Трюизм

      Он увидел это, хотя не хотел. Честно говоря, в таких ситуациях лучше оставаться в неведении — целее будут и нервы, и еда в желудке.       Их капитан трахался с их асом.       Не то чтобы для Маки это было чем-то запредельным или вроде того. Нет, он подозревал, что между Ойкавой и Иваизуми точно есть нечто большее, чем дружба. Иначе почему ни одна девушка не задерживается с первым надолго, а со вторым вообще ни одной не видно.       Проблема была не в этом (что довольно печально).       Иваизуми и Ойкава не встречались.       Как же он к этому пришёл? О, всё было довольно просто — они сами об этом сказали. При этом Иваизуми выглядел, словно он был щенком, которого пинали целые сутки. То есть да. Ойкава пользовался им, пока друг был в него влюблён.       Маки зашёл в душевую, потому что забыл шампунь (который, вообще-то, был не его; мать вечером бы убила, не обнаружь флакончик на заветном месте в ванной). Даже несмотря на включённый душ, что он мог там увидеть? Ничего такого, чего бы не было у него.       Но там был Ойкава.       В одной кабинке.       С Иваизуми.       Да, Маки хотел бы неправильно это понять, как в странных юмористических шоу, когда один другому на самом деле помогает всего лишь поднять кусок мыла. Если бы ещё Иваизуми не присосался к шее Ойкавы, и даже никакой пар не мог скрыть подрагивающий подбородок капитана. Или заглушить стон. Или тем более фразу:       — У тебя что, рука отвалится быстрее дрочить?       А, ну, чуть покрасневшая от пара ладонь на слишком тёмной коже задницы Иваизуми тоже была отлично видна.       — Мы тут всего лишь полчаса, чёрт возьми, Ива-чан. Ты можешь сильнее?       — Хочешь крови? — он спросил это таким обыденным голосом. Ну, как партнёр, который уже хрен знает какой раз трахается с конкретным человеком.       — Да.       Никаких шансов понять неправильно.       Маки ушёл, хлопнув дверью, когда Ойкава закинул ногу на бедро Иваизуми. На секунду — кажется, они его так и не заметили, — а от мамы влетело за использование её шампуня.       На эту тему даже шутить не хотелось.       Он просто поел под испепеляющий взгляд родителей, ведь папа всегда на стороне мамы, и позвонил Иссею, потому что не должен страдать в одиночестве:       — Ты знал, что капитан и Иваизуми трахаются?       И судя по звукам, нецензурным словам и прочим, да, Иссей не знал. Маки был доволен — этого чурбана редко можно разыграть, тем более вызвать яркие эмоции, поэтому страдать надо вместе.       — Они встречаются? — наконец чуть спокойно выдавил из себя Маттсун. — Потому что я абсолютно уверен, что Ойкава недавно, буквально позавчера, обедал с новой девушкой.       Маки на секунду задумался, вертя ручку в руке. Он не помнил, чтобы в отношениях Иваизуми и Ойкавы что-то особо менялось — ас бил связующего во время игры, приводил в чувство, они вместе стебали Ойкаву вне площадки на тренировках. Эти двое всегда были достаточно близки, но изменений, которые (он точно знал) происходят с пересечением границ, не было.       Он вдумывался в это всё больше и больше, когда осознал:       Возможно, они давно перешли эти границы? Тогда Ойкава встречался с кем-то другим, пока трахался с Иваизуми.       — Нет? — Маки прошептал это в трубку, озарённый подобным выводом. На том конце послышалось многозначительное молчание. — Я не уверен.       — Тогда просто спросим, — сказал Иссей и повесил трубку.       В такие моменты Маки вспоминал, что Иссей не любил страдать. И действовал напролом в личных делах.       Именно поэтому через пять минут долгого ожидания телефон известил о новом сообщении на фэйсбуке.       "Привет. Извини, что так внезапно, но скажи, пожалуйста, честно: ты встречаешься с Иваизуми?       нет, фу, с чего ты вообще такое взял. мне ива-чан как друг или брат ну точно не парень. бе быть таким, маттсун."       Через несколько секунд пришёл второй скриншот.       "Нет, мы не встречаемся с Дерьмокавой. С чего вообще пошли разговоры о подобном?"       Телефон разорвал напряжённую тишину песней Леди Гаги про фриков, и Маки уже слышал чуть грубоватый, с хрипотцой от негативных эмоций тембр. Это были не просто звуковые волны, это была именно частота, на которой говорил друг и которую Маки улавливал дрожью в кончиках пальцев.       — Он ответил мне, пока я писал ему сообщение, — голос Иссея выражал лёгкое недовольство. — Это начинает беспокоить.       Маки усмехнулся в трубку, рассматривая на аватаре Иваизуми картинку Годззилы из старого фильма.       — Я пялился на них минут пять, и, знаешь, наш ас не зря ас. Задница Иваизуми действительно хороша, — Ханамаки буквально услышал, как друг закатил глаза в притворном отвращении. — Но ведь они не признаются нам так просто, да?       — Предлагаешь просто им сказать, что видел, как они трахались в школьной душевой?       — Фу, чёрт, Маттсун, меня только от упоминания этого передёргивает. Я же не смогу потом им в глаза смотреть.       — А так сможешь, зная, как выглядит ладонь капитана на заднице нашего аса?       Маки на секунду задумался.       — Блять, спасибо.       — Всегда пожалуйста.       Наверное, поэтому они всегда искали себе кого-то третьего — оставаясь наедине, они начинали уничтожать друг друга медленно, размерено и со вкусом, доводя невинные подколки до невероятного морального насилия.       На следующий день капитан гордо сверкал насквозь, чёрт возьми, насквозь прокушенной кожей на шее. Кажется, ещё бы чуть-чуть, и была порвана артерия. Кровь запеклась в отвратительный круглый след — это было похоже на извращённый ошейник, — и фиолетовое, набухшее пятно расползалось неровно от подбородка до ключицы.       Это гордое выражение лица.       Самое интересное было потом — увидев после тренировки это издевательство над живой плотью, очередная девушка бросила их капитана с громким криком, посоветовав приложить хотя бы лёд к этому следу насилия. Кажется, её звали Юдзуру, и она готовила вкусные закуски для них на уроках домоводства.       — Я же говорил, что тебе надо было как минимум приложить к этому дерьму лёд. Следи за собой, Дерьмокава! — Иваизуми кинул после этой сцены в друга пакет сухого льда, а Ойкава лишь с грустным лицом кивнул.       Ведь расставания — так грустно.       Заметив взгляд Иссея, Иваизуми агрессивно закатил глаза (как он умудрялся это делать?) и сказал:       — Нет, мы не встречаемся. Проецируйте свой юст на самих себя, пожалуйста, — щёки Маки вспыхнули бы, умей он испытывать стыд, а Маттсун лишь подметил спрятанный побитый взгляд и что-то, что было странное в голосе.       Поэтому ближе к пяти они убили Яхабу, сломали Кьётани, заставили глаз Ватари нервно дёргаться, а Ирихата-сенсей взял обещание со всех не говорить ничего Мизогучи и забыл всё страшным сном, напоследок бросив говорящий взгляд на человека, которого считал достаточно разумным.       — С-секс без обязательств — это неправильно, — запнувшись на секунду, выдал Яхаба. Кьётани отвёл на пару секунд взгляд, так и не придя в себя и не выражая привычной агрессии на своём лице, что начинало беспокоить с каждой минутой сильнее.       — У нас здесь не клуб разбитых сердец, друг, — Ватари хлопнул Шигеру по плечу, и, о, их семпаи кое-что пропустили, похоже. — В любом случае, меня это не устраивает.       — Не могу представить, чтобы Иваизуми-семпай... с... — его лицо сморщилось, наконец выражая отвращение вперемешку с агрессией. — Капитан монстр.       — Действительно, если я могу поверить, что Ойкава-сан может иметь связи без обязательств, то Иваизуми-сан... — Ватари покачал головой.       — Возможно ли, что Ойкава заставляет Иваизуми-семпая? — Кьётани внезапно выдал здравую мысль, и все разом уставились на Маки, погружая его в невозможные воспоминания, оставляющие душевную травму.       Он снова вспомнил ладонь на заднице. И просьбы быть быстрее. И приказы укусить.       — Вы же понимаете, что Иваизуми нельзя заставить делать то, что он не хочет? — Матсукава заговорил тихо, но достаточно уверено. — Скорее всего, Ойкава знает, что его лучший друг в него влюблён. И использует его, чтобы снять напряжение.       — Или расстаться с девушками, которые ему не интересны? — подкинул идею Ханамаки.       — В этом плане Иваизуми-сан удобен.       — Ребят, я конечно понимаю всё это, но... вам не кажется, что Ойкава-сан не стал бы действовать так... уничтожительно? — Яхаба посмотрел на всех с уверенностью, которую имел полное право проявлять. Потому что он знал методы, которыми пользовался капитан, особенно в отношении управления людьми. Он же был тем, кого капитан взял под своё крыло. — Это немного не его уровень.       Маки задумался над этим — он достаточно хорошо знал Ойкаву, как человека, над которым постоянно шутил, и также понимал, что у него, несмотря на показушную грозность, есть более глубокие проблемы с самооценкой, чем у всех вокруг. Иваизуми на самом деле был ему единственным близким другом, который прошёл с ним всё детство и взросление, и это говорило о многом.       — Возможно, Ойкава не понимает, что творит, — вновь сказал Маттсун.       — Возможно, ему тоже нужна помощь. Его социальные навыки немного... — Ханамаки скривился, показывая выражением лица, что он имел ввиду, — пусть его харизма и вываливается изо всех дыр.       — Куними рассказывал, как Ойкава-сан попытался разбить лицо Кагеяме, когда они были в одной средней школе, просто за просьбу потренировать, — Кьётани удивлённо посмотрел на Яхабу, который говорил со слегка грустной улыбкой.       — Да, я именно об этом, — Маки кивнул, скрестив руки на груди. — Понимаете? Нам надо им помочь. Осознать, что так неправильно.       