Спорт натянутой струны

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Чонин зло строчит на телефоне одно гневное сообщение за другим, приправляет огнедышащими смайлами и бесится от бессилия — старший брат непробиваем и глух к его мольбам. Однозначно хочет, чтобы он загнулся от тоски за эту неделю ничегонеделанья. Совсем тихо в палату входит врач, рассматривая новоиспеченного пациента. Чонин мельком смотрит на него и продолжает бомбить Минсока сообщениями. — Добрый день, я ваш врач Крис Ву. Какие жалобы?        Игнор Минсока достигает апогея — у Чонина даже веко начинает подрагивать. Ни одного сообщения в ответ. Каждый раз спор о своём здоровье Чонин проигрывает, и сегодня вновь Минсок оказывается сверху, решая за него судьбу на ближайшую неделю. Трубку он будто принципиально не берёт, отмахиваясь делами, потому Чонин может только писать бесконечные сообщения, чтобы телефон вибрировал бесконечно, выводя брата из себя.        Минсок старше, является опекуном, и, конечно же, всё знает лучше Чонина. Ну, ничего, ещё два года — и Чонин сам будет решать, отправляться ему в больницу или нет. Чонин не отрывается от телефона и презрительно фыркает, решая вывести из себя и ожидающего ответа врача. Может, так его скорее выпишут? — Мне нечего говорить. У меня всё в порядке, — Чонин недобро щурится на яркий экран и нехотя откладывает телефон. — По данным скорой — травма лодыжки. Причём довольно серьёзная. — По данным моего организма — ерунда, — Чонин поднимает глаза и замирает, но едкие слова, будто сами собой срываются с языка как всегда раньше, чем он успевает закрыть рот: — Слишком молод для врача. — Слишком наглый для пациента. Повязка наложена, что ж, твоё дело — отдыхать, вернусь через несколько часов при очередном обходе. Спешу напомнить, он у нас два раза в день.        Крис молча что-то чиркает в медицинской карте, что всегда висит на спинке кровати, щелкает ручкой напоследок и также тихо выходит из палаты, как и вошёл.        Когда дверь в палату закрывается, Чонин хватает телефон и строчит сообщение Минсоку капслоком: «Забудь всё, что я наговорил. Я был неправ и осознал, ты старше, умнее и понимаешь меня лучше меня самого. Мне срочно необходим отдых и постельный режим».        Кто бы мог подумать? Тот самый интерн, с которым уже Чонин встречался лет пять назад, стал молодым врачом. Он хмыкает, смотря в уже давно закрывшуюся дверь. — А ты всё такой же, — тихо произносит он. Кажется, его пребывание в больнице скрасится спустя несколько минут после полного разочарования.        Но неужели интерн его забыл? Или просто сделал вид, что не узнал? Чонин недовольно выдыхает. А вот он Криса не забыл. Помнит, как интерн резко отвечал на все колючие подначки Чонина, когда в прошлый раз он загремел в больницу с переломом руки и когда не хотел, чтобы на его руке красовался гипс. И что самое странное — Крис смог убедить Чонина не нагружать травмированную конечность. Но, если Чонин согласился и стойко выдержал операцию по нанесению неприятно склизкого гипсового бинта и даже частично не нагружал руку, хотя слэклайн не забросил, это ещё не означало победу холодного и резкого Криса над ним.        После этого Чонин решил, что точно не забудет этого интерна, даже просто из вредности. Хотя была ли это вредность? Или всё же интерес? Чонин не обращал внимания на людей, которые его не трогали, как личности. Но в этом красивом и сосредоточенном человеке было нечто такое, что влекло к нему, и Чонин поддавался очарованию, хотя побесить молодого врача стало делом чести.        Минсок не заставляет себя ждать с ответом и отправляет хитрый смайл и сухое «Заеду вечером». Вот, засранец. И плевать, что о старшем брате так говорить не принято. Но Чонину сейчас плевать, он долго смотрит на зафиксированную ногу, а потом на телефон. Он почти молится, чтобы Минсок не сдал его Сехун.        Мысли снова перескакивают на молодого врача, который только что покинул его палату. Интересно, Минсок сам в ординаторской врача выбирал? Чтоб хотя бы интересом заставить полежать день-два? Чтоб если не мытьём, так катаньем? Ну что ж, у него вышло. И хоть Чонин всегда слишком остр на язык, такая уж привычка, ничего с ней не поделать, но он очень постарается говорить поменьше. В школе привык отбиваться словами, дома перечить Минсоку, даже когда он заведомо неправ и следует прислушаться к мнению брата. «Посмотрим, кто ещё выстоит», — хмыкает сам себе Чонин и откидывается на подушки и смотрит в потолок. Тот ровный, без трещинок или сколов. Даже неинтересно, глазу зацепиться не за что.        