И немного ужасно потом (часть 2)

Впередсмотрящий увидит молочный блеск в чернильно-полуночной глади моря, укажет, а кормчий смерит курс; черной тенью заложит судно круг по краю серебристой стаи — и сети сброшены. «Кошельковый невод» Робинсон Джефферс

Когда Вейлон открыл глаза, со всех сторон его окружали простыни. Он толком не чувствовал свое плечо — оно глухо ныло, но словно издалека, и при желании о боли можно было забыть. Он посмотрел на потолок — плитка из пенопласта. О, так это больница. Он бросил взгляд на свои руки. Моргнул. Его пальцы были ободраны, и слабое тянущее ощущение от прохладных игл капельниц расходилось по рукам. Может, стоит их пересчитать? Трубка одной из них была красной. Ему делали переливание? Женщина в униформе медперсонала остановилась возле занавески. Она не попадала в поле его зрения, и он не мог рассмотреть ее лицо, но тон ее кожи был в точности такого же темного цвета, как и кожа Лизы, и на секунду он подумал… Медсестра подошла ближе. Сфокусировать взгляд на ее лице оказалось непросто, но отдельные черты в любом случае не совпадали. Слишком короткие волосы, слишком тонкий нос. Ее глаза были не того оттенка карего. Запоздало Вейлон сообразил, что он под каким-то болеутоляющим. Он поморщился. — Хотите немного льда? — спросила не-Лиза. Она улыбнулась, и в ее улыбке не оказалось щербинки между передними зубами. Его горло пересохло. Он кивнул и тут же почувствовал боль глубоко в мышцах шеи. Забавно, что он сразу ее не заметил. — Вы были на операции, — голос медсестры звучал спокойно и приветливо. — Им пришлось вас интубировать, так что, не пытайтесь говорить, хорошо? Она подошла вплотную к его кровати. В руках у нее очутился бумажный стаканчик, и она поднесла к его рту пластиковую ложечку с холодной ледяной крошкой. Вейлон почувствовал, как веки снова наливаются тяжестью. Он позволил себе закрыть глаза. Вокруг, в конце концов, были хорошие люди. Не обязательно оставаться настороже. Он уже не был уверен, почему это казалось таким важным. * — Нет, у меня нет удостоверения личности, — оскалился Майлз. Дежурная сестра просто уставилась в ответ. Он попытался призвать на помощь пугающую ауру, но вместо характерного озноба ощутил только глухую боль там, где больше не было Волрайдера. Гадство. — Пожалуйста? — Если вы никак не можете подтвердить родство, я не могу пустить вас в отделение интенсивной терапии. Ему хотелось разораться, совсем немного. Но у не было на это времени. Черт, он же был журналистом, он мог пройти куда угодно с непринужденной улыбкой и непоколебимой уверенностью, что, да, у него есть полное на то право. У Майлза не было времени на это все, так что, он отвернулся от стойки и пошел по коридору, лихорадочно пытаясь придумать… О. Это могло сработать. Он изучил карту на стене возле лифта. Был и другой вход в отделение. Там, естественно, тоже будет стойка регистратуры, но мозг уже продумывал в срочном режиме историю, идеально дополняющую его план. Он нажал кнопку вызова. Оказавшись в лифте, он похлопал по карманам своих джинсов, пока спускался на этаж ниже. Ага, ключи все еще были при нем. Звякнула, перекатываясь, мелочь. Кошелька не было, только немного налички в зажиме для бумаг. Идеально. Майлз проверил карту этого этажа. Рядом с лифтом была уборная, и он метнулся в нее — плеснул водой в лицо, намочил волосы на висках, потом воротник рубашки и подмышки, а затем аккуратно высушил тыльные стороны ладоней. Майлз посмотрел на себя в зеркало. Отлично. Он выглядел вспотевшим. В меру отвратительно. Теперь главное не облажаться. На этот раз он воспользовался лестницей, поднявшись в отделение интенсивной терапии с другой стороны больничного крыла; Майлз подскочил к дежурной, та нахмурилась, окинув его взглядом. — Здрасьте, — выдал он, тяжело дыша. — Мне только позвонили, сказали, тут моя мама. Я… — и вот тут он нацепил на лицо максимально растерянное выражение и вытер влажное лицо