Как прежде

Драко даже не понимает, как это происходит. Не может сказать дату, точную минуту, черт, да он оказывается даже не готов к этому. Жмурится, отсчитывает до десяти и только потом открывает глаза, чтобы понять: все по-прежнему. Ничего не изменилось, в смысле, не изменилось то, что все изменилось. Драко смешно (до истерики), потому что. Однажды он просто поднимает на нее глаза. И понимает, что дышит. Вздымает грудь спокойно, не настраивая себя перед этим. Слышит размеренные удары сердца, раньше заходящегося барабанной дробью при виде нее. Однажды. Он понимает, что снова ж и в. Смотреть на нее и не чувствовать в душе бури, урагана, сметающего на своем пути все связные мысли – странно. Будто учиться дышать под водой, заранее зная, что не получится, но почему-то продолжая пробовать. Драко чувствует, что в голове будто стерли всю информацию о ней, но нет. Все так, как прежде. Если закрыть глаза, можно вспомнить цвет ее глаз, когда стояла, смотря прямо, уверенно, защищая своих недоумков-друзей. Если захотеть, то на пальцах снова почувствуется фантомное касание, когда с ненавистью и злобой одергивала руку. Все, как прежде. Она – все такая же гриффиндорка-заучка, он – холодный принц Слизерина. Вот только Драко понимает, что больше не чувствует к ней той разрушающей любви. Это странно, если не сказать противоестественно. Не чувствовать, как внутри все замирает, когда она просто проходит мимо, вздернув аккуратный носик. Не контролировать свои мысли, скачущие в беспорядке, во время очередной перепалки. Драко не то чтобы недоволен этим. Любить, не разрешая себе даже прикоснуться к объекту воздыхания, - больно. Любить, слыша откровенную ненависть в голосе, - у б и в а ю щ е. Но… разве можно так просто отделить от себя часть жизни? Забыть, сколько беззвучных криков вызвал лед в ее глазах? Или то, как загоралось и ноюще тянуло сердце, когда она улыбалась? Да, пусть не ему. Но когда она была счастлива, был счастлив и он. Драко подозревает, что вполне может вызвать подозрения своим задумчивым, отрешенным видом, но не знает, как перестать чувствовать разрастающуюся в душе пустоту. Это как прыжок в неизвестность – жизнь без чувств к ней. Шаг вперед, но в темноту, не зная, куда этот путь ведет. Приблизительно схоже с размышлениями о жизни после школы, но… глубже, что ли? Острее? Блейз советует выпить, ибо «рожа у тебя, Малфой, больно геморройная». Панси тоже смеется, но ее взгляд – понимающий, печальный. Конечно, она знала об этих чувствах. Пусть не выказывала вслух (ни поддержки, ни открытого недовольства), но знала. Наверняка подозревала, что внезапный период рефлексий связан с той-зазнайкой-с-гриффиндора, но молчала, и Драко был ей за это благодарен. Задушевные разговоры о любви не в его стиле, это, вон, Поттеру и Уизелу свойственно болтать о девчонках, надев на себя милые розовые пижамки с котятками и смотря какие-нибудь магловские мелодрамы. Драко обойдется привычным одиночеством. Он сталкивается с ней в библиотеке. Хотя, если точнее, это она влетает в него со всей дури, держа на вытянутых руках стопку массивных книг. Наверняка идет делать задание по зельеварению своему рыжему уродцу. Поттер, к его чести, ее помощью постоянно пользоваться смущался. Привычно огрызнуться на ее боевые реплики, в тайне любуясь лохматыми кудрями, выбивающимися из высоко хвоста, нагрубить – все, как всегда, идет по привычному режиму, привычной схеме, но вдруг он понимает, что… дышит. Смотрит на нее спокойно, беззлобно, и внутри – не болит, не бьется истерично, не колет. Это настолько непривычно, что Драко даже не замечает, как молча берет у нее книги и помогает отнести к комнате старост. Огрызается для проформы, мол, это только для того, чтобы она не убила никого, но в глазах искорки смеха. Которые она, конечно, видит, даже не пытаясь скрывать удивление, но спрятав колючки. И когда она неловко улыбается, откровенно не зная, как ей нужно себя вести и что ему говорить, Драко улыбается в ответ, потому просто не может не. И это – на удивление – легко. Не больно.