Долго находиться в покое Чонин попросту не может, мысли лезут в голову, одолевают. Хочется вновь встать на стропу или поругаться с братом, который отчасти прав, когда разговор заходит о здоровье и отдыхе. Но Чонин не может — живёт наизнос, чтобы не помнить дня, когда почти остался без семьи. И то, как он отталкивает брата — лишь нежелание чувствовать боль.        Защитный панцирь наглеца и хама хоть немного, но отделяет кровоточащее сердце от реальности. Никто не привязывается к острому на язык мальчишке, друзей он растерял после автокатастрофы, но не беда, университет не даст времени на ерунду. Единственная радость в жизни — слэклайн.        Увлечение, которое дарит ему крылья и заставляет двигаться после страшной аварии, о которой он не обязан говорить никому. Просто вкладывать душу в каждое движение, жить танцем на стропе — это всё делает Чонина живым, настоящим. Ещё бы судьба распорядилась так, чтобы он смог попасть в команду именитых слэклайнеров, тогда ему будет и вовсе не до личной жизни. Век спортсменов в таких видах спорта недолог, потому мечта - запечатлеть своё имя в истории относительно нового вида спорта, может, заработать денег на своих умениях, а потом уже заниматься остальной жизнью - не давала покоя.        Но вскоре мысли перестают бегать в беспокойной голове. То ли лекарства подействовали, пока Чонин стоически лежал под капельницей, то ли окончательно утомила монотонность и серость дня, но Чонин начинает дремать и просыпается только от прикосновения к волосам. Он открывает глаза, щурится на свет и узнаёт брата. Минсок как всегда в деловом костюме, сером с металлическим оттенком ткани, в которой будто поблёскивают звёздочки, придавая солидности.        Минсок до оскомины на зубах заботлив — вот притащил ноутбук и кучу фруктов, была бы возможность, небось, и к кровати привязал для верности и для убедительности своих слов, чтобы Чонин не сбежал куда подальше. Теперь же сидит и смотрит в окно, будто бы это не он разбудил его своим прикосновением. — Как ты? — Минсок переводит взгляд на Чонина, и как всегда смотрит пронзительно, как будто знает всё. Хотя он и впрямь знал многое, когда ещё живы были родители, мог выдать схрон яойной манги с приписками-комментариями от младшего брата, или рассказать, как застал Чонина с одноклассником, занимающихся отнюдь не домашним заданием. Он всегда просто смотрит, а Чонину становится стыдно. — Нормально, — бурчит в ответ и отводит глаза, разглядывая серо-голубые стены, с которыми Минсок почти сливается. — С чего передумал сбегать домой? — Заинтересовался, — почему-то в груди копится раздражение, хотя Минсок прав — отдых необходим, Чонин уже загнался со своим трюком дальше некуда, а тот, зараза такая, не даётся. — Ммм… — тянет Минсок, не уточняя. То ли неинтересно, то ли знает. Как всегда. Ему бы в полицейские идти, или в служебные собаки. От дурацкой мысли Чонин прыскает в кулак, давя рвущийся наружу хохот и, отвлекаясь от представленной картинки, интересуется: — Как дела в фирме? Побег ко мне не помешал? — Тебя действительно заботит это? — вскидывает бровь Минсок и снисходительно улыбается, хоть на дне глаз и плещется нечто необъяснимое. — Нет, проявляю вежливость. — Похвально, — Минсок улыбается и поднимается, подходит к окну и долго всматривается в огни ночного города. — Всё нормально, и хоть ты меня больше напугал, чем травмировался, тебе необходимо отлежаться. Ты почти не спишь со своими соревнованиями. Тебе нужен отдых, ты сам себе его обеспечил, а я лишь немного помог, договорившись. С недолеченной травмой можешь проиграть, и кто виноват будет? — Не нуди, — отмахивается Чонин. Можно и повредничать, так или иначе, Чонин зарабатывает сам, занимаясь показательными выступлениями. Да и призовой фонд соревнований зачастую неплохой. — Ну-ну, — хмыкает Минсок, качая головой. — Ладно, спортсмен, отдыхай. Тебе чего привезти завтра? — Мяса и кимчи, — Чонин закатывает глаза, представляя, как вгрызётся в сочное мясо, а пока ему светит лишь пресная «полезная» еда и фрукты, что принёс брат. — Я на этом больничном рисе прорасту и заколоситься успею. — Договорились, чемпион, — Минсок всё-таки треплет Чонина по голове, хотя из вредности он и ускользает, чтобы не попасть под ладонь. — Ээээй! Не сглазь. — Тьху-тьху, — согласно сплёвывает через плечо Минсок, а Чонин протирает глаза и бурчит привычное «Не попал».        