По другую сторону раздевалки стояли Ойкава — уже взявший свои вещи, пришедший лишь по зову интуиции, — и Иваизуми, прислонившись к стене и держа пока холодную бутылку воды вертикально к ноге, придавливая её к коже до белого пятна вокруг.       Ойкава смотрел прямо вперёд со слишком серьёзным выражением лица — которое пугало не целеустремлённостью, а потерянностью перед ситуацией, незнанием, что делать дальше.       Иваизуми сместил вес с одной ноги на другую, наблюдая, как друг с каким-то страхом поворачивается к нему лицом. Ойкава хотел бы забыть тот случай, когда не сдержался. Когда осознал, что упорство и помноженный на упорство талант давали разные результаты.       "Это не их дело" — говорили глаза Иваизуми. Он был уверенным, спокойным, не морщился в неприязни или не злился, что придавало смелости. Если Ива-чан в порядке, то Ойкава тоже в порядке эмоционально.       Лицо Ойкавы просветлело, когда Хаджиме сказал шёпотом:       — С нами всё в порядке.       Тоору кивнул, добавив:       — Мы нормальные, — и открыл со стуком дверь.

***

      Первую попытку предложил Яхаба — из чистого уважения и понимания склонностей своих семпаев, — пока кто-то другой не опередил его. Что-то внутри, похожее на интуицию, вопило о том, что им нельзя было вмешиваться в это, но все вокруг были непреклонны, поэтому он, как более младший, повёлся.       — Ойкава-семпай! — он подскочил к капитану прямо после тренировки, — у меня внезапно освободилось два билета на новую часть Стартрека, и я подумал, что мог бы отдать их вам.       Ойкава дёрнулся, затем застыл на месте, пропуская шумно воздух через ноздри, не веря, что его так могли разыграть.       — Эта та лента, которая выходит через месяц? От Тарантино?       Яхаба сморщился, почёсывая нос.       — Ну да, сестра достала нам билеты на предпоказ, но внезапно организовалась поездка с родителями в этих же числах. А отдавать кому-то, кто не так ценит эту киновселенную...       Мало того, что Кьётани точно убьёт Яхабу за то, что он отдал им билеты, так и остальные наверняка над ним посмеются. Если совсем честно, за билеты он действительно не платил даже одной йены, так что ему было не жалко. Он просто надеялся, что эмоции Ойкавы выйдут до конца наружу, потому что, что бы ни говорили все остальные в клубе, Шигеру прекрасно видел взгляд. Тот, который отличает одного человека от всех остальных, из всей массы, и выдаёт носителя с головой.       — Яхаба-чан, я внезапно стал думать, что слишком хорошо на тебя повлиял. Что ты за это хочешь? — Ойкава приподнял брови, и его взгляд стал более изучающим, при этом гордым, мол, предлагай всё что хочешь, заставь меня удивиться.       Яхаба просто пожал плечами, всунул два пригласительных в руки и тут же развернулся, шагая в сторону раздевалок.       Ойкава подождал, пока Шигеру закроет за собой дверь, и победно ухмыльнулся, с радостным выражением лица махая пригласительными в воздухе, чтобы Иваизуми заметил.       Капитан искренне считал, что парням надо было сначала решать свои проблемы, прежде чем пытаться давить на них всей командой, потому что...       — Ты идиот! Они же и раньше в кино ходили, как минимум на предыдущие части, потому что они друзья! Чем поможет сеанс в зале, полным таких же фриков по космосу, как этот монстр?       ...ну вот поэтому. А ещё им надо было лучше скрываться.       — Мне кажется, будто мы отбираем все самые вкусные конфеты у детей, которые не заслуживают этого, — Иваизуми покачал головой, но с огромным удовольствием вырвал билет из чужих пальцев и положил к себе в сумку. — К тому же, на следующий день мы вроде собирались на премьеру третьей части Стражей Галактики, разве твой мозг сможет выдержать такую перегрузку?       Ойкава встрепенулся, заозирался по сторонам и с драматизмом шикнул на друга, приложив указательный палец к губам.       — Никто не должен этого знать! Говори тише! — шёпот Тоору разносился на весь пустой спортивный зал; Иваизуми искренне пытался не засмеяться. — У нас вето на разговоры о космоопере.       В последние тренировки они давали пять-десять минут своей команде, задерживаясь, чтобы скрутить сетку, убрать мячи и иногда даже протирая пол от следов резины и пота. Нечто изнутри царапало виной, создавая в совести маленькие вечно кровоточащие ранки, словно напихивая туда стеклянную пыль, чтобы не заживало.       — Все, кто был у тебя дома, знают, что ты просто ловишь оргазм от любого проявления космоса.       — Ива-чан, грубо. Поверь, от надписи «Звёздные войны» на твоём лбу я бы не кончил.       В глазах Хаджиме что-то блеснуло; Тоору сглотнул, надеясь, что это просто отблеск ламп.       В итоге Ойкава был настолько возбуждён после премьеры, особенно от сцен, где бластеры натурально прожигали инопланетян насквозь, что Хаджиме не сдержался и связал ему запястья, чтобы не видеть эту нервную ненормальную дрожь.       