Часть 1
23 апреля 2018 г. в 13:02
Авалак`х говорит размеренно и почти мягко.
Эредин кивает почти благодушно.
Мальчишка смотрит прямо и строго, режет воздух окаменевшими острыми скулами и холодными глазами – без капли интереса.
Имлерих вдавил бы ногой в мраморный пол всех троих. Если Эредину нравится этот цирк – пусть участвует в нем сам.
- Я за него не возьмусь, - чеканит Имлерих, грубо нарушая правила игры в высокую аристократию. Ветра несут отголоски далекого холода, животные нервничают. – У меня нет на это никакого желания и времени.
Камень скул не трескается, в синих глазах – утренний мороз и рыбье безразличие.
Авалак`х улыбается – едва-едва.
- Значит, им займется Нитраль.
Имлерих забывает об этой истории почти сразу. Напоминает Эредин, напоминает сухо и однозначно:
- Он делает успехи.
- Что это значит? – спрашивает Имлерих, отбрасывая субординацию – они одни. – Если хочешь завербовать его, то это точно без меня. Не собираюсь держать возле себя того, кому нельзя доверять.
Эредин прищуривается, подбирает слова, скользя по подбородку пальцем.
- Авалак`х боится, что мальчишка приживется у нас. Не показывает, но боится безмерно.
- Ты теряешь время на всякую чушь.
- Присмотрись к нему. Быть может, тогда терять время нам больше не придется.
Нитраль не считает нужным себя сдерживать и, как следствие, не умеет учить. Выбор его в качестве наставника среди тысячи других воинов странен и нелеп. Возможно, Знающий хочет показать своему ученику, как некомпетентны могут быть воины Дикой Охоты. Возможно, так наказывает его за какую-то провинность. Имлериху, в общем-то, наплевать. Он бы предпочел, чтобы носы Авалак`ха и его ученичка были отсюда как можно дальше.
Мальчишка держится неплохо.
Поднимается после каждого падения. Снова, и снова, и снова.
- Плохо, - сухо бросает Нитраль. Реакции Карантира с высоты балкона Имлерих не видит, только черноволосую макушку. – На сегодня достаточно.
Оставшись один, мальчишка долго стоит без движения – худощавый, высокий, с неестественно прямой спиной – и поднимает посох.
Когда на следующей тренировке на месте Нитраля оказывается Имлерих, глаза у мальчишки сверкают ярко и злобно. Это длится не больше мгновения, потом злобу заковывает лед, искажает в равнодушие, превращает дернувшуюся щеку в вежливый кивок. Имлерих ухмыляется.
Этого ему достаточно.
Пока – достаточно.
Карантир не умеет останавливаться. Умеет признавать поражение, умеет сдерживать досаду, умеет держать лицо – это он умеет лучше всего, на то и Золотой мальчик.
Но останавливаться – не умеет совершенно.
В ответ на свое «Достаточно» Имлерих неизменно слышит «Еще»: сначала вежливо-вопросительное, потом твердое, и однажды, в запале, Карантир рявкает во весь голос. Имлерих смеется против воли – и мальчишка срывается, не дождавшись разрешения, не дождавшись команды.
- Столь излишнее рвение тебе ни к чему, - в конце концов замечает Имлерих. – Ты действительно делаешь успехи.
Карантир усмехается ему прямо в лицо злой, ломаной ухмылкой, коверкающей его красивое лицо, и прежде, чем она успевает испариться, прежде, что острые скулы снова обратятся в камень, Имлерих спрашивает:
- Что тебе нужно?
В ответ – долгая пауза, треснувший камень, треснувший лед.
- Я больше не уверен.
***
Карантир приходит в себя в лаборатории, в куче разбросанных книг и чертежей, с окровавленным лицом и в благословенном одиночестве. Авалак`ха по-прежнему нет. Хоть в этом повезло.
Сил едва хватает на то, чтобы поднять руку и неаккуратно оттереть лицо рукавом.
Нужно встать, отмыться, убрать все на свои места. Не дать учителю ни намека о его очередном провале.
Авалак`х скажет:
- Еще не время.
- Ты еще не готов.
- Тебе это не под силу.
Карантир читает каменно-вежливые лица лучше любого телепата – слишком долго и слишком хорошо его учили науке прятать себя за такими масками.
«Слабак».
«Бездарность».
«Неудачный эксперимент».
Авалак`х больше не учит его – так, лениво занимается из вежливости, но сам сделал все ставки на человеческую девчонку, ту, которой Сила подчиняется по одному только ее желанию.
Из носа капает теплое, алое.
***
- Достаточно, - говорит Имлерих.
- Еще!
- Нет.
- Еще.
У него достаточно сил еще для пары заходов.
Имлерих бросает ему лоскут серебряной ткани.
- Что… - начинает Карантир и, вспыхнув, чувствует – чертова кровь снова стекает по лицу.