Когда брат уходит, Чонин хватается за ноутбук и яблоко. Вгрызается в сочный бок, жуёт, закусывает клубникой и смотрит видео, записанное сегодня на тренировке до травмы. Он давно привык не морщиться и не вздрагивать от своих падений на записи, даже фантомные боли не беспокоят, но разобраться что не так в его трюке, который до него не выполнял никто — насущная проблема. О трюке, точнее о сложнейшей связке с переходом, знает только Минсок, Чонин и безответно влюблённая в него Сехун, что снимает все тренировки. Правда сегодняшнюю снимал Минсок, живо вызвав скорую, когда Чонин не смог подняться через несколько минут.        Телефон пищит, оповещая о новом сообщении. Чонин недовольно отвлекается от просмотра и трогает пальцем дисплей. «Как ты там?» — гласит короткое сообщение от Сехун. Чонин вздыхает — именно от Сехун сложнее всего отмахнуться, даже больше, чем от брата. Сехун, как приклеенная, ходит за ним хвостом, томно вздыхает, когда думает, что никто не видит и не слышит, и помогает во всём. Повезло Чонину, что девушка вчера уехала на выступление в Японию, и пробудет там неделю, познавая новую страну, иначе от причитаний уши бы усохли.        «Отлично», — быстро печатает Чонин. — «Как ты?». Лучшая защита — это нападение, авось ещё никто не успел его сдать с потрохами. Пусть Сехун и узнает, что он травмировался, через время, а после драки, как известно, кулаками не машут.        «Уф, умаялась. Тут так круто, ты даже не представляешь! Ладненько, мне надо бежать, хореограф зовёт. Ой, он такоооой…».        Чонин ухмыляется и отбрасывает от себя телефон, вновь возвращаясь к видео. С Сехун он познакомился в больнице, куда та попала, травмировав ногу при выполнении очередного танцевального па. Подружившись на сеансах массажа, общение продолжили и дальше. Сехун иногда подсказывала элементы танцев, которые эффектно смотрелись бы на стропе. Так, в программе Чонина появился трюк, что они назвали «Майкл Джексон» со стоянием на носочках и лунной походкой по стропе. А потом Чонин стал замечать, что Сехун всё чаще смотрит на него таким взглядом, что становилось неловко от невозможности ответить взаимностью на чувства подруги. И вроде бы они уже выяснили всё давным-давно, но вздыхавшая девушка иногда ставила его в тупик.        Сейчас сосредоточенная на своей программе Сехун хоть и писала Чонину, но слишком редко, и он спокойно выдыхал, не находя гневного сообщения по поводу новой полученной травмы.        Чонин вновь ставит на повтор запись, пытаясь понять, что в трюке и полноценной связке у него не удалось. Вторая рука ищет в принесённом пакете новое яблоко. А приход Криса он торжественно промаргивает и едва не скидывает ноутбук с коленей от вежливого покашливания. — Чтоб тебя, — тихо ругается Чонин и смотрит на врача. Тот стоит, сложив руки на груди, и просто смотрит на него. Не так пронзительно, как Минсок, но тоже изучающе. — Что? — Как нога? — Вполне себе, — отвечает Чонин, а сам думает, что Крис — всё же мутноватый типчик. Совсем не заинтересован, неужели не помнит? Да Чонина раз увидел — запомнил на всю жизнь. — После капельницы вообще не болит. — Отлично. Я не вижу особой нужды держать тебя в больнице, но главврач настоял на том, что нужен покой. Сейчас зайдёт медсестра и сделает перевязку. После можешь отдыхать. — Зачем мне менять повязку? — Чонин недовольно хмурится. — Эта повязка — обычная, делалась скорой помощью при первичном осмотре, её нужно сменить на специальную, эластичную. Не капризничай, — врач даже в лице не изменяется, будто бы вещает о погоде. — Я не капризничаю, — Чонин возмущается и вновь притягивает ноутбук на колени. — Делайте, что хотите, — а в голове мысленно проносится: «Хорошо, играем по твоим правилам. Не хочешь помнить меня, не надо».        