рукавом. — Я гнал от самого Гилроя, как только узнал. Взгляд дежурной смягчился. — Как ее зовут? — Ён Ли. Она перевела взгляд на монитор своего компьютера и вбила имя его матери. Ему только оставалось надеяться, что ее удостоверение было с ней. — Могу я увидеть ваши документы? Он кивнул и начал рыться в карманах. Ключи — прямо на стойку. Туда же он высыпал несколько четвертаков и одинокий десятицентовик. Настала и очередь клипсы с наличкой. Он продолжил обшаривать карманы. — Должны быть где-то тут, — сказал он сквозь зубы, надеясь, что в голосе больше прозвучало беспокойство, а не злость. — Сэр? — Думаю, я оставил… черт, я оставил их дома, — он покачался на носках. — Я так испугался за нее, что я просто. А, черт, — он сжал губы в полоску. Дежурная с секунду пожевала кончик ручки. — Давайте, проходите. Он постарался прикрыть самодовольство радостным удивлением. — Правда? — Да, ступайте, — подтвердила она. — Только никому не говорите, что я вас пропустила. Майлз сверкнул улыбкой, которая, как он понадеялся, была очаровательной, собрал со стойки свое добро и рванул дальше. Отделение интенсивной терапии выглядело безлюдным. Даже медсестер не было видно. Плохой знак. Большинство небольших палат, мимо которых он прохромал, пустовало, одни только койки да стойки для капельниц. А потом он услышал какую-то возню и застыл. Он пригнулся и заглянул в ближайшую палату. Ничего. Очень, очень медленно он подобрался к следующей. Здоровенный мужик — Уокер, Уокер-Уокер-Уокер, забилось у него в мозгу — согнулся над больничной койкой, словно силой удерживая кого-то. Майлз не мог разглядеть подробнее, но и этого оказалось достаточно, чтобы ощутить укол страха. Там была его мать? Вейлон? Кто бы там ни был, действовать надо было быстро. Шанса на успешные маневры у Майлза не было, равно как и на то, чтобы оттащить громилу от койки — сейчас он серьезно уступал ему и в скорости, и в силе. Это было все равно, что кидаться на измененного подопытного. Чем он мог его отвлечь? Майлз торопливо огляделся — что тут можно было использовать? Стойки капельниц. Он схватил одну — она оказалась тяжелее, чем он ожидал, и чуть не выпала из рук — и швырнул ее вдоль длинного коридора. Надолго это не отвлечет, но выгадает хоть немного времени. Мужик выскочил из палаты. Майлз прижался к стене, со стороны койки донесся звук мужского кашля. На пол слетела подушка. Майлз заглянул в палату — Вейлон, бледный как смерть, пытался отдышаться. Где мать Майлза было по-прежнему неясно. Они ее уже забрали? Срань, мужик пошел обратно. А у Майлза не было оружия. Ох, срань. Он вскочил на ноги — по крайней мере он может попытаться отвлечь его от Вейлона — а мужик достал пистолет. Майлз моргнуть не успел, как в помещении одновременно со вспышкой пороха громыхнул выстрел, закладывая уши звоном, и внезапно он оказался на полу, а из раны на груди плеснуло черной жижей. Мужик всадил в него еще три пули, и боль была невообразимая, он такой не чувствовал с тех самых пор, как в него стреляли люди Вернике. Майлза накрыл короткий приступ ужаса — сейчас, без Волрайдера, мог ли он умереть? Умереть на самом деле? Страх заплескался в груди. Он перекатился на живот. Чернота полностью пропитала рубашку. Оказывается, он все еще мог истекать кровью. За спиной раздался грохот. И почти сразу же он услышал крик матери дальше по коридору. Прости, Парк. Но мама на первом месте. Всегда. Майлз сковырнулся с пола, поскользнувшись в процессе на нанитовой отработке, и почувствовал во рту вкус металла. Выплюнул комок черноты. Краем глаза он увидел, как Вейлон бьет здоровяка в нос — слава яйцам, одной головной болью меньше — и сорвался в бег, скрипя подошвами по линолеуму. В палате слева никого не оказалось, как и в боксе справа. Сестринская, мимо которой он пробежал, точно так же пустовала. Да где же она?! Еще один женский крик присоединился к голосу Ён, и Майлз завернул в следующую палату по левой стороне, чтобы