Recambio. Обратный счёт

Мамина профессия в принципе обязывала её уметь держать удар и, если потребуется, вообще «быть мужиком». Во время тяжёлых операций случается разное, и если дело дрянь, то растеряйся кто-нибудь один из бригады или затупи, и дрянь мгновенно превратится в пиздец. На войне как на войне. Всё это Ванька прекрасно знал, и за ту минуту, что повисла в его комнате тяжёлым молчанием, успел приготовиться к любой реакции матери — от громкого скандала до ледяного игнора. Но к тому, что мама не произнесёт ни слова в течение целой ужасной минуты, а затем лицо её внезапно некрасиво перекосится, и она, круто повернувшись, почти бегом кинется к себе — вот к этому он точно был не готов. — Мам! — Он рванулся следом, догнал её у порога спальни и, торопясь — как бы она не скрылась там и не заперлась, обхватил сзади, обнял за плечи и прижал к себе. Всё. Теперь она точно никуда не денется, и можно будет хотя бы поговорить, а не слоняться под дверью, купаясь в чувстве собственной вины. — Мам, я всё объясню, — начал он и осёкся. Что он собрался объяснять, что? То, в чём признаться невозможно? А именно в том, что и сам до конца не очень понимал, и уж если откровенно, то и не одобрял. Раньше он занятий почти не пропускал, если не брать в расчёт историю с репетитором. Рассказать, что влюблён? Не вариант. Сейчас, когда мама отмела его случайное признание как пустой трёп, сказать ей, что это на самом деле правда, и он реально встречается с парнем, оказалось невероятно сложно. То, что вылетело на эмоциях — это одно, а повторить сказанное спокойно и уверенно — здесь нужна смелость, а сейчас её было маловато. Едва хватало на то, чтобы подставиться под ураган маминых слёз. — Уйди, — глухо сказала мать. Он помотал головой, продолжая её удерживать. — Мам. Ну прости меня, я виноват. Да я и пропустил-то всего дней пять, не больше… На самом деле больше, но это же ничего? Нагнать программу — это ерунда, да и Герка обещал дать свои лекции, делов-то! Сейчас главное, чтобы мама выслушала и простила. Да блин, пусть простит позже, но хотя бы пусть выслушает! Биться об стену её тихих слёз — это же никакой выдержки не хватит! — Мам! Ну ничего ж страшного не произошло! Отработаю я эти лекции! И семинары тоже! Ну перестань! Это всё равно что проболеть неделю! Ведь не конец света же! Ты ведь когда в своём училище училась, тоже пропускала, что, скажешь нет? — Я? Я пропускала, да. Когда ты болел, и сидеть с тобой было некому — да, пропускала. Мама говорила, к счастью, уже без слёз, они высохли мгновенно. Иван закатил глаза. — Ну… ма-ам! — Вань, я полжизни отдала, чтобы ты учился, чтобы не в армию… — Мама запнулась, коснувшись болезненной для неё темы. А Ванька мысленно дал себе по морде. Армии он не особо боялся, хотя сама мысль жить по команде его в восторг не приводила. Но год отдать родине он был бы не против, если бы все призывники оказались в равных условиях, ну как в Израиле, например, где все, кто ходит на двух ногах и видит окружающий мир двумя глазами, и парни, и девчонки, независимо от образования, идут на год учиться военному делу. И на выхи — домой. Отсыпаться и отъедаться. Встречаться с приятелями и родителями. Да он и в российскую бы пошёл на таких условиях, тем более если бы все на равных, что здесь такого? К тому же год всего. Но мать, насмотревшись в госпитале всякого, панически боялась. Просто до слёз. Иногда даже среди ночи осторожно открывала дверь, чтобы убедиться, что вот он — Ванька, спокойно дрыхнет в домашней постели, а не прыгает с парашютом в диких степях Забайкалья и не сидит в подводной лодке где-нибудь в Марианской впадине. Иван всегда подсмеивался над её страхами, но мамино право на панику уважал