Американские горки

Приятный женский голос объявил станцию, и поезд моментально опустел. Впереди за деревьями уже виднелись ажурные конструкции американских горок, лучи колеса обозрения и еще какие-то башни, шпили и мачты. Издали все это выглядело особенно интригующе и привлекательно, хотелось немедленно прибавить шаг и быстрее добраться туда. День выдался солнечным и немного ветреным, по прозрачному небу проносились легкие облака, ничего лучше для семейной прогулки нельзя было и придумать. Тем более что впервые за долгое время они смогли выбраться все вместе. Каска в предвкушении веселья всю дорогу от железнодорожной станции носилась, как заводная игрушка. В голосе Акиры, пытающейся ее утихомирить, уже начали пробиваться металлические нотки, так что Амон поймал проносящуюся мимо на реактивной скорости дочь и усадил себе на плечи. Каска аж задохнулась от восторга. После установления мира между людьми и гулями работы для CCG должно было бы поубавиться. На деле же изменилось не так много: больших операций против организованных преступных групп почти не было, зато одиночные гули, не желающие принимать новые порядки, сделались хитрее и изобретательнее, и выслеживать их стало труднее. Каждый шаг следователей теперь контролировался. Количество отчетов превышало все разумные пределы, поэтому вырваться из этих сетей на целый день даже ради отдыха с семьей было непросто. Перед ними показался входной павильон, увешанный цветными афишами так, что рябило в глазах, а за его пределами начиналась словно бы иная реальность. Они пересекли невидимую границу, отделяющую монотонную обыденную жизнь от яркого, шумного мира вечного праздника. Он существовал будто бы сам по себе, отдельно от всего окружающего, в собственном ритме. Все, что осталось за его пределами, казалось здесь глупой и бессмысленной суетой. Акиру, кажется, это тревожило — она посмотрела по сторонам скептически и сказала будто в пику общему веселью: — Никогда не любила ходить в парк с папой. Мне казалось, что он еще на работе — постоянно высматривал кого-то. Гулей искал, наверное. Поэтому я стала ходить одна. Никто не мешал мне выбирать самые высокие и быстрые горки — я их обожала. Амону послышался в словах Акиры упрек неизвестно кому. Будто на самом деле она вовсе не хотела развлекаться одна. — Мы с сестрой часто ходили кататься, когда были маленькими. — Глаза Сейдо блестели — хороший знак. На него нередко накатывало угрюмое настроение, из-за того что никак не удавалось найти подходящую работу. — Я любил все аттракционы. Правда, на слишком быстрых меня тошнило… Еще было здорово ездить на пони и гладить животных в маленьком зоопарке. Как-то я вцепился в кролика и отказывался уходить без него, но мама не разрешала забрать его домой… — Сейдо оборвал сам себя, внезапно задумавшись. Акира взяла его под локоть и поцеловала в щеку. Амон подумал, что они хотели бы услышать и его рассказ, но оставили выбор за ним. — Вы оба слишком выразительно молчите. Но да — я не был в парке раньше. Не по работе, я имею в виду.  — Ты никогда не катался? Ни на горках, ни на карусели? — недоверчиво спросил Сейдо. Каска, лишенная возможности бегать вокруг, взялась теребить Амона за волосы. — Если не прекратишь безобразничать, я тебя сниму оттуда, — пригрозил он и резко качнулся вперед, придерживая дочь руками. Каска взвизгнула — скорее от восторга, чем от испуга — и заливисто рассмеялась. — Котаро, что ты делаешь? — Не волнуйся, Акира, я не уроню. *** После такого признания отвертеться от катания на горках было уже невозможно: эти двое вбили себе в голову, что Амону в жизни досталось слишком мало радости, и при любом удобном случае пытались поделиться с ним всем, что им нравилось. Амону было неуютно — он впервые оказался на аттракционе совсем не в детском возрасте. На самом деле он чувствовал себя дураком, но отказываться было бы еще глупее. Тем более что ему стало любопытно. Обнадеживало только, что все эти мысли не были написаны у него на лбу, и он мог изобразить полную невозмутимость. По крайней мере, надеялся на это. Когда они пристегивались к креслам, Акира улыбнулась ему озорной предвкушающей улыбкой. — Тебе понравится, — без капли сомнения заявила она. Кажется, его новый опыт будоражил ее даже больше, чем собственное развлечение. Ему нравилась такая Акира — с искрами охотницы в глазах и чуть заметной дерзкой ухмылкой. Вагонетки дернулись и начали разгон. В пассажирском кресле это ощущалось куда сильнее, чем можно было представить, глядя со стороны. В лицо ударил плотный поток воздуха, которого было слишком много, чтобы вдохнуть, грудь будто придавило тяжестью. Тележка уже разогналась на полную — вокруг мелькали кроны деревьев, яркие пятна павильонов — и сорвалась в