И даже после двух оргазмов с перерывом в полчаса, единственное, о чём говорил Тоору, это охренительные спецэффекты, как Тарантино докатился до фантастики и как же круто это, теперь он мог заспойлерить всё на фанатских форумах, и как плохо, что спецэффекты до сих пор не доделали до приличного уровня во многих местах. Иваизуми просто смотрел на горящие звёзды на потолке, которые когда-то сам вырезал из специальной бумаги (клеил тоже), и думал, как его угораздило вляпаться во всё это.       Ещё через час они устроили марафон всех предыдущих девяти фильмов с лишь двумя бутылками воды, без попкорна и голые, прямо в кровати. Закинув руку на плечо Тоору, Хаджиме думал, что, возможно, благодаря таким моментам у них могло бы получиться. Когда Ойкава потирался щекой, сам того не замечая, или просто ластился — да, это вообще прошивало насквозь до задержки дыхания и нервного выдоха после.       А может, и нет — тут же приходила мысль, когда в мозг иглами врезался визг Ойкавы на знаменитой сцене танца.       Потом был тупой план оставить их наедине после тренировки, сославшись на дела, и у Хаджиме вообще не укладывалось в голове, как они могли додуматься до этого совершенно странного и неэффективного метода, осознавая, сколько он проводил времени с Ойкавой. Тот лишь драматично закинул голову вверх и приложил запястье ко лбу, умирая прямо на глазах от идиотизма ситуации.       — А, ваш классный руководитель попросил передать, что завтра не будет теста по английскому, так что отдохните как следует, — на прощанье сказал Мизогучи, закрывая за собой дверь. Ойкава и Иваизуми застыли на месте, не понимая, что делать дальше.       — В любом случае, — Тоору неловко усмехнулся и почесал щёку пальцем, пытаясь скрыть нервное напряжение, — у нас же завтра ещё общая работа по другому предмету?       Они пошли домой к Ойкаве и сделали общий проект по биологии, который требовал слишком много исторических уточнений и справок, а потом, усталые и обессиленные, уснули за столом и на полу. Посреди ночи Ойкава проснулся от того, что Иваизуми наступил на него, перебираясь в кровать. Тоору простонал в полусне нечто невнятное, и Хаджиме, сражаясь с призраками сна, затащил друга к себе под бок.       Следующим на очереди стал Кьётани, подходящий к делу с тупым упрямством и простым взглядом на жизнь. Хотя, к удивлению, получилось достаточно романтично.       Их инвентарная была большая, с двумя окнами, кучей мячей и с парой тренажёров, которые никогда не выносились, чтобы глупые подростки не испортили дорогую технику.       Хотя Кьётани всё равно ощущал вину — настолько, что извинился перед ними обоими, прежде чем втолкнул не ожидавшего подвоха Иваизуми и закрыл дверь на ключ.       — Я тоже малость... — Ойкава подул на чёлку, чтобы она убралась с глаз долой, — в шоке.       На небольшом столике красовалась целая запечённая куриная грудка с овощами, две тарелки, бутылка апельсинового сока и записка с кричащей огромной надписью "поговорите по-человечески".       — Запах теперь нескоро выветрится. Как бы в мячи не впиталось, кожа ведь, — Ойкава поджал губы и думал, как бы ему в действительности (потному, грязному, уставшему) удалось бы поговорить с Иваизуми, если бы он хотел.       Кьётани мог умилять в наивности своих мыслей.       — Я чертовски зол, — Иваизуми потёр переносицу, ощущая, как кончики пальцев немели от сдерживаемого внутри рёва. Как хотелось, будто в истерике, топать ногами и орать, чтобы их выпустили и не смели вмешиваться. И подходить ближе пяти шагов. И даже, чёрт возьми, думать о них. Потому что они не имели понятия, куда влезали, и ставили своё мнение превыше всего.       — Тебя трясёт, — Ойкава подметил это безразлично, и Иваизуми передёрнул плечами, пытаясь сбросить всё нервное, что накопилось. — Ты ведь знаешь, что они подслушивают. И что окна прекрасно открываются с нашей стороны.       Иваизуми выдохнул, вдохнув уже что-то, похожее на успокоение и аромат вкусной курицы, и попытался не так сильно хмуриться.       — Меня просто раздражает, когда меня пытаются ограничить. Где бы то не было, — он запнулся на секунду, не зная, что дальше сказать и надо ли. По позвоночнику ходил холод мелкими волнами, накатывал, отзываясь в темечке. — Не знал, что Кьётани умеет готовить.       Ойкава посмотрел на него, прищурившись — ища невроз, раздражение или даже ярость, которая могла бы превратиться во что-то более стоящее, чем выговор всей команде, — но потом улыбнулся и даже рассмеялся.       — Бешеный пёс полон сюрпризов.       — Только не говори, что знал.       — Ты просто должен был внимательно смотреть. Его бенто, с тех пор как Пёс ходит в школу, всегда идеально сложено. И судя по тому, что его мать ни разу не пришла на собрания, делает он их сам.       — Ты не имеешь права так много узнавать о кохаях, вмешиваясь в их личную жизнь.       Ойкава даже не изменился в лице, только мимолётно взглянул на закрытую дверь.       — Я просто за него в ответе. Знаешь ли, школе не понравится, если член волейбольного клуба внезапно снова будет ночевать на улице, — он присел на мат, пытаясь движениями прикрыть сожаление в интонации, — понимаешь? Снова.       Иваизуми присел напротив, взял бутылку сока и так и вцепился в неё, не отпуская. Просто всматривался в лицо Тоору, пока это не стало неприлично даже для них.       — Ты не знал. И теперь хочешь знать абсолютно всё.       Ойкава отмахнулся от фразы, тем не менее признавая её, потому что знал, что жесты всегда выдавали мысли перед Иваизуми. Нет смысла скрывать.       — Давай просто это всё съедим и выйдем через окно, — предложил Ойкава, осматривая импровизированный обед-ужин.       — Они действительно не положили даже вилку или нож?       Ойкава полез под столик, посмотрел под тарелкой, под матами, и с сожалением выдал:       — Не положили. Но! — он победно воскликнул, доставая что-то белое из-под тарелки, — тут есть бумажные полотенца. Побудем дикарями?       Лицо Хаджиме скривилось в отвращении ко всей ситуации.       После этого случая Иваизуми игнорировал несчастного Кьётани целую неделю в назидание.       Ойкава думал, что, по крайней мере, между всеми этими планами по душевным разговорам у них было время, чтобы прийти в себя и восстановить столь хрупкое душевное равновесие.       Голова должна была быть пустая, чтобы мысли, как тонкие ножи, протыкающие, режущие, колющие, нанизывающие прямо изнутри, вызывающее кровотечение из боли и отвратительных логических цепочек, не появлялись в голове.       Он правда выглядел так отчаянно в их глазах?       Он правда заслужил, чтобы о нём думали так унизительно?       Он правда был похож на того, кто смог бы использовать единственного друга в подобных целях?       Он правда был настолько отвратительным капитаном?       Он правда был настолько ничтожен в их глазах?       И чем больше думал (потому что не думать — удел Ива-чана), тем больше сгнивал изнутри, отслаивался по кусочку, а эти кусочки тухли. И вот эта эмоциональная гниль, она для Иваизуми всегда наружу была, будто Ойкава совсем не умел контролировать своё лицо или свои эмоции.       Если Иваизуми бесился, то Ойкава, кажется, тихонечко умирал. Настолько тихонечко, что замечал только Хаджиме, когда касался запястьем щеки, чтобы убрать это дурацкое выражение лица.       — Хэй, Дурокава, ты чего? Ты же знаешь, что мы можем поговорить с ними в любое время, да? — Иваизуми поставил на паузу очередной фильм, который, вроде бы, должен был отключить от реальности и перенести в мир взрывов и задорного экшена. — Знаешь, меня стало бесить это ещё больше.       Ойкава поджал губы и начал комкать подушку в руках, собираясь с мыслями.       — В спорте всё гораздо проще, — наконец выдохнул он, сдавшись. — Неужели в их глазах я настолько отвратительный?       — Ну, это, типа, не то, на что ты рассчитывал, манипулируя ими в течение трёх лет? Они предполагают худшее, — Иваизуми на секунду замолчал, давая время подумать собеседнику, и продолжил уверенным голосом: — Ты показывал им свои лучшие и одновременно худшие стороны на площадке, но они никогда не знали тебя лучше. Они смотрят на это, учитывая лишь свой опыт, но не зная, как всё было на самом деле.       Ойкава посмотрел на него взглядом, полным отвращения к самому себе, и отвернулся, начав трястись и спрятав лицо в коленях.       — Дыши, — сказал Иваизуми.       — Я дышу, — хрипло сказал Ойкава.       — Ты это не заслужил.       — Я это не заслужил.       — Ты достоин большего, они перегнули палку, нам больше не стоит дрочить в общественных местах, а ты плакса.       — А ты мудак, Ива-чан, если думаешь, что я всё это повторю.       Они засмеялись, перебираясь с кровати на пол и отставляя ноутбук подальше.       — Не хочу Кинг-Конга. Давай посмотрим Хичкока?       Иваизуми замер — чёрт, всё гораздо хуже, Ойкава умудрился себя накрутить до принятия каких-то своих истин, — и уничтожающе вздохнул.       — Верёвка?       — Верёвка подойдёт.       Хаджиме никогда не ревновал Тоору. Тоору — слишком совершенный в несовершенстве (и упрямстве продолжать), чтобы предъявлять на него хоть какие-то права. Иваизуми всю жизнь казалось нормальным, что они иногда занимались сексом. Это вплелось в их жизнь и осталось за кадром от остальных так же естественно, как ночные обнимашки и летний марафон фильмов Энга Ли. Или совместные учебные проекты, пусть их и раскидывало по разным классам, и запрет говорить об их печальном опыте. Ойкава показывал, что хотел показать, и если кто-то врывался за невидимую черту насильственно, он терялся и не знал, что делать.       Первый раз они отдрочили друг другу, когда им было двенадцать, и, ну, это был тот возраст, когда формировались понятия о жизни.       Их понятия могли отличаться от чужих — это было нормально. Более того, отрицать привлекательность друг друга в этом плане было бы уже глупо и даже смешно.       