I
В воздухе плавают сине-фиолетовые огни, освещая пьяную теснящуюся толпу внизу. Зрение под давлением усталости и ледяного виски напрочь отказывается фокусироваться, воспринимая эту толпу как единую пёструю волну, обитающую в канализационном люке какого-нибудь промышленного района. Наместников думает: «Хорошо, что здесь шумно — музыка сбивает с ног мысли об обмене и даёт фантомное спокойствие». Расстегнув верхние пуговицы рубашки и откинувшись на спинку большого кожаного кресла, он ловит себя на мысли о том, что хорошо, что в их вип-ложе нет посторонних. Хорошо, что над головой работает кондиционер, сгоняя с шеи капельки пота. Да, определённо хорошо. Но на деле-то всё паршиво. Сергачёв ушёл вниз к толпе под предлогом «растрясти промилле рядом с какой-нибудь цыпочкой», Куч и Вася опустошили несколько стопок и сидели с раскрасневшимися лицами на противоположном диване, о чём-то споря. Вчера в раздевалке фраза «Парни, меня обменяли» повисла вяжущим комом между Наместниковым и тремя хоккеистами, секундой ранее кидающимися грязными носками друг в друга. Тогда на лице каждого из них безмолвно отразились ругательства: не хватило сил, чтобы произнести вслух. Сидели в раздевалке, прижавшись затылками к холодной стене, и каждый копался в своей голове. Через разные пути всё сводилось к общей мысли о том, что они лишь пешки. Картинно, избито, но удачнее слова и не подберёшь. Первым очнулся Куч и, пнув носок, выдавил: «Предлагаю завтра после игры наебениться в говно». Влад кивнул, как болванчик. Парни легко осушили свои стаканы, закусывая лимоном, но Наместников ставил почти нетронутый виски обратно на столик и рассматривал цветные камешки под стеклянной столешницей, пока товарищи материли руководство «Тампы». Проходящие мимо официанты с недоверием поглядывали на Кучерова и Василевского, издающих отборный русский мат. Наместников усмехнулся: сбежав из-под надзора жён, они сейчас вполне походили на русских мафиози. − Я в сортир, − сквозь музыку, стоявшую плотной стеной, кинул Влад. Он понятия не имел, где тут restroom или что-то вроде того, но ссать хотелось не по-детски. Спустившись по узкой тёмной лестнице, на которой в состоянии опьянения ноги обломать не проблема, Наместников оказался возле длинной подсвеченной барной стойки. Удивительно, но толпа сейчас не требовала выпивки, потому что за стойкой, вытянувшейся вдоль стены гигантским флуоресцентным удавом, сидел один-единственный клиент. Вернее одна. Но если бы за этой стойкой металась толпа жаждущих выпивку, внимание каждого входящего всё равно бы цеплялось именно за неё. Чёрное платье с открытыми плечами, короткий парик цвета сахарной ваты, на котором бегали отблески. Весь её облик выражал попытку выглядеть вызывающе, не отяжеляя окружающих лишними вопросами и доводами. Но почему-то она так не выглядела. Перед ней стоял стакан воды со льдом и чёрной соломинкой, которую она крутила между пальцами. Она поправила тонкую лямку и, почувствовав кожей спины взгляд, повернула густо накрашенные глаза на всё ещё стоящего в темноте лестничного прохода Влада. К нему вернулось осознание того, что ему срочно нужно отлить, и он кинулся вдоль барной стойки в противоположный угол. Интуиция не подвела: в этой стороне оказался замызганный туалет. Не обращая ни на что внимания, Наместников едва не вынес дверь, подлетел к писсуару и с выдохом облегчился. По мере того, как внутренний резервуар опустошался, в расслабленный разум попадали странные посторонние звуки. Окончательно управившись, Влад повернулся в сторону нарастающих звуков. За последней кабинкой трахались два мужика. Прежде, чем успеть понять, где и что находится, Наместников затянул ремень и пулей ретировался из туалета. Оказавшись возле «стойки-удава», он решил, что порция крепкого алкоголя сегодня всё же может принести пользу. Виски, опрокинутый залпом, прожигающей волной пронёсся по горлу, заставляя