- Возможно, - говорит Имлерих, старательно подбирая слова – вести двойную игру он не умеет и не любит, а вместо намеков предпочитает прямые действия, – тебе следует определиться с чем-то одним.
Карантир не смотрит на него, чувствуя, как пылают щеки. Отвечает односложно, но злость и унижение пропитывают каждый звук – словно его никогда не учили, как должен звучать голос.
- Возможно.
Он пропускает момент, когда посох становится продолжением руки – просто понимает однажды, что больше не раздумывает, не предполагает возможные исходы перед ударом, но делает это во время. Осознание не убивает эту плавность, эту легкость движений, не заставляет остановиться или споткнуться. Тело больше не пытается догнать разум, они движутся с единой скоростью, в едином ритме – может быть, все еще слишком медленно, чтобы победить, но достаточно быстро для того, чтобы не проиграть.
Успех оглушает.
Успех разламывает бесстрастное лицо – Карантир чувствует, что торжествует глазами, улыбкой, но это торжество не хочется гасить или прятать.
Имлерих улыбается ему – тонко, беззлобно, странно.
***
Карантир приходит в себя на поникшей, какой-то пыльной траве, и ошарашенно поднимает лицо к незнакомому узору созвездий. Дышит осторожно, проверяя, можно ли дышать вообще, разминает затекшее тело. Привычно вытирает капающую с подбородка кровь.
Незнакомое время, незнакомое место.
Незнакомые руины, такие древние, что скоро вовсе превратятся в пыль.
Карантир изучает их, ожидая, пока восстановятся силы – мысль о том, что вернуться у него не получится вовсе, он скатывает в ком и выбрасывает из своего сознания. Ищет подсказку, пояснение, что за великая – явно великая – цивилизация существовала здесь, и все никак не находит.
Возвращается домой.
Когда учитель приходит в лабораторию – ничего не спрашивает.
И Карантир почему-то ничего ему не говорит.
***
- Ты мог бы стать нашим навигатором, - прямо говорит ему Имлерих. – Не сейчас, чуть позже. Но мог бы.
- Я могу стать кем-то гораздо большим, - отвечает Карантир холодно.
Имлерих смеется – задорно, всем своим существом. Прищуривается – Карантир стискивает зубы почти до скрипа, чтобы не выдать своей злости – и скрип воину Дикой Охоты будто бы тоже слышен, и раззадоривает его еще больше.
- Можешь, - говорит он весело – и без тени иронии или насмешки. – Просто ты не знаешь, хочешь ли этого или нет.
- Я желаю этого с самого детства.
- И говоришь это со своим рыбьим лицом.
- Размеренность – удел и знак высокого положения.
По лицу Имлериха – неожиданно – невозможно понять, достиг удар цели или нет.
- Размеренность уродует, иссушает и обессиливает. Во всяком случае, тебя.
Карантир открывает рот, чтобы ответить – и ошарашенно закрывает его.
В мире – том, первом, куда ему удалось попасть – ни единой живой души, только пыль, руины и пепел. Ни единой крупицы информации, что за держава, что за мощь была здесь и куда она сгинула, что за истории здесь случались. Отчаявшись, Карантир показывает мир учителю, но и тот не находит ответа.
Забвение.
Вековое величие уходит в забвение.
Вековое величие – что упавшая звезда, что чиркнувшая в подвале спичка. Руины, которые время превратит в пыль, развеет по земле. Унесет в забвение.
Карантир смотрит на свое отражение – и то, что казалось ему благочестивым благородством, действительно смотрит на него в ответ пустыми рыбьими глазами.
Авалак`х говорит:
- Превосходно!
Авалак`х говорит:
- Прекрасно!
Авалак`х говорит:
- Достаточно.
Имлерих приказывает:
- Еще!
- Ты же понимаешь, - говорит Эредин задумчиво, - что это будет выглядеть подозрительно.
- Я не шпион.
- Если бы все было так просто, мне жилось бы значительно легче.
В его усмешке – лукавство и усталость. Легко прочитать, но сложно уловить смысл.
Об Эредине говорят многое.
Об Авалакх`е многое молчат.
И Карантир почему-то окончательно понимает, что второго с него – достаточно.
- Ты мне нужен, - бросает Эредин. – Сейчас твои способности нужны мне, как никогда. Но это не заставит меня колебаться, если твоя верность будет поставлена под сомнение.
Усталость – и злость.
Карантир не держит мыслей о предательстве, а потому не чувствует страха.
Только предвкушение.
Только азарт.
Пламя, согревающее сердце – вспыхнувший факел, падающая звезда, загоревшаяся в сыром подвале спичка, обреченная на забвение наравне с вековым величием.
Это пламя красит Карантиру скулы и горячит кровь.
Имлерих говорит:
- Еще!
Карантир улыбается ему разбитыми губами.