обнаружить там женщину в костюме, которая пыталась повалить его мать на больничную койку. Майлз не думал, просто продолжил движение, подсознательно почти ожидая, что Волрайдер вот-вот вырвется наружу сквозь поры, и с рычанием схватил женщину за плечи, отдергивая от матери. Но та вывернулась из его хватки, крутанувшись вокруг своей оси и выводя его из равновесия. Она с силой толкнула его в грудь. Боль ярко вспыхнула в ранах, когда он упал. Женщина вогнала ему в грудину свой каблук-шпильку. И, ебаный свет, боль была как по живому. Другой ногой она врезала ему по подбородку, и его голова со стуком впечаталась в пол — ему показалось он слышал, как затрещал череп при ударе об плитку. Майлз не удержался от болезненного вскрика и вцепился в удерживающую его на месте ногу. * Ли Ён была беспощадна, расчетлива и самую малость кровожадна — идеальное сочетание для хорошей матери. И у нее болела нога, не рука и не мозг, поэтому когда она увидела, как Майлз упал, она содрала свой тяжелый дозатор для антибиотиков и запустила им женщине в спину. Тот ударил ее между лопаток, и она с возгласом пошатнулась. Майлз подскочил с того места, где его пригвоздили к полу, впечатал плечо женщине в живот и опрокинул ее на спину. Ён больше не видела, что происходит, но она услышала крик Майлза и звук выстрела. У нее сердце чуть из груди не выскочило — ну уж нет, она только получила сына обратно, черта с два кто-то отнимет его снова — и ярость распустилась внутри колючим цветком. Ён, пошатываясь, встала на ноги, не обращая внимания на резкую боль, пронзившую лодыжку, и чуть поотдаль заметила эту женщину — грудь тяжело вздымается, маленький револьвер безупречно наведен на цель. Ён похолодела, когда увидела, что выстрел попал Майлзу прямо в грудь, и как он пытался подняться, но, похоже, не мог найти точку опоры. Ее разум оценил ситуацию мгновенно — он все еще был жив. Слава богу. Могла ли пуля разорвать мышечную связку? Возможно. И чем ей отогнать эту суку от сына? У Ён было от силы полсекунды, пока женщина ее не заметила… Еще до того, как вышли эти полсекунды, дуло револьвера повернулось в ее сторону. Ён застыла. Эта женщина оказалась шустрее, чем она рассчитывала. Она сплюнула что-то краем рта — зуб? — Давай без фокусов. Припадая на одну ногу, подошел крупный мужчина — с бессознательным информатором на плече и Берретой в руке. — Мисс Глик? Что делаем теперь? Женщина — Глик — скривилась. У нее не было половины зуба, тот раскололся посередине. Больно, наверное. Хорошо. Глик наградила мужчину ничего не выражающим взглядом. — Мы наделали здесь слишком много шума, чтобы уйти по-тихому. Эта, — она кивнула на Ён, — все еще может быть полезна, но… — она запнулась, что-то обдумывая и не спуская с Ён глаз. — Можешь отстрелить Парку голову, если его не отправят на повторную обработку в Центр. Апшер все еще выведен из строя. Очевидно, направленный электромагнитный импульс сработал. Так что, можем его брать, и больше не надо беспокоиться о том, как удержать Волрайдера в узде. И это означает, — она выгнула брови, — что эта дамочка больше не в приоритете. Можешь потом и ее пристрелить. Волрайдер? Ён вспомнила, как Майлз говорил, что у него есть то, за чем охотится Меркофф, и еще она вспомнила про некий проект, о котором шла речь в материалах, прибыльный настолько, что ради него людей подвергали пыткам. Никто, впрочем, даже во время судебного разбирательства так и не смог толком выяснить, что это был за проект, или что означало его название. — Забираем их всех? — спросил здоровяк. — Ага, — со злостью в голосе подтвердила Глик. — Нет, — прорычал Майлз с пола. — Не забираете. Глик встала и с плохо скрываемой ухмылкой ткнула его под ребра носком туфли. — Я встречала тварей и пострашнее, чем ты, золотце. — Она коротко глянула на своего напарника. — Ладно, Стиви, вперед. * Конни только зашла в сестринскую, чтобы проверить расписание смен, когда раздался