сморщиться от отвращения. В випке были хотя бы полупрозрачные ломтики лимона, которыми можно было закусить эту адову жижу, здесь же — только кусочки льда, тающие на дне стакана. − Привет, сладкий. Вслед за голосом, перебивающим звуки музыки, на соседнем стуле появились розовые волосы и бордовая куртка. Лёгкий запах мяты волной опустился вместе с ней. Легко вскинув брови, она улыбнулась опешившему Владу. − У тебя потрёпанный видок. − Да тут все явно не с обложки журнала, − после паузы ответил Наместников, глянув на теснящихся на танцполе людей. − Это точно,− она кивнула, − Кстати, если тебя смутили Эдди и Ричи — те громкие парни в туалете, — ты спокойно можешь ходить в туалет для персонала. Его также не моют, как и все остальные туалеты, но народ там почти не отирается. В том числе Эдди и Ричи. − Ты следишь за всеми, кто заходит в мужской туалет? − Влад постарался, чтобы его вопрос выглядел не как упрёк. − Да брось, − хохотнув сказала она, −Ты не первый, кто с таким шокированным видом выходит из мужского сортира. Ну, а по поводу слежки − да. Она с озорством глянула в его глаза. − Мне нравится наблюдать за людьми. Невербальные сигналы и мелочи поведения и образа в целом, которые при некоторой сноровке не составляет труда прочитать, способны рассказать многое. − Звучит интересно. И что ты можешь сказать про меня? − Хм,− она подпёрла рукой подбородок и прищурилась, −Интроверт, не самый большой любитель выпивки. Ты спустился со второго этажа − на официанта не похож, значит ты посетитель вип-ложи. На тебя надеты выглаженная рубашка с частыми стежками и чищенные ботинки, что говорит о том, что у тебя хороший достаток и, скорее всего, ты перфекционист. Закончив перечислять, она снова улыбнулась, в уголках её глаз появлялись маленькие морщинки, которые было почти не разглядеть из-за густо нанесённых теней. − А ещё у тебя ширинка расстёгнута. − Блять, − ругнувшись, быстрым движением Влад застегнул молнию. Подняв глаза на свою собеседницу, Наместников вместо тёплой улыбки встретил прямой и серьёзный взгляд и сглотнул. «Чёртова ширинка» − пронеслось у него в голове. − Ты русский, − после паузы сказала она на чистом русском. Два долгих взгляда двоих людей друг на друга. Между ними пропасть. Странно, но по мостам, протянутым через такие пропасти, хочется бегать больше всего − жизнь на них чувствуется более полно, чем на твёрдой земле. − У тебя нет славянского акцента, − всё так же констатировала она. − Я русский, но с детства живу за океаном. Ей не шла серьёзность. Представительницам этой профессии не надлежит серьёзность, но её образ — сыпучее сочетание противоречий: нечто живое, гулко пульсирующее и почти недоступное взору посторонних, с натянутым поверх клише. − И я не агент Путина, если ты об этом так сосредоточенно думаешь. По правде говоря, ты на него больше походишь. − Я читала книги про методики ФБР, а не КГБ, − с серьёзным видом ответила она. − Меня Влад зовут. − Это даже сбивает, − она грустно улыбается, − Я привыкла играть определённую роль для определённой публики. А ты… другой контингент. − Ты тоже можешь побыть другой, − Влад пожал плечами. Воздух застрял на уровне груди, но она собралась и как ни в чём улыбнулась. − Нет, не могу. − Ладно, я не знаю ваших расценок, но сколько? Она закусывает свои обветренные губы, обводя собеседника оценивающим взглядом. − 500 баксов, − произносит она и слегка задирает кончик носа, − в час. Наместников вздёрнул бровями, однако никак не прокомментировал стоимость. − И что входит в оплату? − Ты серьёзно? — наклонив голову и рассмеявшись, спросила она. — Шестьдесят минут всего, что пожелает клиент. − Прямо всё? А если клиент извращенец? Её лучистый взгляд плавил лёд в стакане, а заодно рядом сидящего Наместникова. − Прости, Влад, − она похлопала его по плечу, −, но при всём уважении ты ни на извращенца, ни даже на Кристиана Грея не походишь. Крепкий