Врач лишь хмыкает и тихо выходит за дверь. Вскоре, как Ву и обещал в дверях появляется медсестра, которая вовсю воркует над Чонином, словно над мальчиком, заставляя того непроизвольно рычать. Даже Минсок никогда не позволял себе так разговаривать, используя иногда в шутку разные ласкательные версии имени Чонина. А эта «дамочка», как успел окрестить её Чонин в мыслях, не только лезет к нему с расспросами, но и постоянно пытается потрепать по волосам.        В конце концов, Чонин не выдерживает и просто надевает наушники, спасаясь в громкой музыке от долгих рассказов о незамужней сестре. Брррр! Медсестра, раздосадованная неудачной попыткой свахи, машет рукой на парня и уходит. Чонин же, убаюканный музыкой, скоро засыпает и не просыпается до рассвета.       Будит с утра пораньше звонок от Минсока с просьбой кушать хорошо и слушаться врачей. Вот же заноза! Специально же бесит.

***

       Медленно, словно ползущая улитка, проходит второй день пребывания в больнице. Чонин от ничегонеделанья готов на стены лезть, каждое видео выучил до секунды, а отточить навык никак не вышло бы — не дадут даже на минутку улизнуть из палаты. Вон как взъелись, когда он решил выйти в коридор, пришлось применять проверенную тактику — острый, как бритва, язык.        И теперь, прикипев к приоткрытой двери, Чонин наблюдает за жизнью клиники. Пациенты, медперсонал и родственники снуют, общаются, живут своей жизнью, а его заперли тут, как пленника. Минсок всё-таки слишком о нём печётся, ведь не первая и не последняя травма на тренировках.        Он же на чемпионат мира стремится, а без победы на грядущих соревнованиях, ему ничего не светит, хотя им и заинтересовалась малоизвестная компания, выпускающие стропы, Чонин хотел большего — он мечтал заключить договор с Gibbon и выступать в команде лучших слэклайнеров.        Начинал он как и многие мальчишки от нечего делать или интереса. Им было по тринадцать, в голове ветер, а в мышцах огонь зашкаливающих гормонов. Хотелось чего-то неимоверного и обязательно опасного. Случайно на глаза попалось видео с безбашенными ребятами, и срочно захотелось повторить то, что они вытворяли на тонкой ленте.        Тогда, натянув буксировочный ремень между машинами родителей, Чонин впервые встал на стропу и понял, что ощущение упругой неустойчивости — именно то, чего не хватало ему в жизни. Так он пристрастился к необычному виду спорта, изучил историю его появления и попробовал все виды и направления слэклайна.        Буквально с первого шага Чонин поймал баланс и озадачил одноклассников и друзей, проходив по натянутой стропе до вечера, пробуя переносить вес на разные ноги, стоять на двоих и даже чуть раскачиваться в стороны. В конце концов, товарищи махнули на него рукой и ушли, а Чонин понял, что попросит на день рождения в подарок.        Друзей, что решили побаловаться с ним, быстро отвратило от слэклайна, потому что их трясло, шатало и кидало в стороны, поймать равновесие было нереально. А всё, что не получается с первого, ну хотя бы десятого раза, у большинства людей вызывает отторжение и нежелание продолжать.        На первых порах его сравнивали с канатоходцем, но Чонин попробовал и по канату ходить — там всё было совсем иначе. Канатоходец быстро находит точку баланса и лишь поддерживает её, а вот слэклайнер постоянно находится в поиске той самой точки идеального равновесия. Потому что стропа чутко реагирует на малейшее колебание, напряжение мышц и даже дуновение ветра.        Радости не было предела, когда родители разрешили тренироваться ему прямо возле дома, рядом над бассейном. Было что-то в балансировании над пропастью, пусть и ограничивалась она несколькими метрами до земли. В первый раз Чонин попробовал пройти хайлайн со страховкой, балансируя над кустами маминых роз, но кровь бурлила и требовала выхода адреналина.        И он попробовал без страховки. Так он получил первую травму — сломанную руку. Но гипс не остановил его, и он продолжил экспериментировать, хотя то, что страховка просто необходима на высоте свыше трёх метров, понял, ещё валяясь на траве и жмурясь от растекающейся по телу боли, пока мама причитала над ним, а Минсок молча закинул его на плечо и поволок к машине.        