выстрел. А потом еще три. Какого хрена происходит?! Не важно. А важно было позвонить в полицию, да поскорее. Телефон выпал из ее дрожащих рук и с душераздирающим треском отскочил от пола. Она опустилась на колени, чтобы подобрать его поскорее, и тогда она услышала крики. Рот наполнился слюной, а сердце ушло в пятки. Это были ее пациенты. Но что она могла поделать? Черт. Она должна позвонить в полицию. Она осторожно включила телефон. Несколько осколков отвалилось от корпуса — будет ли он вообще работать? В конце коридора что-то загремело. Конни замерла и осознала, что сидит посреди открытого пространства, господи-прости, она что, совсем дура? Ее ведь учили, как себя вести в таких ситуациях. Кто еще явился на ночную смену? А, может, она успеет добраться до двери? Проклятье, еще крики. Она нырнула за стойку и под прикрытием ее рабочей поверхности проверила телефон. Телефон подавал признаки жизни. Конни судорожно выдохнула с облегчением, но тут прогремел еще один выстрел и от неожиданности она подскочила, стукнувшись головой об крышку стойки. Острую боль в большом пальце она едва заметила — порезалась об телефон, что ли? Ей хотелось плакать. Она уже чуть не плакала. Она хотела домой. Надо было позвонить и сказать, что она заболела. Да что ж такое, ее трясло так сильно, ужас сжимал горло. Кто-то еще ведь должен был это слышать, правильно? Она нажала на значок звонка, как только с экрана пропала блокировка. Открыла набор номера. О, черт. О, черт. Та часть экрана, где была девятка, оказалась расколота. Бесполезный кусок… Никто не придет, потому что она не сможет позвать на помощь. Но кто-то же должен был это тоже услышать, должен был… И тогда она она услышала стук шпилек, цокающий звук приглушался линолеумом, и еще звук шагов кого-то намного тяжелее, обутого в сникеры со скрипучей подошвой. — Как мы объясним это людям снаружи, мисс Глик? Последовала долгая пауза, а затем женский (мисс Глик?) голос ответил: — Значки, Стиви. Мы сейчас копы. — О. Так… эти люди прикидывались полицейскими? У них должны быть серьезные связи среди высших чинов. У Конни мороз по коже от этого пошел. Кто там с ними был? Раздался раздраженный вздох. — Поверить не могу, что почти скучаю по Марион. — Еще шаг и послышался такой звук, словно кто-то растянулся на полу. — Что ты делаешь? Другой женский голос с едва сдерживаемой яростью сказал: — У меня из ноги только что вытащили пулю. Я не могу идти. — Все ты можешь, — сказала первая женщина. — Не играй со мной в эти игры. На последнем слове воздух разорвал настоящий рев — орал определенно мужчина. И дальше завертелось. Кто-то еще упал на пол. Первая женщина выкрикнула короткое ругательство, щелкнул взводимый курок. Конни почти не дернулась от выстрела. Пуля чиркнула по столешнице. Она пригнулась ниже, позабыв про телефон, и выглянула из-за края стойки. Она сделал это как раз вовремя, чтобы увидеть, как эффектная женщина в строгом костюме снова взводит оружие и целится в жилистого мужчину, который… отползал? Вместо правой ноги ниже колена у него волоклась пустая штанина, и он неловко отталкивался целой ногой от пола, чтобы добраться до укрытия за стойкой регистрации. Кто-то позади женщины в костюме (та, другая женщина? у Конни был не лучший угол обзора) толкнул ее, револьвер дернулся в сторону и выстрел ушел в молоко. Конни заметила еще одного мужчину — здорового амбала — только когда из его перерезанного горла хлынула кровь, и он что-то уронил, но она уже не видела, что. Часть крови попала ей на нос. Он повалился на пол с булькающим задыхающимся звуком, и Конни снова согнулась под стойкой, сглатывая подступившую к горлу желчь. Кровь была теплой, но остывала быстро. У Конни на лице была кровь. Конечно, она проработала в отделении интенсивной терапии не один год, но никогда еще на ее кожу не попадала кровь тех, кому она не хотела помочь. Она подавила тошноту. Не сейчас. Ей нельзя подвергаться риску быть