градус добрался до головы, и губы Влада вытягиваются в широкой улыбке. − Ты не сказала своё имя. − Надя. − Как в «Иронии судьбы»? − Именно. Вагончик тронется, заливная рыба и улица строителей, какой-то там дом, такая-то квартира. − Ты пойдешь со мной? Надя отпила воды из стакана через чёрную соломинку и, приблизившись к его уху, прошептала: − За пятьсот баксов я вся твоя, сладкий, − и снова прильнула к соломинке. Слабый запах мяты туманит разум. Когда ты под алкоголем, то все слабости и всю похоть можно свалить на его воздействие. − Подожди меня здесь, мне вещи нужно забрать. Взяв наверху плащ и оценив состояние друзей, походящих на нажравшихся неваляшек, Наместников отдал официанту чаевые и оставил ему адрес для такси. Натягивая чёрный плащ и поправляя воротник, Наместников изо всех сил старался не думать, что она могла уйти. Просто уйти, накинув куртку и махнув длинными ресницами. Она не ушла. Стояла, прислонившись спиной к высокой барной стойке и смотрела в даль танцпола. Медленным движением заправила прядь волос за ухо, открывая длинные металлические серьги, в которых плясали неоновые огоньки. Она сама − сплошное сияние. Это сияние не слепило, оно делало больно иначе, обнажая чувства, которые в приличном обществе вяжут только с похотью и развратом. Взмах ресниц, улыбка. − Ты не передумал? − И мысли не было.II
Толстые чёрные каблуки отбивали неспешную мелодию вслед за шагами двоих молодых людей, идущих по центральной улице. Русскую речь сопровождал звонкий смех девушки. − Учти, счётчик тикает и, возможно, тебе выгоднее было заказать такси. Мы идём к тебе? − Не совсем. Я скоро переезжаю, − смотря вдаль, сказал Влад, − И буквально утром я понял, что так ни разу и не побывал в парке развлечений. Надя отпустила локоть и возразила: − Эй, я не буду трахаться среди детских каруселек. − Я тоже. В этом наши вкусы сходятся. Надя замерла на месте. − Я не девочка для свиданий, не забывай, сладкий. Она прекрасно знает, когда нужно назвать человека по имени, когда невзначай прикоснуться к его плечу, а когда сказать прямые слова, обличающие всё до костей. — Конечно, какое свидание за пятьсот баксов? В оплату входит всё, что клиент пожелает. Или ты отказываешься от своих слов? − Всё в силе, − после паузы сказала она. − Вот только меня терзает сомнение. А вдруг ты меня разводишь и денег у тебя нихрена нет? − Подожди, что ты там говорила про частые стежки на моей рубашке? Он демонстративно оттянул рубашку и посмотрел на шов возле пуговиц. − Мне нужна предоплата. На каждый час вперёд. И ты мне уже торчишь тысячу баксов, милый. Наместников, улыбаясь, смотрел на Надю, вставшую в гордую позу. − Как скажешь, − и на этих словах он достал бумажник, вытащил две свежие купюры и протянул ей. Надя осторожно взяла деньги, ничего не сказав. Ей нужно знать, что от неё требуют и что за это будет. Свобода воли определяет границы допустимого и, в данном случае, чем они уже, тем проще в последствии придётся обоим. Проституция — бизнес без недосказанности. Долго не теряясь, она опять взяла его под руку. − Итак, давно ты в Тампе живёшь? − Около пяти лет, полагаю. − И за это время ты ни разу не сходил в парк аттракционов? — она взглянула на него с удивлением, придавленным слоем туши и теней, − О, бедняжка. Надя прислонилась щекой к его плечу. − Но, знаешь, лучше поздно, чем никогда. Последний раз я была в этом парке около трёх лет назад. Клиентов там трудновато находить — либо мальчики пубертатного периода, либо офисные клерки под надзором своих жён и мамочек. Ночная Тампа сияла и шумела для двоих. Бесчисленные огни падали на её лицо, но она сама по себе сияла ярче них. С ней легко. Её улыбка отгоняет страхи и скованность, её шёлковый голос, рассказывающий выкладки из книг по психосоматике, задёргивает завесу от повседневной рутины и оставляет их наедине даже в окружении толпы людей, теснящейся возле