки яростно ругается сквозь зубы. Как бы он хотел, чтобы ублюдок сдох здесь и сейчас, захлебнулся собственной желчью и кровью. Но вместо этого тот отцепляет одну ногу Кацки, отводя ее в сторону. Связки в паху неприятно тянет — от постоянного лежания на месте задеревенело все тело. — В общем, его игрушки мне нравились больше своих. Но просить его поделиться значило бы проиграть, уступив ему в его игре в дружбу между братьями. Свободной рукой он нажимает на шею Кацки, удерживая на месте, а сам наклоняется ближе. Чужие зубы впиваются в плечо, прокусывая кожу до крови. Кацки шипит и с силой дергается, пытаясь стряхнуть гребаного ублюдка, но только задыхается от тут же сжавшейся хватки на глотке. — Поэтому я просто крал их. Прятал среди своих, как-нибудь помечал и держал так, пока он не забывал про них. Так они становились моими. Ведь если вещь у тебя достаточно долго, то она становится твоей, и неважно, кому она принадлежала вначале. Не думаешь? Кацки думает о том, что не может дышать. Гребаный сукин сын сжимает его шею, не давая сделать ни вдоха, и он почти ничего не слышит, оглушенный ревом крови в ушах. Кацки теряет сознание на несколько мучительно долгих секунд, после чего что-то обжигает его бок и он приходит в себя. Воздух дерет освободившееся горло не хуже ножа, и он закашливается, громко и хрипло. — Ты пропускаешь лучшую часть. Будь внимательнее, — чужой голос сочится насмешкой. Даби быстро кусает его в шею и отстраняется, пока он не успевает даже дернуться. — Сегодня я снова встретил своего любимого братца. Он уже вырос, и поэтому отреагировал жестче, чем в детстве. Он был очень-очень зол, ведь я признался в том, что его самая любимая игрушка уже месяц как пылится среди моих вещей. Кацки вскидывается, но не успевает прохрипеть и слова — Даби раздвигает его ноги еще шире и входит одним грубым толчком. Кацки глухо вскрикивает от боли, с силой прогибается в спине. Все, что он хочет сейчас — это стряхнуть с себя ебаного психа и взрывать-взрывать-взрывать до тех пор, пока от него не останется и кусочка. Даби смеется. Это низкий, полный удовольствия от хорошей шутки смех. Он вбивает его в койку, толкаясь грубо и размашисто, и смеется. Шея Кацки свободна, но он все равно почти не может дышать, а перед глазами у него плящут полчища черных бляшек, сквозь которые прорываются только горящие глаза Даби. Льдисто-голубые. — Шото был страшно зол, ты бы только его видел! Такого лица даже у нашего папаши никогда не было. А знаешь, что самое лучшее? Малыш Шото всегда знал, что даже больше чем отбирать его игрушки — я люблю их ломать. Шото. Шото-Шото-Шото. Имя ледяными иголками ввинчивается в мозг. Кацки цепляется за него, как за соломинку, и заставляет себя дышать. Он все еще раздавлен и унижен, но уж точно не собирается проигрывать такой херне. Кацки не может взорвать лицо ублюдка напротив, но он находит в себе силы смачно плюнуть ему в лицо и ухмыльнуться: — Ты просто завистливый неудачник. А я не ебаная игрушка. Ни твоя, ни его. Сдохни. На этот раз Кацки смотрит ему прямо в глаза.