Отрицать тихое спокойствие от чужого веса и тепла на плече — тоже глупо.       Проблема была в том, что их товарищи лезли туда, куда не следовало, и это раздражало. Они не знали всех обстоятельств, они не знали, как всё начиналось, они просто вклинились со своим виденьем, будто были истиной в последней инстанции.       Повод выговориться нашёлся быстро — Маттсун по своей сути был прямой, как доска в паркете, и не выражающий ничего, кроме скрипучего сарказма, поэтому просто решил устроить лекцию. Один на один, отловив в спортивном зале на дополнительной тренировке, которая была призвана разгрузить мозг.       — Парни, я понимаю, что это не моё дело. Более того, мне глубоко плевать, где вы трахаетесь и с кем, хоть оргию устраивайте. Но ты же понимаешь, что он в тебя влюблён, да?       Прозрение!       Просто ослепляющее познание!       Прямой выстрел в голову осознанием своей бесчувственности!       А, не, показалось.       — Ты правильно заметил, что это не ваше дело, — ответил Иваизуми вместо Ойкавы, на которого Матсукава смотрел в упор. — Так что я не понимаю, какого чёрта происходит уже три недели. Если ты хочешь что-то сказать, то говори прямо, а не ходи окольными путями.       Ойкава на секунду устало вздохнул, но скорее наиграно, и закинул полотенце на шею, чтобы занять тишину хоть какими-то действиями.       — Вы серьёзно разозлили Ива-чана. Я не думал, что подобное возможно, — Ойкава бездумно посмотрел вверх, будто надеясь увидеть там ответы на все вопросы, которые крутились в голове.       — Мы просто пытаемся разобраться в том, что происходит, — возразил Маттсун, отрицательно качая головой.       — Но это абсолютно бессмысленно, — ответил Ойкава, скрещивая руки на груди и ближе подходя к своему асу.       — Да хоть устраивай мы оргии семьями, это же, чёрт возьми, никак не влияет на команду, — подхватил Иваизуми, чуть ли не рыча, и скопировал позу своего друга. — Я правда считал, что мы не заслужили, чтобы нас осуждали за нашими спинами.       — Мы ничего подобного не делали!       — Мы что, по-твоему, ещё и глухие? — Ойкава хмыкнул, скривившись в отвращении.       — Я правда думал, что мы друзья, если совсем честно. Но я просто не представляю, как Дурокава остаётся капитаном, зная, что именно вы о нём думаете.       — А знаешь, что, Ива-чан? — Ойкава неожиданно воскликнул, полностью игнорируя третьего лишнего, и повернулся всем телом к другу. — Скоро же как раз экзамены! Мы уже третьегодки, да и месяца три как ходим тренироваться к университетским. Вот и повод уйти из клуба.       Иваизуми в немом неверии и изумлении поднял брови, и в этом было столько осуждения, насколько возможно.       — Не будь королевой драмы, дурак.       — И это я-то? — Ойкава в наигранной обиде отвернулся от них, а потом и вовсе подошёл к своим вещам, считая, что лучше дать шанс другу выговориться.       Иваизуми смотрел ему вслед, прекрасно понимая, насколько отличное эхо в пустом зале, а потом повернулся к Маттсуну:       — Вы не знаете всего, так что не вмешивайтесь, думая, что помогаете. Нас всё устраивает, так что я не понимаю, что не устраивает вас.       Маттсун был слаб на мимику или жесты, которые бы его выдавали, но выражение глаз — оно всегда было говорящее, даже лучше, чем поступки, которые он совершал.       — Вы наши друзья, в конце концов. И мы все хотим, чтобы вы... — он смолк, не понимая, как закончить.       — Сначала сами с собой разберитесь, прежде чем пытаться помочь другим, — Иваизуми сбавил запал, смотря уже скорее с сожалением на сокомандника.       — Это другое.       — С чего ты решил, что это другое?       Иваизуми развернулся и ушёл, предоставляя Матсукаве немного пространства и время, чтобы подумать над поведением.       Он встал рядом с Ойкавой, и они тут же переключились на недавний документальный фильм про волейбол, в котором даже были кадры с закрытых школьных соревнований. Несколько новых техник в тренировках, которые были показаны, заинтересовали их обоих.       Маттсун смотрел на них — успокоенных, вечно прикасающихся друг к другу, открытых и освещённых рыжими лучами закатного солнца через окна, — понимая, что хотел бы сделать всё, чтобы они действительно стали единым целым.       Однако, возможно, проецировать свои проблемы на других — не лучшая идея.       Хаджиме расстался с Тоору прямо возле его дома — слава богам, жили близко, — на прощанье коснувшись шеи возле линии роста волос, мимолётно поглаживая. Поддерживая, как мог себе позволить.       Когда Ойкава зашёл в дом, то его уже ждали отец с матерью на кухне — первый читал газету, вторая была занята бумагами и какими-то картинками в телефоне, пытаясь что-то подсчитать на калькуляторе. Они оторвались от своих обычных дел и внимательно на него посмотрели, затем удовлетворились видом и приветственно кивнули.       — Почему так долго? — спросила мать, пока сын снимал кроссовки. — Ты же говорил, что после соревнований не надо будет дополнительно оставаться.       — Мам, они по-прежнему моя команда, знаешь ли, — он ломано улыбнулся, открывая холодильник и ища какой-нибудь протеиновый напиток. — Я хочу оставить после себя максимально много, сколько возможно.       — А как та девочка? Вроде, она готовила хорошее бенто тебе. Ты снова стал брать еду с собой.       Тоору на секунду дёрнулся, понимая, что теперь вновь придётся брать деньги из заначки, чтобы не помереть в школе от голода.       — Мы расстались, — он легкомысленно пожал плечами, пытаясь сохранить на лице невозмутимость и безразличие, закрыв с хлопком холодильник. — Не сошлись характерами. Мало кто готов терпеть волейбол в таком количестве.       Его мама тут же встрепенулась, отрывая взгляд от экрана мобильника.       — Только не пытайся меня обмануть, ладно? Я думала, мы условились.       — Не понимаю, о чём ты, мам, — просто ответил Тоору, поднимаясь к себе наверх.       Следующий день обещал стать жутким — несколько экзаменов в один день из-за бумажной неурядицы и внезапного дня здоровья слишком подкосили всех одноклассников, но нужно было повторить материал.       Ранним утром по пути в школу он, уставший, злой, с мешками под глазами и раздражённый всем миром, не ожидал встретить Маки. Обычно немного раньше Тоору мог встретить Иваизуми в наушниках, и когда они шли, Ойкава раздражался всё больше и больше, пока не застёгивал наконец на чужой рубашке несколько пуговиц и не приводил в порядок воротник. С тем, что его не слушали, ещё можно было смириться, но с подобным неряшливым видом рядом с собой — нет.       Однако сейчас на обычном месте Ойкава видел Маки, такого же уставшего и задолбанного от зубрёжки, как он сам.       — Ойкава, — он поднял ладонь в приветливом жесте, не улыбаясь и щурясь от солнца. Ойкава в ответ немного заторможено кивнул.       Они прошли пару шагов вместе, не зная, о чём можно было говорить, но первый начал Маки, разрушая неловкую тишину.       — Вы же знаете, что наши друзья, да? Ну, типа, не просто знакомые, а именно друзья, — он замолк на секунду, ожидая ответа, но не получил подтверждения или опровержения своим словам. — Мы просто не хотим, чтобы вы разрушали себя.       — У вас получается малость плохо, — Ойкава даже улыбнулся. — Никогда бы не подумал, что произвожу настолько отвратительное впечатление в этом плане. Всегда считал, что меня невозможно не люби-и-ить.       Маки позволил себе небольшой смешок в кулак.       — Ватари даст вам абонемент в раменную, а ещё билет в парк аттракционов. Он просто надеется, что всё придёт в норму после ваших нескольких свиданий, и никто не будет страдать, если вы поговорите по душам.       — Разве мы тут не вам должны давать всякие плюшки, чтобы Маттсун наконец осознал, что мудак по отношению к тебе, а ты понял, насколько сложно пробиться к нему самому? Знаешь, вы явно более слепы, чем мы.       — Почему ты так сильно злишься?       — Потому что вы вмешиваетесь туда, куда, если честно, не имеете права. Потому что я бы никогда не подумал, что настолько отвратителен в ваших глазах. Потому что мы, чёрт возьми, пытались, — Тоору повысил голос, скалясь, как делал это Хаджиме вчера, а рукой потянулся к шее, чтобы ослабить галстук. — И поэтому нас всё устраивает так, как есть.       Ойкава ушёл вперёд, наконец сталкиваясь с лучшим другом нос к носу, который имел такое же недовольное жизнью лицо, как и у него. Они вместе дошли до школы и разошлись по разным классам, махнув друг другу рукой на удачу. Ойкава не любил искать глубинные смыслы во всём дерьме, которое происходило, но даже это сейчас напомнило, что они точно так же разойдутся по разным университетам.       Разойдутся ли они по жизни?       Конечно, нет.       Ойкава от смеха фыркнул, вписывая очередной ответ в бланк.       Очевидно хотя бы потому, что они уже заставили владельцев отложить ту маленькую, но довольно уютную квартирку в Токио до их приезда. Хотя бы потому что в Токио не будет ни его родителей, ни обстоятельств, ни чужих вмешательств.       Они окажутся по разные стороны площадок — это достаточно грустно, Ойкава уже слишком привык чувствовать Иваизуми на своей стороне.       Тоору не привык выносить семейные драмы за пределы дома — как и не привык, что о нём мог кто-то заботиться в этом плане, кроме Ива-чана, конечно. Его не раздражало ограничение его свободы — он привык, — так же, как Иваизуми, на самом деле.       Ива-чан винил себя каждый раз гораздо больше, чем надо было, и не допускал мысли, что во всём был виноват не он.       В конце концов, Ойкава взял все эти халявные бумажки у Ватари и подсунул Маттсуну в рюкзак со спокойной душой. Не посмеет же он вернуть их обратно?       