светофора. − Эй, не смотри на меня так, − Надя шутливо пригрозила пальцем, − Не делай ошибку, я лишь временное явление в твоей жизни. Принимай это как своеобразный купон от жизни− приятно, но краткосрочно. Главное− воспользоваться. − От тебя сложно оторвать взгляд. Влад и не подозревал, что может сказать такие слова вскользь, при этом ни капли не привирая. Надя была уверена, что она давно отвыкла чувствовать естественный румянец на щеках — хорошо, что его под косметикой не видно. − Мы пришли, − она показала глазами на яркую вывеску парка, − Я хочу к игровым автоматам. Идём. Зона с автоматами ходила ходуном из-за жужжащих и грохочущих автоматов и людей, снующих между ними. Осознание того, что это только на одну ночь, отошло на задний план. Влад и Надя плавали в этой толпе, бегая от автомата к автомату и сбрасывая в них золотистые жетоны. Она издавала едкие ругательства, когда не могла забить страйк, и совсем по-детски радовалась, когда Влад выиграл в «Выбей Бобби» у какого-то верзилы с хмурой мордой, что даже поцеловала Наместникова в щёку, но затем ловко сделала вид, что ничего не произошло. Они вернулись к кассам с внушительной копной длинных стикеров. − У вас семьдесят три доллара,− сказал кассир. − Ого, да мы монстры. − Это точно. − Смотри, мне нравятся те очки, − она направила указательный палец на витрину, − в виде звёздочек. Сэр, в какую цену у вас очки-звёздочки? − Двадцать шесть долларов, мэм. − Дайте нам две пары очков, пожалуйста, и… две сахарные ваты, − перекрикивая автоматы сказал Влад. − Сахарная вата? — переспросила Надя. − Она самая. Держи, − ответил Влад и протянул ей тучную розовую вату на палочке. Пока Влад кусал вату, она натянула на себя и на него одинаковые очки с оранжевыми стёклами и пластиковой оправой, заделанной как металл. − Чёрт, да ты выглядишь, как Элвис Пресли. − Не знал, что офисные брюки и рубашка вкупе с дешманскими пластиковыми очками дают эффект Элвиса Пресли. − Его феномен не в том, что образ делал его, а в том, что он делал образ, за которым шли миллионы. − Тогда не всё так плохо. Ты любишь Пресли? − Я люблю музыку, − она зубами оторвала кусочек ваты. − Моё детство прошло в квартале, полном вымирающих хиппи, дешёвой травы и звуков кантри и рок-н-ролла. И последний пункт делал моё детство не таким пресным и бесцветным, каким оно являлось на самом деле. Цвет волос, как и её облик, сливались с ватой. Она легко исчезает, оставляя лишь сладкую дорожку где-то повыше диафрагмы и невесомый след на губах.III
Прохладный чистый лифт высотки в центре города плавно движется вверх, пропуская этаж за этажом, мягкое звяканье следует за красной цифрой «32», и дверь раскрывается. У Нади бывали состоятельные клиенты, которые звали её в свои дорогие апартаменты. Раз за разом по дороге от парка до его дома она проворачивала в голове мысль, что всё это уже когда-то было с другими мужчинами и при других обстоятельствах, что сегодня в этом нет чего-либо особенного. И в следующее мгновение понимала, что сама себе навязывает эту мысль, заставляя возвращаться к ней снова и снова. Потому что боится. Потому что видит внутри боязнь снова почувствовать то, от чего давно себя отучила. − Здесь, наверное, вид из окна красивый. − Давно перестал смотреть в окно, если честно, − усмехаясь, Влад открыл дверь и жестом пригласил войти, − Но поначалу, когда заехал сюда, даже шторы не задёргивал, не мог привыкнуть. Пройдя точку невозврата, начинаешь лениво сортировать своих клиентов. Одних кидаешь к женатикам и чёртовым семьянинам, которые за оплаченное время хотят сделать максимум, словно их карма чернится от времени, а не от самого факта секса с проституткой при наличии семьи. Другие — блюстители здравого смысла — всем своим тельцем выражают сочувствие, иногда к девушке, без эмоций раздевающейся перед ними, иногда к самим себе, но последнее реже. Это две самые большие коробки, есть ещё куча