Пробуя вотерлайн, Чонин, удостоверившись, что Минсок не смотрит, решил пробежать по стропе быстро и без страховки, но отвлёкшись в прохождении, бултыхнулся в воду, окатив читающего книгу брата с ног до головы. Не спасли ни длинные ноги, ни природная гибкость — Минсок догнал и отвесил приличный подзатыльник, добавив пинок под зад.        И естественно, Чонин прыгнул в бассейн ещё раз, но уже специально, наслаждаясь перекосившимся от негодования лицом брата, пока он тряс стропу, пытаясь сбросить Чонина обратно в бассейн и отделать его, как следует. Но Чонин ловко балансировал, взмахивая руками, перепрыгивал с ноги на ногу и не давался. Пока Минсок не устал и не повалился в свой гамак, мокрый и злой.        Так незаметно для себя, Чонин пришёл к триклайну и трюкам. Сначала он пытался придумать своё, а потом засел за компьютер, открывая для себя новые и новые трюки, которые с лёгкостью настоящего мастера, делали парни немногим старше его. Не обошлось без массы ушибов, стёртых коленей и локтей, счёсов и растяжений.        Он попробовал слэклайн-йогу, быстро изучив все возможные асаны, которые можно было исполнить на стропе, но душа требовала адреналина, активности и подвижности. И тогда к статическим трюкам стал добавлять динамические, увидев которые, не только мама схватилась бы за голову. Совершенствуя навыки, Чонин старался не упасть в успеваемости, имея лишний стимул делать всё качественно и быстро, чтобы оставалось время на тренировки.        Восхищённые возгласы девушек и парней, что видели его тренировки, наблюдая, как гибкое смуглое тело выполняет немыслимые вещи с дрожащей стропой, его не заботили. Куда приятнее было, когда удавался тот или иной динамический трюк, который мог не получаться ни с десятого, ни с двадцатого раза.        Чонин жил на стропе. Будто он родился именно для того, чтобы балансировать, крутить сальто и садиться на шпагат. Вскоре он покорил сердца зрителей на смотре талантов, а потом позировал, надолго застывая в лотосе, полушпагате, самолёте, полном шпагате, нидропе, дропни, даблнидропе, гамбите. Так он засветился и попал на отборочные соревнования в сборную по слэклайну из города.        Но потом случилась авария, и он выпал на долгий год не только из слэклайна, но и практически из жизни. Боль не давала есть и спать, Минсок раздражал своей заботой, хотя сам нуждался в ней не меньше. Большой дом стал совсем пустым и пугающим. Чонин скатился в учёбе, выбросил стропы на улицу, к мусорным бакам, откуда их уволок Минсок и принёс Чонину. — Зачем? — Чонину самому от себя было тошно. Не хотелось ничего, и даже не хотелось это самое что-нибудь хотеть. — Затем, что тебе это нравится, — резонно, но бессмысленно заметил Минсок, ещё сильнее раззадоривая брата. — Нет. — А это тогда что? — Минсок кивнул на медали, грамоты, кубки и прочие награды. — Чонин, нельзя останавливаться. Остановка — смерть. — Значит, я умер. Уходи. — Родители не согласились бы. — Они мертвы! Пора уже привыкнуть! — Чонин кипел от ярости, его переполняли гнев и боль. Хотелось врезать брату от души, но ещё сильнее хотелось сделать больно, чтобы как у него болело, кровоточило и пульсировало. — Прости, что вишу у тебя на шее, а ты как старший вынужден тянуть меня. Ах да, конечно, родительский капитал, да и фирма тебе досталась, ты в шоколаде. Но без меня тебе было бы лучше, лучше бы я умер тогда. — Идиот, — фыркнул Минсок. — Никогда бы не подумал, что мой Чонин — слабак, он всегда шёл к своей цели, он мог довести до белого каления своими выходками, он, загипсованный, как заведённый лез на стропу, изучая новые и новые возможности своего тела. Чонин никогда не сдавался. Ты — не он.        Чонин опустил занесённый для удара кулак и всмотрелся в полные боли глаза брата, он не знал, что сильнее его ударило под дых, глаза Минсока, его слова, или понимание того, что брат прав от начала до конца. С того дня Чонин взял свою волю в кулак и медленно, но уверенно стал двигаться к своей цели.        