Потом, уже придя к Иваизуми домой после совместной дополнительной тренировки — по телу разливалась приятная усталость, а мышцы горели — Ойкава открыл рот, чтобы что-то сказать, но замолк, ловя на себе взгляд Иваизуми.       Малость обожающий до потери пульса.       Ива-чан всегда был желанным, недосягаемым и запретным просто для того, чтобы прикоснуться с осознанием чего-то другого, что было между ними. Он всегда был рядом, всегда поддерживал, никогда не осуждал — был льдом на убивающей гематоме.       Но сейчас Тоору ощутил, что откладывать дальше неизбежное — глупо, неправильно и просто безнадёжно.       Поэтому Ойкава забрался к Иваизуми на кровать, перекинул руку через родную шею и прижался посильнее; Иваизуми устроил голову где-то между плечом и грудью, и они включили очередную запись матча какой-то университетской команды нынешним составом, выбирая, стоило бы тратить время на поступление туда или нет.       — Мне ведь уже не четырнадцать, — пояснил Тоору медленное поглаживание большим пальцем открытой кожи плеча. — Всё будет в порядке, честно.       Он ощутил, как губы сами собой растягивались в противной идиотской улыбке, и ему стало неимоверно стыдно за неумение сдерживать свои эмоции — одновременно с этим он вспомнил, почему они никогда не считали, что имели статус пары, — а его щёки внезапно начали гореть. Иваизуми лишь хмыкнул и перевернулся на живот, больно упершись подбородком в ключицу.       — Ты же знаешь, что всё было нормально? — лицо Иваизуми не было обеспокоенным, скорее нейтрально-озабоченным. Ойкава в ответ лишь наигранно фыркнул и повернул голову в другую сторону, чтобы привести мысли в порядок.       Иваизуми был грубым, даже в любви, но при этом боялся обжечь. Это было сочетание несочетаемого, это влекло. От тёплых прикосновений, от грубых толчков, от быстрых цепких взглядов, от тембра голоса, почему-то напоминающего треск костра, — Ойкаву всегда вело, и он уже через пару секунд обнаруживал себя оттолкнутым от лучшего друга, у которого ужасно сильно горела шея.       Пусть у Ива-чана это работало не так, но оно было как раз в этом (жестах, взглядах, прикосновениях, тембре), от чего вело самого Тоору. И он любил это. Что сам по себе мог стать призывом к подобному — нежному и резкому одновременно. Ива-чан улыбался в такие моменты криво, смущённо и со сдержанной радостью.       Как сейчас, когда бессмысленно гладил кожу на шее Ойкавы — от кадыка к сухожилию, вдоль него до яремной впадинки и обратно. И, боги, Ойкава никогда не слыл дураком и понимал, сколько в этом жесте вины и опасений.       — Всё было лишь нормально. А теперь будет отлично. Нам никто не помешает.       — Не будь таким самоуверенным, Дурокава, — Иваизуми закатил глаза и резко перевернулся опять на спину, как следует выбив затылком воздух из лёгких Ойкавы, с одного чёткого удара примостившись на чужом тёплом животе. — Ярлыки значат не так уж много, как ты хочешь считать.       Они вновь включили видео, обсуждая пасы капитана одной из команд (И это университетский уровень? чёрт возьми, даже без прыжка) и подборы либеро (Смотри, тут он словно делает это на инстинктах, а тут начинает думать, и я даже слышу, как его рёбра трещат). Это было весело, пока они смотрели ролики средних команд, но совершенно точно становилось пугающим, когда они видели действительно более высокий уровень в блоках или даже приёмах.       Возможно, ярлыки действительно значат мало. Но в этих новых прикосновениях — с большей аккуратностью, с большим интересом, с большей значимостью — есть нечто такое, что... не описывается. Просто у Ойкавы в груди переворачивается, перед этим натянувшись, и от солнечного сплетения, где всё это взрывается, идёт тепло волнами. Возможно, это самовнушение, потому что, смотря правде в глаза, они всегда любили друг друга.       Возможно, так ощущаются прикосновения, которые свободны. Свободные от рамок жесты нравились им обоим больше.       Они остановились на шестнадцатом ролике, когда было уже темно за окном и холод просачивался сквозь небольшую щель, оставленную для проветривания. Хорошее чувство сделанной работы настигло их лишь в кровати под одним одеялом, когда Ойкава без стеснения перекинул ногу через талию Иваизуми, чтобы не упасть ночью.       — Но мы ничего им не скажем, — внезапно сказал Хаджиме, специально потёршись своими короткими волосами о щёку Ойкавы и раздражая его сильнее. — Мы вообще ничего говорить не будем.       — Ага, — Ойкава хмыкнул, — пока не переедем. Мы можем припоминать всё это дерьмо им оставшиеся учебные месяцы, и им будет стыдно за всё это, хотя они точно будут хотеть продолжить сводить нас.       — Не надейся на слишком многое.       Они рассмеялись.       Где-то за кадром Маки решил наладить свою жизнь. А ещё — что лучшим планом будет оставить друзей в покое. Наверное, это были лучшие его решения в жизни.