и с ним считался. Так что сейчас… бля… новая волна слёз… — Мам. Всё. Я всё понял. Я тебе торжественно клянусь: с завтрашнего дня буду самым-самым заучкой. В шесть утра встану и побегу в универ. И ни одной пары не пропущу. Разве что по уважительной причине: в реанимации окажусь или в морге. — Тьфу. — Мать сплюнула, услышав последнее слово. И шутку не оценила. — Ну честно. Хочешь, маячок на меня повесь, сейчас такие программы есть в телефоне для школьников. Как колокольчик на барашка. Мать помедлила и тихо спросила: — Вань… скажи, это, конечно, связано с твоей девушкой? Иван замер. Как ни ответить, всё будет плохо. Тем более если сказать правду и заменить гипотетическую девушку на реального Герку. Поэтому он решил ограничиться беспроигрышным: — Ну… мам! И не прогадал. Мама не подвела, подставила в пустую клеточку свой вариант. Но это не защитило его от дальнейшего разгадывания кроссворда. — А она учится или работает? — Ммм… учится. — В экономическом? — Да. — А кто у неё родители? — Мам, ну что ты прямо! Папа военный. Мама… — Его жена. — Ну да. — Это точно не Даша? — Мам! Точно, ну я же уже сказал! И таких душевыматывающих вопросов в последующие несколько минут оказалось как бусин на нитке. Наконец эта пулеметная очередь утомила не только его, но и маму, которая, обессилев, прикрыла глаза. — Иди поспи, ты же после дежурства, — спохватился Ванька. И тут же повторно мысленно себе врезал. Мать пашет за двоих и даже попытки Ваньки заговорить о работе душит в зародыше. Сын должен учиться. А сын вместо этого… — Я точно не пропущу ни одной пары и всю сессию сдам на отлично. Обещаю. — Ладно, — коротко ответила мать. Неясно — то ли согласилась насчёт поспать, то ли поверила обещанию. В любом случае тяжёлый разговор был закончен. Мама скрылась в своей спальне и затихла, а Иван… Иван закрылся в своей и взял в руки телефон. Герка ответил сразу после первого сигнала, словно ждал звонка. — Я Дашу видел, — начал Ванька без предисловий, разглядывая мелкие листики на обоях. Герка пару дней назад, смеясь, доказывал, что это конопля. Ванька не поленился и залез в инет и оказался прав — хмель обыкновенный. — И? — осторожно спросил Гер. — Ты знал? — в лоб спросил Иван К счастью, тот не стал придуряться и увиливать. Только немного помолчал в трубку. — Конечно, — наконец прозвучало из микрофона мобилы. — Мне мать рассказала. — И что собираешься делать? — спросил Ванька. — А должен? Ванька промолчал. Герман вздохнул. — Ну что ты усложняешь, Вань. Даша мне никто. Мы с ней давно не… — А если это твой ребёнок? — Это трудно было произнести, потому что если да, то ни один вариант дальнейшего развития событий Ивана не радовал. — Женишься? Герман, судя по всему, пил из горлышка минералку или свою любимую пепси, потому что он поперхнулся и закашлялся и кашлял так долго, что Ванька напрягся. Наконец тот заговорил — сипло и натужно: — Вань, ты чего? С чего такие выводы? Ты вроде выглядел вполне здоровым час назад. Иван молчал. Тем временем Герка прокашлялся и сказал своим обычным голосом: — Это не мой ребёнок. — И, не дождавшись ответа, он продолжил: — Я никогда не забывал про презик, а Дашка… ну, она пару раз предлагала сама: давай, у неё типа «безопасные дни» и всё такое. Но у меня принцип, ты же знаешь. И к тому же, Вань. Я никогда не ставил ей этих колхозных ультиматумов. Она знала, что не единственная уникальная снежинка, и я её, соответственно, не привязывал к ноге, как пёселя. У нас был договор. — Типа как со мной? — вырвалось у Ивана. На листья хмеля ему глядеть надоело, и он закрыл глаза. — Ну зачем ты? — Геркин голос стал мягким и флисовым. — Ты — совсем другое. Мы с тобой — совсем другое. — В том смысле, что не родим? — Ну