пропасть. Несколько секунд казалось, что они оторвались от опоры и падают с головокружительной высоты. Почему-то возникло желание приветствовать эти мгновения, хотя где-то рядом, за тонкой преградой, уже волновалась и поднимала голову пробуждающаяся паника. Тележка вновь заскользила по рельсам, уходя на другой подъем. В груди затрепетало что-то радостное, хотелось ловить жизнь полными горстями, пить ее, как воду, жадно, с наслаждением. На новом подъеме в лицо дохнул ветер, несущий приторный запах карамели, который сменился неожиданно легким ароматом весенней листвы. На мгновение перед Амоном распахнулось огромное нестерпимо голубое небо, показалось, что он летит прямо к нему, и тут он снова рухнул вниз, в небытие. Амон едва не задохнулся от неожиданности: его будто рывком вырвали из солнечного весеннего дня и толкнули в темный, душный подвал. Исчезли запахи и звуки, воздух застрял в горле, не пробиваясь дальше, а перед глазами мелькали спутанные, перемешанные кадры, собранные словно в чьей-то безумной фантазии. Мгновения полной темноты сменялись мельтешением опор железной дороги, деревьев, людей и снова обрывались темнотой. Она манила, привлекала своей глубиной и неизвестностью, как привлекают картины смерти. В темноте был кто-то, смотрел на него. Ждал. Снова неслись мимо парковые постройки и толпы людей — они открывали рты, должно быть, кричали, но было тихо. Из кромешной тьмы смотрели глаза. Прямо на него, в самую его суть. Сочилась пониманием и сочувствием теплая улыбка. Черты расплывались, искажались, и вот уже другой человек наставлял на него немигающий, ледяной и острый, как нож, взгляд. Но и этот образ не продержался долго — появился третий, с жестокой предсмертной гримасой на окровавленном лице. Каждый раз перед Амоном разверзалась пропасть, и, потеряв опору под ногами, он летел в ее ненасытную пасть. Жизнь осыпалась жалкой кучкой осколков, теряла цель и смысл — и все, что он мог сделать, тогда и сейчас, — сражаться. Это помогало плохо, но было единственным противодействием, которое он мог представить. Сражаться, сражаться до самого конца, даже когда лишишься рук и ног. Он не отступит… Амон снова чувствовал ремни, сжимающие грудь, не дающие вздохнуть, вырваться из плена, сопротивляться. Он рванулся, чтобы освободиться из пут. В темноте было еще что-то, тянулось к нему. Он приготовился. Рука обняла рукоять Доджимы. –… слышишь меня? Перестань! Он ждал атаки, опасности, но пришло другое — слишком знакомый голос, которого не должно было быть здесь. — Котаро, посмотри на меня! Слова звучали, но не имели смысла Акира, это же Акира. Зачем она бьет его по лицу? Он попытался увернуться. — Отлично. Котаро, я здесь, смотри на меня? Слышишь? Он разлепил глаза. Это потребовало немалых усилий. Почему они оказались закрыты? Тени небытия не ушли, они все еще были здесь. Акира… Он едва не зарычал. — Следователь особого класса! Уберите оружие немедленно! Амон машинально подчинился. Акира прижала его правое запястье к металлическому настилу площадки. Все еще не хватало воздуха, хотелось освободиться от пут. Акира поймала и второе запястье, убирая его руку от ворота рубашки. — Все в порядке, хватит. Дыши глубже. Тут только он заметил людей вокруг — они были встревожены, смотрели беспокойно. Смотрели на него. Кажется, произошло что-то нехорошее, и он был причиной общего волнения. По спине пробежал неуютный холодок, Амон невольно вжался в ограждение сзади — захотелось оказаться подальше отсюда, подальше от озадаченных удивленных лиц. — Не надо никого вызывать, не надо скорой, — отчеканила Акира в ответ какому-то доброхоту. — Мой муж пропустил прием лекарства, скоро все будет в порядке. Только теперь Амон понял, что сидит на полу, привалившись к ограждению. Кажется, они все-таки доехали до конца горки. Он осмотрелся, и ему стало не по себе. Тут же толпа вокруг разволновалась, полетели шепотки. Он различил только пораженное и разочарованное — «гуль», «это гуль», «все ясно, всего лишь жалкий гуль», «наверное, недоел человечины, вот и грохнулся». Стало гадко находиться под пристальным вниманием осуждающих взглядов. — Пойдем отсюда, — процедила Акира изменившимся голосом. Амон с трудом поднялся, опираясь на ограждение площадки. На металлической рифленой поверхности пола осталась узкая длинная борозда с развороченными краями. *** Они нашли скамью в стороне от шумной толпы. Акира взяла ладони Амона в свои — успокоить и согреть. Как они оказались такими холодными? Ее саму немного потряхивало — она едва не сошла с ума от страха за Амона, когда он попытался вырваться из креплений кресла. — Как они узнали? Акира вздохнула. — Какуган. А может, и кое-что еще… Амон втянул воздух сквозь зубы. Он ненавидел демонстрировать