замеченной. Другой мужчина протиснулся мимо ее укрытия и остановился, оставшись лежать словно тряпичная кукла в зазоре между стеной и стойкой. Если кто-то его увидит и подойдет проверить… о, черт, ее убьют из-за него… И, о боже, он весь был в крови и еще в чем-то, похожем на жидкую смолу — она текла у него из глаз, из носа и… это у него что, отверстия от пулевых ранений? Так это в него они стреляли? Конни знала, что должна помочь ему, но примерзла к месту. Ее тело буквально не могло пошевелиться, даже когда она хотела стереть кровь с собственного лица. Она услышала еще выстрел и как кто-то убегает, как хлопает дверь на лестницу, и быстро удаляющийся стук высоких каблуков. Повисла тишина, нарушаемая лишь булькающими вдохами здоровяка. Конни не собиралась к нему прикасаться, особенно после того, как осторожно выглянула и увидела пистолет в его руке. Женщина в костюме, получается, ушла? Раненный мужчина открыл глаза, огляделся и усмехнулся ей. Потом он перевел взгляд на потолок и сел. Улыбка медленно сползла с его лица. — Мам, ты в порядке? — Со мной все хорошо, Персик, — сказала оставшаяся женщина. — Ты как? — Парк? — позвал он дальше. Конни заметила, что он не ответил на вопрос. С другой стороны стойки раздался стон. — Да, я в норме. Мужчина ухватился за стойку, чтобы подняться — как он вообще мог стоять? У него в груди было пять огнестрельных. Невысокая женщина подскочила к нему. — Майлз! — она схватила его за плечи. — Майлз, тебе нельзя вставать! Конни бы с ней согласилась, но ее язык, похоже, напрочь отнялся. — Я в порядке, мам, — стряхнул он с себя ее руки и с трудом обошел стойку. Помог встать второму. — Парк, ты цел? — Что с тобой случилось? — Все в порядке. — Да, но ты… и Волрайдер… почему ты просто не… — Не здесь, — он не хотел говорить при посторонних? — Здесь нельзя оставаться. Давайте двигать отсюда. — Прямо в этом? Конни только заметила, что двое из них были одеты в больничные халаты. — Ваши сумки по-прежнему в грузовике. Вперед. Пока она не вернулась. Мы все сейчас не в лучшей форме. Он закашлялся, и Конни увидела, как брызги той смолянистой гадости растеклись по стойке, часть вязко потянулась с края. Конни снова замутило. — Мне нужна моя нога. — Вейлон, мы не можем… — Майлз, что происходит? — прервала их женщина. — Расскажу в машине. Идемте уже. И в ту самую минуту, когда они зашаркали к выходу, Конни обняла себя за колени и начала всхлипывать. * Как только Майлз переоделся во что-то не такое окровавленное, он прихватил Вейлона, до белеющих костяшек цепляющегося за свою трость, и вдвоем они отправились снимать комнату в низкосортном мотеле, где обычно не задают лишних вопросов. У Вейлона были водительские права, состряпанные для него по какой-то программе защиты свидетелей, и тип на ресепшене не стал смотреть на них с подозрением, или как если бы он видел Вейлона где-то в новостях. Все складывалось даже слишком хорошо, но они едва на ногах стояли и предпочли довольствоваться тем, что было. Они помогли матери Майлза выбраться из машины и дойти до одного из восьми номеров в мотеле, где она и Вейлон растянулись на кроватях, как только переступили порог. Майлз поморщился и пошел в ванную. Один. Наедине со своими мыслями. В полном одиночестве. Куда запропастился Волрайдер? Он убил полотенцем огромного паука в душевой кабинке и разделся. Выждал пару секунд, прежде чем стать под воду. Она все еще была холодной, но он все равно взялся за кусок мыла, которое владельцы определенно сперли из гостиничной сети — прямо на упаковке было название этой сети. Он был слишком вымотан, чтобы выдавить из себя улыбку, но в мыслях (никем не перебиваемых, одиноких, одиноких) посмеялся. Майлз исследовал свою грудную клетку. За исключением того, что новые дырки побагровели и воспалились, он не заметил особого ущерба — впрочем, проверить выходные отверстия он не мог. Хах. Не похоже, чтобы это могло его убить. После душа он пришел