маленьких. И Надя хотела бы закинуть и этого светловолосого парня в одну из них, но не выходило. Квартира чистая, обставленная со вкусом, но без особого уюта. Заметно, что хозяин здесь бывает не постоянно, а лишь периодически. Девушка оставила в прихожей ботильоны и куртку. − Хочешь чай, кофе? − Нет, −поджав губы, говорит она, − давай сразу к делу. В этой фразе попытка вернуть всё в привычную колею. − Как скажешь, − в темноте не разглядеть его лица, − спальня по коридору и направо. − Мне нужно в душ. Он, задумавшись о своём, кивнул. − Дверь напротив спальни. Открыв кран с холодной водой, она смочила шею. Обычно это бодрило, хотя сейчас усталость говорила за себя в последнюю очередь. Достала из сумочки гигиеническую помаду и накрасила ей губы, припудрила лицо. Рутина очищает голову, иногда это способно пойти на руку. Помедлив, она стянула парик, выпуская каштановые волнистые волосы, и сухо посмотрела на собственное отражение, слегка покусывающее губы. Он сидел на краю большой кровати, оперевшись локтями на колени, и смотрел в высокое панорамное окно, открывающее вид на просторы ночной Тампы. Надя подумала, что должно быть он и не услышал её шагов. − Видимо периодически нужно отвыкать, чтобы видеть снова. А нет, услышал. Вид был правда красивым, но внимание её глаз притягивал иной объект. − Оставить свет? − Нет, выключи. Лампы меркнут. Только двое, темнота и луна на задворках. Надя встаёт перед ним. − Ты красивый. Очень. − Разве моё лицо видно в темноте? Она, улыбнувшись, помотала головой и сократила расстояние до минимума. − Я вижу ту часть, на которую падает свет луны. И чувствую, − пальцы в тонких металлических кольцах легли на его щёку, − ту, которая в темноте. Лёгкая щетина царапает подушечки пальцев. Тени от светлых ресниц, обрамляющих серые глаза, расползаются тонкой паутинкой по нижнему веку. Костяшки пальцев не спеша обводят ровную линию овала лица и подбородка, чувствуя каждую шероховатость его кожи. Она опускается ему на колени, заводя руки за шею. И этот ток осязаем, он покалывает голую шею, расползаясь мурашками. Его ладонь скользит по ноге, огибая бедро, и замирает на спине. Желание довлеет над ровным контуром влажных губ с мелкими трещинками. Она накрывает его губы своими. Невесомо. Как пух. Отрывается и смотрит прямо в глубину глаз, не видя того, что могло бы хоть капельку отталкивать. − Вы целуете своих клиентов в губы? — он заправляет ей локон за ухо. Надя негромко рассмеялась. А он подловил её. Порой девушки по вызову удовлетворяют гордыню и самолюбие, целуя мужчин только определённого статуса и внешности. Главное всегда трезво помнить, что суть услуги — не любовь и прочие нюни, а трезвый секс без излишков. Секс — односторонняя услуга, а вот любовь таковой по своей сути быть не может. − Кажется кто-то пересмотрел «Красотку» с Джулией Робертс, − ответила Надя. − Каюсь. Мама с сестрой однажды отобрали у меня приставку и телек и включили этот фильм. − Травма детства? –поинтересовалась девушка. − Скорее юношества. Наде собственный смех сегодняшней ночью казался мелодией. Не самой стройной, но естественной, без привычных ломаных линий. Слова, сказанные ей несколькими часами ранее, вспыхивают в памяти, обращаясь уже к ней: «Принимай это как своеобразный купон от жизни − приятно, но краткосрочно. Главное — воспользоваться». − Знаешь, герпеса у тебя вроде нет, так что почему бы и не поцеловать? И теперь в комнате два клиента, оказывающих друг другу услугу. И все повороты обратно или в сторону уже за спиной. Влад прижимает её к себе, не оставляя и крохотного зазора между двумя телами, и целует. Оставляет влажную дорожку поцелуев на шее, подбородке, останавливаясь на губах. Отголоски сознания цепляются за реальность, умоляя не делать это так, будто она особенная. Пожалуйста. Посопи в плечо, как все остальные и, кончив, просто откинься на бок и усни. Но ещё один жаркий