С этого времени уже минул не один год, но на постоянные травмы Минсок реагировал все беспокойнее и беспокойнее. Потом правда в жизни Чонина появилась Сехун, которая обучала его танцевальным элементам сначала на полу, а потом уже смотрела за Чонином на стропе. Минсок хоть немного поутих, видя, что за младшим есть присмотр. И вот сейчас снова. Элементарная травма лодыжки на тренировке перед соревнованиями вызвала у Минсока переполох. Чонин понимал, что поломало их в аварии изрядно, а Минсок и раньше переживал за него, теперь же и вовсе не мог успокоиться, а тут ещё и мечта Чонина попасть на мировые соревнования. Минсока можно было понять, но бездействие на Чонина действовало, как мулета тореодора на быка.        Чонин снова смотрит в коридор, думая прошмыгнуть и хотя бы просто прогуляться, да почувствовать ветер в волосах, но как только он делает осторожный шаг из-за двери, раздаются голоса, которые точно направляются к его палате: — Ну, тебе и парнишка попался, — щебечет большегрудая медсестра. Та самая, которая ещё недавно пыталась навязать свою младшую сестру. Чонин хмыкает, вон как уцепилась за локоть Криса, наверно хочет ему и себя сосватать. — Дерзкий такой и наглый, хамовитый и неконтролируемый. Как ты только справляешься с ним? Он же невыносим. — Он неплохой на самом деле, — Крис ненавязчиво освобождает локоть и поправляет белый рукав. — Просто надо знать подход. — Ой ли… — машет на него рукой медсестра и заглядывает в глаза. — Всё, что в нём хорошего — красивущий до умопомрачения. Так бы и убила иногда за его слова, но не отнять — красавец. Хочешь не хочешь, а зависнешь. Я всё пыталась ему свою сестру описать, а он, нахал, заткнул уши наушниками и всё!        Чонин прикрывает дверь на мгновение, не собираясь дальше выслушивать нелепости и гадости, пытается сосчитать до десяти и дышать, как учили, но в следующую секунду распахивает её шире и щурит глаза на вмиг побледневшую медсестру, что с писком: «Ой, опять», скрывается за могучей спиной Криса. — Привет, — Крис кивает ему и берёт планшет с историей назначений с конторки. — Почему не в постели?        Чонин морщится, но не отвечает — Крис прав, хотя признавать это и нет желания — он молча прыгает на одной ноге к кровати и забирается на неё. Поджимает губы и ждёт, пока Крис осмотрит ногу, пробежит длинными пальцами по мохнатой лодыжке, прощупывая напряжённые мышцы и несколько десятков шрамов на коже. Медсестра пытается подойти, но тяжёлый взгляд Чонина её останавливает, и она, промямлив что-то непонятное, скрывается за дверью. — И откуда столько шрамов? — тихо спрашивает сам себя Крис, продолжая касаться напряжённых мышц. Длинные пальцы аккуратно растирают икру, а потом перебираются выше к колену. — Уважаемый врач, вы заделались массажистом? — интересуется Чонин нагло, хотя и осознает, что все манипуляции ему приятны. Вопрос, заданный, скорее, самому себе, он игнорирует. Отвечать, откуда столько травм нет смысла — всё сказано до него в карте. — Во-первых, я не намного старше тебя, можно и на «ты», хотя бы пока мы одни, — отвечает Крис, разминая чувствительное место под коленом. — Во — вторых, это — не полноценный массаж. У тебя мышцы очень напряжены. Скорее всего, из-за того, что так сильно хочешь отсюда сбежать, ты неосознанно напрягаешь ногу, заставляя мышцы работать. Поверь, не поможет. Лучше расслабь и позволь организму справиться самому, — Крис напоследок легко пробегается по ноге кончиками пальцев. — Сейчас должно стать легче. Судороги не тревожат? — Нет, — Чонин откидывается на подушку, поглядывая на Криса из-под длинной чёлки. — С чего бы такое внимание? — Просто интересно, — Крис пожимает плечами, что-то чиркает в карточке и уходит, не попрощавшись. — Вот жук, — Чонин недобро щурится, но ему нравится этот молодой врач, и с этим он ничего поделать не может. Хотя бы не лезет с расспросами и всякими советами, и то ладно.        Крис приходит на обход всегда в одно и то же время — часы можно сверять. Чонин ловит себя на мысли, что не может оторвать взгляд от лица и пальцев Криса, когда он поправляет очки в тонкой золотой оправе или ерошит волосы, сам того не замечая.        Чонин тяжело вздыхает вслед закрывшейся двери и вновь остаётся один. Одиночество, вроде, и неплохо, ему нравится, что не храпят на всю палату, не надоедают с разговорами и не ходят толпой родственники соседа, но всё же становится немного грустно, особенно, когда Сехун отвечает на сообщения кратко и быстро — у неё цейтнот, а Чонин от скуки на потолок готов лезть.        «Что делаешь?» — строчит Чонин и отправляет брату.        «Работаю», — прилетает ответ.        «Мин, забираю свои слова обратно, я тут сойду с ума».        «Подлечишь ногу и вновь в бой», — Минсок мог бы написать что-то колкое, как он умеет, но в переписке он всегда сдержан, отчего хочется вывести сильнее и посмотреть на реакцию. Почему-то брат не реагирует на его подначку, хотя Чонин крайне редко не держит слова или идёт на попятную. Слишком упрям.        «Мин, поговори со мной».        «Я занят, чудовище!» — мгновенный ответ. И почему он чудовище? Он же просто прелесть, какая гадость, а не чудовище. Но прилипшее однажды прозвище закрепилось и осталось с детства.        «А я нет. И всё из-за тебя», — Чонин ухмыляется и добавляет дурашливый смайлик.        «Вечером приеду, уши надеру».        «Нет, ты меня любишь, признай, ХЁН». Ответа нет, Чонин считает вслух. Пять, четыре, три, два, один.        Звонит телефон, и он радостно смотрит на перекошенное лицо брата, который не раз просил убрать эту дурацкую фотку с вызова. Но неумолимый Чонин лишь скалился и продолжал троллить. И сейчас Чонин смотрит на трубку с идущим вызовом и считает себя немножко отмщённым. Пусть побесится, ему тоже в больнице непросто.        Минсок ненавидит, когда Чонин называет его «хён», откуда это в нём, Чонин так и не разгадал, но когда есть настроение побесить брата, он умеет доводить, хотя и частенько потом огребает, но всегда веселится от души. Чонин мажет пальцем по экрану и невозмутимым голосом говорит «алло». — Чудовище, — шипит Минсок и сбрасывает вызов. — Да, я такой, — улыбается Чонин и вытягивается на кровати. Иногда ему просто необходима порция дурашливости, и раз уж прикован цепями к палате, то почему бы не получить удовольствие проверенным способом выводя брата.        Минсок всё равно понимает, что он не со зла, да и не сердится по-настоящему, скорее, поддаётся в игре. И Чонин готов спорить, сам удовольствие получает, иначе просто не ответил бы на сообщение, игнорируя или попросту не замечая до подходящего момента, но он ответил, а значит, игра продолжается.        К вечеру Чонину окончательно становится скучно, он доедает принесённую ему еду и пытается после подняться и походить хотя бы по палате, припоминая, что когда-то ему говорили, что надо потихоньку нагружать ногу. Первые четыре коротких шага нога, действительно, ему подчинялась, но вот на пятом Чонин неожиданно вскрикивает и приподнимает больную конечность, так как её простреливает адской болью. Чонин разворачивается и пытается допрыгать до кровати, но дверь в палату отъезжает и появляется Крис. Врач тут же хмурится, видя пациента не на кровати. — И почему мы опять стоим? — Крис быстро подходит к так и не успевшему дойти до кровати Чонину и, легко подхватив того поперёк пояса, доносит до осточертевшей лежанки. — Я ведь тебе говорил, пока лежать в постели. — Но врачи всегда говорят, что надо ноги расхаживать после травмы, — Чонин упрямо дёргает вверх подбородком, пока Крис усаживается напротив него за спинкой кровати притягивает к себе мохнатую конечность. — Но не в первые же дни, чудо, — Крис ухмыляется и скользит пальцами по мышцам выученными движениями. — Где болит? — Прямо в центре, — Чонин недовольно щурится, когда Крис подбирается ближе к стопе. — Очень полезная информация, — врач ухмыляется второй раз.        На миг в палате повисает тишина. Чонин кусает губы иногда от тонких иголок боли, что прошивают его ступню, а Крис с интересом разглядывает протянутую ему конечность. Чонин смотрит на свою узкую ступню с выпирающими косточками и перетянутую жилами, словно она не его. В этих длинных пальцах врача нога будто выглядит как-то иначе. Чонин уже готов взвыть от этих самых пальцев, что растирают ему мышцы, как неожиданно невыносимые ощущения сменяются на более приятные и колючая боль отступает. — И почему чудо? — недовольно выдыхает он, когда боль медленно уходит и появляется возможность говорить. — Чудо, в твоём случае, от слова «чудовище». Тебе подходит, — хмыкает Крис.        