Не больно.

Она пятится спиной в комнату, явно смущаясь (но где-то внутри, не может же она сразу ему довериться). И оказывается, что дышать, не оглядываясь на ее горящие неприязнью глаза, дышать, не чувствуя впивающиеся в легкие иголки, - приятно. Легко. Так окрыляюще-непривычно. До самого вечера Драко пугает всех улыбкой, которую просто не получается стереть с лица. Гарри и Рон косятся на него с откровенным недоверием, явно пытаясь вычислить, какую пакость он совершил. В принципе, они говорят ему это и в открытую, когда случайно (правда, случайно) сталкиваются в коридоре (Хогвартс не такой уж и большой, чтобы ни разу не встретиться с людьми, преследующими тебя весь вечер). - Так, Малфой, лучше выдавай сразу, что ты там придумал! Драко хорошо настолько, что даже не хочется дерзить и оскорблять этих тупиц. Он громко смеется, замечая ее. - Вы такие параноики, знаете? Взгляд против воли останавливается на ее задумчивом лице. Снова смотрит на воинственных Рона и Гарри, чувствуя, как улыбка становится шире. Он уходит, оставляя их в ауре ненависти, и на душе впервые после стольких лет свободно. Ее взгляд будто ощутимо касается плеч, но это касание, опять же, впервые за ужасно долгое время, не режет ножом, а легко щекочет, словно перышком. Будто она и вправду пустила его по воздуху, прошептав под нос «Вингардиум Левиоса». Драко и сам будто взлетает вместе с ее шепотом. До самой ночи не смыкает глаз, чувствуя невообразимый хаос в душе, анархию. Сотни мыслей, от которых получилось отгородиться днем, навалились разом, сметая все спокойствие. А так ли это на самом деле хорошо, что все так получилось? И что делать теперь? Искать кого-то, кто разделит его чувства? Отдаться учебе? Поднимается, не в силах больше ворочаться в кровати, и идет в гостиную, надеясь в тишине посидеть перед камином. Днем это сделать практически невозможно, потому что там скапливается, по ощущениям, вся школа. Но не ночью. О том, что в гостиной он не один, говорит даже не тень, которую человек отбрасывает. Не тихое, пусть едва слышимое, дыхание, нет. Это ощущается на ментальном уровне. Груз чужих давящих мыслей такой ощутимый, что слышится гул. А потом раздается всхлип. Еще один. Еще и еще, девчонка, сидящая напротив камина, плачет громко, навзрыд, и на секунду Драко задумывается о том, почему не слышал этого. Почему сейчас никто не слышит? И осознание вышибает из легких дух. Только один человек сможет догадаться наложить заглушающее на дверь. Только один человек может загибаться от боли ночью, но улыбаться днем, потому что просто не может потерять лицо. - Грейнджер? Плач прекращается. Холодный пол морозит ноги, и это очень вовремя, надо сказать. Это помогает собраться с мыслями, немного охлаждает разгоревшийся пожар в душе. Она почти незаметна в бликах луны от окна. Маленькая, скорченная, спрятала лицо в коленях, но волосы пышной копной рассыпались по плечам и даже полу, будто броня. Такая крохотная, беззащитная. - Если пришел поглумиться, ей-Мерлин, я превращу тебя в жабу. Драко мог бы засмеяться из-за нелепой угрозы, начать грубить, но то, к а к она это говорит, будто режет, заставляет что-то внутри царапающе взбираться по глотке. Застревает в горле, иначе он не знает, почему молчит все то время, пока не останавливается возле ее ног и не опускается на пол рядом, едва соприкасаясь с ней плечом. Гермиона пытается бороться со слезами, но