О чудовищах и человеках

Ты большой и непонятный. Я тебе «ррр», и ты мне «рррр», я тебе «ааафффф», а ты начинаешь звуки издавать, как та плоская коробка, которую мой смотрит. Только мой не любит больше совсем, смотрит и смотрит, толкает ногой, и поздно, спать бы, а коробка. Гулять меня водит теперь тот, другой. Большой, вроде главный, но по запаху – совсем нет. По запаху такой, чтобы бегать и чесаться, и наперегонки, и он мне палку, а я хвостом вилять, и мы валяться и бегать, и вместе. Мы с ним идём на улицу, и он мне бросает мячик и чешет правильно: за ухом и подбородок. А ещё ему нравится, когда я оп на спину, и в воздухе лапами. Он тогда делает «ха-ха», как люди делают, и тогда довольный, и руку на пузо кладёт. Мне нравится, когда он «ха-ха» делает. На улице обычно мало места, стены везде, но улица, и немного травы, и пахнет бутербродом с колбасой, который большой берет с собой и отдаёт мне. А я несу ему палку и хвостом делаю, и оп на спину, а он «ха-ха», и говорит: «Ты хороший друг, Рапунцель, только тебе я тут нравлюсь». И грустный тогда, я ему «ааафф», и он опять «ха-ха». Мой наверное? Вот только у меня есть уже мой, но не хочет играться и любить. А сегодня мы пришли, а на улице, как дом, будка в полосочку, и через полосочки видно такого лохматого, как большой собак, только пахнет совсем неправильно. Я ему «рррр», и он мне «рррр». И звучит странно. Я его понюхала, а он мне положил лапу на голову, и я его тогда немного запонимала. Большой тогда испугался очень – когда ты мне лапу с когтями на голову, он белый стал и вынул штуку блестящую, из которых люди друг в друга и лежат потом, пахнут кровью. И другие вокруг тоже достали штуки, подлиннее, но я хвостом завиляла и «аааввв», а лохматый начал музыку петь, и сразу видно, что очень грустный, и нужно, чтобы друг. Ты мне «ыыыыыввв», а я «аааффф» отвечаю: я тебе буду другом, у меня здесь много друзей, и большой тоже будет, и мы с большим теперь будем ходить, и может даже без будки потом, я тоже долго в металлической будке сидела, зато у тебя улица и почти гулять, ты потерпи недолго. Ты мне после этого музыку звучать и спасибо. А я не знаю. Мы ушли тогда с большим, и он отвел к моему, и они говорили долго, большой всё на меня показывал, а мой смотрел так, как будто я чужая и не любит больше, но интересно. А ночью, когда спать нужно, а мой нет, я вышла тихонечко – и к большому. Он лежал грустный, а когда я пришла, обрадовался и обниматься. И я с ним осталась, потому что друг и любит. И я его. А лохматый потом тоже друг. Когда мы с большим приходим, лохматого тоже выпускают из будки, и я ему отдаю половину бутерброда, который большой мой даёт, и вы вместе палку и мячик, и на спину оп, и мой «ха ха» делает много раз. Хорошо очень. И меня теперь любят, и друг есть. Правда, по улице скучаем с лохматым, но он сказал мне, что скоро пойдем, только тихо нужно будет, чтобы никто. Пойдем конечно, я хочу чтобы ветер между ушей и трава под лапами, но только моего возьмем. Если я уйду, он грустный и не спит. Потому что когда мой, это не только играться и гладиться — это вместе нужно. Совсем вместе. Везде. Так и решили. Скоро уже.