признаки гульей природы. Порой казалось, что он свыкся с таким положением дел, но в минуты, подобные этой, становилось ясно, как он далек от примирения с собой. Акира проследила кончиками пальцев тонкие темные вздувшиеся жилки, тянущиеся к глазу — раньше ей становилось больно от одного только вида этих отметин на любимом лице. Потом она поняла, что его собственное отвращение к себе еще хуже этого. — Уже гаснет. Что произошло? — Не знаю, помню, что ощущал все очень ясно. Теперь это кажется бредом… Но я видел его, их… Это было так неправильно, так больно — все это достаточно покалечило им жизнь в прошлом, чтобы претендовать еще и на настоящее. Акира знала что не найдет нужных слов, что слова тут и не помогут. Она встала, обняла Амона, прижала его голову к груди. — Их нет. Никого из них. — Там был Мадо-сан… Акира сжала зубы. — Я тоже много вспоминала о нем сегодня. Давай сохраним в памяти только хорошее. Амон сомкнул руки на ее талии. — Акира, — он оторвался от нее, посмотрел снизу вверх, — ты говорила про оружие… — осторожно спросил он. — Ты пытался достать Доджиму. — Ох, — он спрятал лицо на ее груди. — Это могло быть опасно. — Мамочка! Папочка! — Акира обернулась на голос. К ним вприпрыжку бежала Каска с вертушкой в одной руке и мороженым в другой, за ней показался Сейдо. — Я каталась на карусели, там была настоящая карета! Радостный голос дочери волшебным образом освобождал от тяжелых мыслей. — Иди сюда, — Амон усадил Каску на колени, заправил за ухо выбившуюся прядь волос. — Расскажи, что там было интересного. Сейдо посмотрел на них обоих с подозрением. *** Сейдо застрял в новом реалистичном тире, где с горящими глазами и закушенной губой героически уничтожал целые орды насекомоподобных инопланетных кораблей, падающих прямо с неба. Амон многозначительно улыбнулся Акире, намекая, что ей выпала честь поздравлять одного из своих мужей с успешным спасением мира, пока он найдет для заскучавшей Каски развлечение поинтереснее. Акира в ответ закатила глаза, но Амон знал, что она из кожи вон вылезет, но сделает так, чтобы всем ее близким было хорошо. Они с Каской тем временем выбрали дерево и стали ждать под ним, предлагая скачущим наверху белкам спуститься за угощением. — А белочка не испугается нас? Вдруг мы ее поймаем. — Не испугается, если не будем говорить громко и махать руками. — А почему ты не бывал в парке раньше? Амон раздумывал над ответом, выглядывая белку среди пушистых сосновых ветвей. — В приюте было много детей, мы редко выбирались за его пределы — только на Рождество в большой нарядный храм. Там было красиво — много свечей и цветов. Мы пели песни, которые специально учили весь год — звучит странно, но это тоже было очень весело. Каска задумалась, будто бы пытаясь уложить в голове, как это может быть веселым. — И у тебя не было своих собственных мамы и папы? — спросила она, не веря, что такое возможно. — Не было, но я ведь и не помнил, как это — жить с родителями, а в приюте было хорошо… До каких-то пор. Он не собирался пугать малышку своей жутковатой историей, но не хотел скрывать слишком многое. — А… По стволу скользнула вниз серо-рыжая тень. Амон поймал ладошку дочери и придвинул ближе стволу. Она, раскрыв рот и затаив дыхание, следила, как белка недоверчиво приближается, касается цепкими лапками ее руки. Каска вздрогнула, белка настороженно замерла, но не убежала, взяла орешек, раскусила твердую скорлупу и схватила следующий. Каска смотрела на нее, как на чудо, не отрывая глаз. Когда орешки закончились, белка стрелой взлетела вверх, а Каска прыгала от счастья и не находила слов. — Идем расскажем маме! — Обязательно расскажем, но придется подождать, пока мама с папой закончат истреблять пришельцев, — они сели на лавку в тени. Каска немного успокоилась и спросила ошарашенно: — А как же без мамы? — она смотрела на Амона огромными распахнутыми глазами, словно поняла смысл только теперь. — Тебе не было грустно? — Всякое бывало. Он усадил Каску к себе на колени и обнял рукой за плечи, чтобы она не переживала так сильно. Или чтобы самому избавиться от привкуса горечи, который появлялся всегда при воспоминаниях о детстве. — А почему у всех мама и папа, а у меня мама и два папы? — Это кому как повезет: у кого-то есть только бабушка и дедушка, у кого-то — мама или папа, у кого-то оба, а тебе повезло больше всех. Каска сосредоточенно подумала, потом забралась на лавку с ногами и обняла Амона за шею: — И я вас всех люблю. — Мы тоже тебя любим, детка. Амон надеялся, что Акира и Сейдо не вернутся прямо сейчас. — Я бы хотела, чтобы у меня были бабушка и дедушка… — добавила Каска задумчиво. — Да, мы бы все этого очень хотели. Он прижал дочь еще ближе и смахнул с ресниц влагу, пока никто не мог увидеть.