чего ты заедаешься? Смотри на вещи проще. Даша не моя и уже почти полгода. Я не обязан вешать на себя её проблемы. А ребёнок… доказать это можно только через генетическую экспертизу, но я уверен, что до этого не дойдёт. Расслабься, Вань, дыши спокойно. Деньги у неё есть, моя мать сунула ей приличную сумму, она вообще жалостливая. И я думаю, что это достаточная компенсация за пару месяцев нашего с Дашкой траха. Кстати, такого себе, на троечку. Иван не ответил, хотя, судя по паузе, Герка ждал его реакции. — Вань, закрыли тему, — сказал он наконец жёстко. — Я её ебал в гандоне, ты, надеюсь, тоже. — Да, — выдавил Ванька, вспомнив давний эпизод. Гордое слово «ебал» мало подходило к тому сумбурному перепиху, что случился в ночь после выпуска, но то, что резинка была, он помнил точно. — Ну вот и ладушки, — равнодушно подвёл итог Герман. — Хэппи энд. Ванька почувствовал себя странно. Ему бы радоваться, что всё разрешилось настолько легко и просто. И правильно, как ни взгляни. Однако осадок внутри — он никуда не делся. Герка мог и соврать про презик. Но и Даша тоже вполне могла — насчёт его отцовства. Кто знает, ведь если она так легко предложила Ваньке секс, возможно, она и в самом деле заруливала от Герки? Поверить в это ему лично было сложно: на его взгляд, размениваться на других было бы крайне глупо, потому что по сравнению с Севером любой проигрывал. Но к Даше в голову и в душу не влезешь, да и нафига ему туда влезать? Ребёнка, конечно, ему не то чтобы жаль… просто внутри что-то переворачивалось при мысли об этом. Странно, на других нерожденных детей ему было ровно. Само собой, сам факт коробил немного. Но именно что немного, как-то по касательной. А вот здесь… возможно, это оттого, что с Дашей он всё-таки был намного ближе, чем с остальными миллионами российских женщин? Он поймал себя на том, что Герка уже с минуту что-то толкует по ту сторону мобильника, а его слова влетают и вылетают, не задерживаясь в голове. — А? Что? — Я говорю, завтра как обычно? В десять? — Нет. — Иван ответил на автомате, даже не задумался. — Я завтра в универ. Пропустил много. — А… — Герка был, казалось, слегка озадачен таким поворотом. Однако достаточно быстро пришёл в себя. — Ну, в принципе, завтра и дождь обещали, так что дерзай, грызи гранит. …В понедельник универ гудел, как улей в жаркий летний день. Ванька был злой по причине плохого сна и раннего пробуждения. Как оказалось, к хорошему привыкаешь катастрофически быстро. Настолько быстро, что сегодня утром он твёрдо решил, что в будущем постарается найти такую работу, которая не потребует от него зомби-режима: звонок будильника, чистка зубов с закрытыми глазами, горький кофе-болтушка — когда ложку недорогого Нескафе заливаешь кипятком. Потом — наскоро залезть в шмотки и выскочить из дома, запоздало судорожно прикидывая, когда уже добредёшь до остановки, не забыл ли закрыть воду и газ. В пень такую жизнь — когда каждый день её начинается так! Надо искать свободный график. С этими мыслями Иван вошёл в аудиторию, рассеянно здороваясь с одногруппниками. Первой парой, как назло, оказалась вышка и начала матанализа — предмет, который вызвал у него кожный зуд и священный ужас одновременно, ещё когда он волок все эти книги и методички в первых числах сентября из библиотеки. Что скрасило хмурое утро, так это искренняя, до ушей, улыбка на физиономии Жорика, который был рад его видеть, без натяжки рад. Он прямо-таки лучился оптимизмом и энтузиазмом, так что и Ванька улыбнулся в ответ и почувствовал, что его немного отпускает. Всё-таки человек, обладающий разумом, незамутнённым внутренними заёбами — а Жорик относился именно к такой счастливой армии, — обладает способностью