проигрывает сама себе и продолжает тихо плакать, уткнувшись в замерзшие колени. Драко впервые совершенно не понимает, что должен говорить. Обычно рядом с ней разом взрываются и мозг, и сердце, с языка норовят сорваться сотни оскорблений, едких. Лишь бы уколоть, задеть побольнее, чтобы вызвать сильнейшие негативные эмоции в ответ. Ведь, в конце концов, это тоже эмоции, а он – чертов энергетический вампир, живущий лишь в те моменты, когда она рядом. Так хочет мозг, понимает, что нельзя снимать маску, но сердце… Оно взрывается рядом с ней. Готово к ногам выпрыгнуть, да пусть быть растоптанным, но главное, что рядом. Из всех слов, что мог бы сказать, произносит: - Замерзла ведь, дура. Она перестает плакать. Молчит, видимо, пытаясь понять, показалось или нет. Поднимает голову и долго смотрит на его профиль, будто дыру прожигает. Драко кажется, что вот сейчас, в эту секунду, она опомнится и начнет кричать на него говорить, чтобы убирался. Она и вправду вздыхает и собирается сказать. Но не выходит. - Почему вы, парни, не видите дальше своего эго, размером со смотровую башню? Драко замирает, поворачиваясь к ней лицом. Она только что… что? Она поделилась с ним чем-то личным? Не стала кричать и обороняться, а, напротив, открылась? Драко молчит, пытаясь совладать с собой. И смотрит. В ее покрасневшие от слез глаза, но серьезные, глубокие и бесконечно печальные. Видел ли он когда-либо ее так близко? От ее дыхания по спине неровным строем бежали мурашки, или это из-за сквозняка, черт его поймет. - Твой рыжий дружок, Грейнджер, обыкновенный клоун и тупица. Она замирает, продолжая смотреть ему в глаза, но молчит. По ее щекам снова катятся слезы, и Драко готов поставить на карту все, что угодно, потому что в ее глазах отчетливо читается: «Почему он выбрал ее? Чем она лучше меня?» Драко хочется истерично рассмеяться, потому что он не замечал очевидного: она ведь по уши. Непонятно, почему, за какие такие заслуги, но глубоко, так, что Драко видит отголоски собственной болезненной привязанности слишком явно. - Он и слезинки твоей не стоит, Грейнджер. Протягивает руку, чтобы стереть слезу, но останавливается. Она может оттолкнуть. Понять не так, принять за издевку, в конце концов. Но Гермиона не отшатывается , а наоборот, чуть подается вперед, чтобы почувствовать прикосновение. И Драко не может понять – дрожит она или он сам. Аккуратно, ведя пальцами по коже едва-едва, боясь навредить. Она смотрит, как зверь на охотника, пытающегося приручить, но Драко не сможет сказать и с сотой долей уверенности, что все не наоборот. - Спасибо. Произносит едва слышно. И в глазах столько, что Драко понимает: будет беда, если он тут же не отведет взгляд. Но не может. Физически не способен. Нежно забирает прядь ее волос за ухо, видя, как она собирается уходить. Останавливается возле дверей в свою комнату, шепча: - Доброй ночи, Д р а к о. Сердце замирает. Она всегда называла его по фамилии. Со стуком закрывающейся двери все сдерживаемые чувства выходят наружу, тяжелые, болезненные. И самая ясная из них: ничего не прошло. Все так же, как и прежде. Невозможно просто так отмахнуться от таких сильных чувств, это была просто иллюзия, чтобы дать свободно вздохнуть, хотя бы раз. И как бы больно ни было от этого, Драко улыбается в темноту. Он счастлив. Он ощущает себя ц е л ы м. Самим собой. - Доброй ночи, Гермиона. В темноту, отчего-то зная, что она услышит.