поцелуй топит всё с потрохами. Она сжимает коленями его бедра, в попытке не потерять равновесие от того, что так сносит крышу, и запускает ладони в светлые волосы. Влажный поцелуй углубляется, разбивая в щепки один барьер за другим. Ритм высасывает воздух из лёгких, но секундная нехватка близости губ выглядит более губительно, чем нехватка кислорода. Надя резкими движениями расстёгивает пуговицы на белой рубашке, почти сдирая их и оставляя царапины на пальцах. Но неприятные ощущения лётом отходят на десятые роли. Переплетением рук и кистей они снимают рубашку и комом откидывают её в сторону. Она обводит ладонью его руки и горячие плечи. Окружённый лунным светом, он словно скульптура. Ровная, без изъянов. Но самая живая и желанная. Словно он оживает и преображается под её пальцами, рядом с её кожей. Щетина колет шею, напрягая каждую клеточку тела. Она прикрывает глаза и откидывает голову назад. Он целует шею, неторопливо спускаясь, мягко и нежно — мягче, чем подтаявший пломбир, нежнее, чем японский шёлк. Прикусывает ключицу, оттягивая тонкую кожу. У Нади вырывается стон. Руки уже без зазрений блуждают по всему её телу. − Застёжка… справа, − протягивает Надя пересохшим горлом. Звук молнии разрезает воздух в их атмосфере, на их орбите. Надя заглядывает в его глаза в последней надежде увидеть отрезвляющие её рассудок нотки. Но их нет. Она ещё больше проваливается в томную негу кристально-серого цвета. Взяв его за плечи, она опрокидывает его спиной на кровать. Привстав и не сводя с него своих почти печальных глаз, она поднесла руку к тонкой лямке, на которой висело платье. Платье волной спадает, подставляя кожу молочного цвета с просвечивающейся паутинкой кровеносных сосудов под светы луны. Наготой она показывала свою ранимость. Вот она стоит, вся — с головы до пят — и только для него. Если он скажет сейчас «нет», она всё поймёт. Но Влад не говорит, а берёт её за руку и тянет к себе на кровать. И она не сопротивляется. Совсем. Ремень и штаны летят в ту же сторону, где покоится рубашка. Он нависает над ней, перекрывая спиной лунный свет. Близко, но хочется ещё ближе. Они развели огонь, в котором сами же готовы блаженно гореть, не оборачиваясь на пепелище, оставленное за ними. Каждое движение отражается нарастающими волнами по прогибающемуся над простынями телу. Всё ближе к желанному цунами, всё дальше от реальности. Голова в тумане, сквозь который пробиваются стоны и его спёртое дыхание на волосах. Рассыпаются. Распадаются на кусочки. На пиксели. Учащённое дыхание и вздымающаяся грудь подсказывают всё ещё мечущемуся кульбитом разуму, что они отнюдь не марафон только что бежали. Наверное, вся суть секса в моменте, когда не помнишь ни кто ты, ни где ты, и понятия не имеешь, что будет после. Это как волна, смывающая портящий картину мусор с побережья. Но идёт время, и сор снова подползает.IV
Влад уснул на рассвете. Они ещё долго лежали и разговаривали. О тв-шоу, о газировке из супермаркета, о Флоридском океанариуме, в котором побывали тысячу лет назад. Смеялись над какими-то пустяками. Ей нравилось смотреть на него спящего. Но всегда наставало время уходить, и это утро — не исключение. Каждый раз всё кончается мыслями об элементарном душе и свежем белье. Каждый раз нужно просто уйти, встречая колготками в сеточку прохладное утро города Тампы, штата Флорида. Кто бы что ни говорил, но каждая из них смотрела эту чёртову приторную «Красотку». И у каждой при просмотре что-то щемило внутри. Однажды один человек выбьет тумблер и остановит картину, крутящуюся из ночи в ночь, изо дня в день. Но такое не назовут историей любви. У такого нет продолжения. В этот раз, бесшумно уходя, Надя оставила часть себя на мятых простынях рядом с его светлыми взъерошенными волосами. Некоторым людям лучше оставаться друг для друга абстрактными. И чтобы никого из них двоих не сломать, она уйдёт тихо, не оборачиваясь.