заражать окружающих вирусом под названием «Всёбудетохуенно». — Пропащий! — грянул Жорик на всю учебную комнату, заставив старосту недобро зыркнуть в их сторону, а пару девчонок, которых Ванька видел впервые, вздрогнуть и уставиться на него, как по команде приоткрыв одинаковые пухлые губки. — Садись, бро! — Привет, — Ванька улыбнулся, почти кожей чувствуя, что одна из девчонок при этом перестала дышать и — а вот это он уже успел краем глаза заметить — рухнула на своё место без сил, продолжая исподтишка сверлить его взглядом из-под старательно накрашенных ресниц. Бесит. Он занял место во втором ряду бок о бок с Жориком и стал рыться в сумке, разыскивая в её недрах девственно чистую тетрадь. — Лекции где? — деловито поинтересовался Жор, опустошая бутылочку с йогуртом до дна, аккуратно закручивая крышку, пряча её в целлофановый пакетик. В вопросах еды он всегда был на высоте. — А… были уже? — Ванька принялся прикидывать в уме, сколько он пропустил, и выходило… одну или две? — Угу. Четыре штуки, — важно кивнул Жорка, доставая свою тетрадь. — Да не парься, я тебе дам переписать. — Я и не парюсь. — Он пожал плечами, хотя инфа эта его несколько озадачила. Четыре… это, блин, много. — Только не сейчас. Сейчас — семинар. Спрашивать будут. Я чуть мозги не сломал, — пожаловался Жорка. — А ты как, по учебнику готовился? — Я… ну так… — Ванька с запозданием осознал, что он вообще-то ни в зуб ногой, и ему глубоко фиолетово — учебник там или лекции: что то жопа, что это. — Чё, вообще не готов? — мигом просёк фишку приятель. — Ебать ты самоубийца. Он приоткрыл рот в удивлённо-сочувственной гримасе. — Да что там, — разозлился Иван, с досадой понимая, что по большому счёту Жорик прав. — Что там, гипотезу Бёрча* доказывать, что ли? — Хуже. — Жорик стал убийственно серьёзен, и уже одно это подействовало на Ваньку как холодный душ. В довершение эффекта он поднял вверх указательный палец и медленно протянул: — Со-о-ойкин. — Пфф… Ванька с облегчением выдохнул. Он-то думал… Препод, конечно, проблема, но «Тебе достаточно просто улыбнуться», — как говорит Герка. И он к этому времени успел почувствовать правоту его слов: пару раз испытывал на незнакомых, и всякий раз со стопроцентным успехом — от вредной вахтерши в универе, когда он в один из дней забыл пропуск дома, до парня в Макдональдсе, когда ему не хватило двадцати рублей за большую картошку фри. Иван и сам такого не ожидал, подсчитывая мелочь — он растерянно улыбнулся, готовясь извиниться и отказаться или поменять на маленькую, на что парень в фирменной кепке с озабоченно-хмурым лицом внезапно расслабился и махнул рукой: мол, потом занесёшь. Он занёс, конечно. Но факт запомнил. А тут какой-то… — Идёт, — прошелестело по рядам, и народ напрягся. Препод вошёл, хлопнув дверью, энергичный и целеустремленный. И, оказавшись возле своего стола, окинул аудиторию взглядом. — Садитесь. Сели все. Кроме Ивана. Который и не вставал по той простой причине, что ноги ему внезапно отказались служить. Поэтому он сидел себе за партой, чувствуя, как холодный пот струйкой просачивается за ворот и продолжает свой нелёгкий путь, пробираясь между лопаток. И в полной тишине — он даже и подумать ничего не успел — из его рта вылетело внятное и отчаянное: — Блядь, вот ёбаный насос! Повисла напряжённая тишина. Михаил Львович лучезарно улыбнулся и громко проговорил: — Как говорится, ни прибавить ни убавить. Поверх голов полетел общий нервный смешок. — И да, я тоже очень рад всех вас видеть. Его улыбка превратилась в хищный оскал в тот момент, когда взглядом на Ваньке он задержался дольше, чем на других. И его не произнесённое вслух «а некоторых — особенно» тяжёлым дамокловым мечом повисло в воздухе.