к выводу, что Волрайдер, в общем-то, мог никуда и не пропадать. В конце концов, Майлз все еще держался на ногах, да и выстрелы не отправили его на тот свет раз и навсегда. Он наверняка по-прежнему где-то тут. Просто… в спящем режиме? Майлз прополоскал рот и выключил воду. Если он неактивен, то почему? Вздохи все еще приносили облегчение, поэтому он не собирался от них отказываться. Сейчас было не время для активной мыслительной деятельности. Зато было самое время для притворного сна, чтобы матери не пришлось лишний раз беспокоиться, но пока он одевался, до него дошло, что не лишним будет раздобыть этим двоим какой-нибудь еды на завтрак. Ну, или хотя бы газировки, чтобы поддержать уровень сахара в крови. За окном успело потемнеть. Вейлон уже сопел в подушку, когда Майлз зашел в комнату, так что, он повернулся к матери. Она сонно ему улыбнулась. — Иди сюда, Персик, — сказала она по-корейски. Он присел на край кровати и перешел на привычный ей язык: — Мам, у тебя ничего не болит? — Не особо, детка. Что у тебя на уме? — Что? — Не пытайся прикидываться со мной дурачком. О чем ты думаешь? У Майлза поникли плечи. — Я не хочу об этом говорить. Она кивнула. — Иди сюда. — Я уже здесь. Он получил выразительно выгнутую бровь в ответ. — Я не видела своего сына много месяцев, и я хочу его обнять. Господи, это звучало чудесно. Но было так неправильно — его не ставляло ощущение, что он изменился слишком сильно, словно он мог навредить ей даже простым прикосновением. Словно он больше не мог делать это, как раньше, потому что он больше не чувствовал того, что чувствовал раньше. Судя по всему, Ён заметила его колебания, потому что она села и устроила подбородок у него на плече. — Все хорошо, Майлз, — она словно его мысли прочла. — Ты мой сын. Я дала тебе жизнь… Я не перестану любить тебя только потому, что ты немного изменился. Она не знала, что это были за перемены, а если бы и знала… — Не смотря ни на что. Если ты превратишься в полярного медведя, и станешь самым злым медведем на свете, — прошептала она, почти цитируя его любимую детскую книжку, — и у тебя будут острые когти и большие зубы, и ты погонишься за мной до самого дома, я буду тебя любить. Потому что ты — это все еще будешь ты. — Мам, но я уже не я. Она отстранилась и с секунду его рассматривала. А потом ущипнула за щеку. — Щеки у тебя все те же. — Ма… Она ласково дотронулась до кончика его носа. — И нос тот же. — Но… — Чем бы ни была эта штука… Волрайдер, рой, — она мягко вздохнула. — Я ничего об этом не знаю, могу только предположить, что именно это создали Меркофф, и теперь они хотят это вернуть. И я не могу соврать и сказать тебе, что ты нечем не отличаешься от того Майлза, которого я знала. Но, — она ласково потрепала его по волосам. — Я все равно тебя люблю. Ты все равно мой сын. Он тяжело сглотнул, и когда заговорил, его голос звучал хрипло: — Ты уверена? — Как никогда. Это было все, что Майлз хотел услышать, и он позволил ей притянуть себя ближе и крепко обнять. Чувство умиротворения растеклось у него под кожей в этот момент — словно он был осколком витража, который наконец-то вернули на место. * Ён смотрела, как ее сын выходит из комнаты. Могла ли она подумать, что однажды будет бояться собственного ребенка — но слабый запах мертвечины на его коже и холод во взгляде… это был уже не Майлз. Не тот Майлз, которого она знала. Ей было тошно даже думать об этом. На мгновение Ён захотелось сбежать от своей привязанности к сыну. Захотелось пресечь свою любовь к нему и дать ей обратиться прахом. Но страх еще не повод отказываться от любви. Майлз по-прежнему был ее плотью и кровью. Ён просто нужно было немного времени для скорби, немного времени, чтобы привыкнуть к чему-то новому и пугающему, к тому, что заменило все, чего она лишилась. Она проглотила ставший поперек горла комок. Это было все, что у нее осталось. Ён всегда была практичной до мозга костей. Она справится.