Чонин нервно дёргается, тянет ногу на себя, пытаясь вырваться из захвата Криса, но тот держит крепко и неожиданно подтягивает Чонина к себе ближе. Чонин в ответ сильнее дёргает ногу — и болью вновь простреливает, уходя по позвоночнику. Не удержавшись, Крис падает на Чонина, который едва успевает чуть отвести ногу в сторону, чтобы не травмироваться ещё сильнее, вовремя вырвав её из цепких пальцев.        Вот только теперь лицо Криса так непозволительно близко, что видно каждую шёлковистую, длинную и загнутую ресницу, несколько тёмных точек на чайной радужке, полные губы и след от прокола в ухе. По лицу растекается чужое дыхание, пахнущее мятой с лимоном. Чонин сглатывает и едва сдерживается, чтобы не податься вперёд.        Крис также внимательно смотрит на Чонина, чуть прищурив глаза за тонкими — скорее для имиджа, чем для коррекции зрения — очками. Чонин чувствует, что сердце ускоряется, не покоряясь его воле, и медленно доходит осознание, что весьма привлекательный врач лежит на нём и не думает даже вставать. И губы так близко, что хочется до них дотронуться хотя бы подушечкой пальца, проверяя их мягкость. — О, это же Энди Льюис, — внезапно говорит Крис, переводя взгляд выше и левее, и Чонин на секунду теряется, не сразу понимая суть вопроса. Крис отстраняется и указывает поверх головы Чонина. — Что? — всё-таки срывается с губ, прежде чем осознание происходящего доходит до Чонина. Он несколько секунд назад хотел поцеловать собственного врача, и пульс диким стуком отдаётся в висках, мешая думать. Это похлеще батбаунса на сто восемьдесят. — Я его знаю, он — первоклассный слэклайнер, — продолжает Крис, резко поднимаясь с Чонина и поправляя халат. — Ты слэклайнер? — неверяще спрашивает Чонин и садится на кровати, забывая мигом обо всём: о чудовище, о чуде, чужих губах и о боли. Он косится на стоящий неподалёку ноутбук и щурится. — Увлекаюсь, но не занимаюсь, — Крис окончательно приходит в себя и возвращает лицу равнодушное выражение. И как у него это только получается? — Ну да, для слэклайнера грузноват, — мстительно замечает Чонин, но себе под нос, стараясь не спугнуть случайную «жертву». — И давно ты им увлекаешься?        Крис на миг задумывается, нахмурившись, по лбу идут морщинки, и очки смешно сползают на кончик носа. Чонин склоняет голову к плечу, рассматривая врача. Этот экземпляр становится всё интереснее и интереснее для него. Уж чего-чего, а увлечения не слишком популярным экстремальным видом спорта от него не ожидал. К тому же знания имён слэклайнеров. — Кажется, уже лет пять, даже пробовал заниматься, дальше хождения по стропе, не ушёл, конечно. А потом времени не осталось, и учёба в медицинском меня поглотила полностью. — Всё настолько серьёзно? Я про учёбу. — Ещё как! — Крис присаживается на стул рядом с кроватью. — Ты учишься почти шесть лет, а потом ещё четыре по желанию, а когда приходишь, кажется, что ты не знаешь совсем ничего. Даже печально становится, — Крис шумно вздыхает и, приподняв очки, трёт чуть воспалившиеся веки, скорее всего, от усталости. — Я пойду, мне ещё надо в другие палаты заглянуть. Не изводи свой организм, чудо, и лежи в постели.        Крис наигранно грозит пальцем и вытаскивает из нагрудного кармана медицинского халата конфету. — Будешь хорошо себя вести, получишь ещё одну, — Чонин гневно смотрит на Криса из-под чёлки, но врач даже не обращает на него внимания и быстрым шагом выходит за дверь, не забыв оставить конфету рядом с Чонином на кровати. — Я ему ребёнок, что ли? — шипит Чонин и зло смотрит на конфету, будто она источник всех его бед и неудач. — Ещё и свалил на самом интересном месте.        Чонин шуршит обёрткой и кладёт конфету за щёку. По языку растекается кисловато-свежий привкус лимона с мятой. Чонин щурится и расплывается в улыбке — так вот чем пахнет от Криса всё время. Конфетки он любит, значит. Надо запомнить. Он достаёт телефон и строчит сообщение брату с просьбой привезти именно такие конфеты. Для уверенности даже фото обёртки прикрепляет, а потом тянет на колени ноутбук и включает выступление, продумывая связку.        Он полностью погружается в просмотр видео и не замечает, как на кровать приземляется Минсок с огромным пакетом. Достаёт фрукты, раскладывает на тумбе, конфеты кладёт прямо на клавиатуру ноутбука, и Чонин лишь под громкое «ээээй», понимает, что в палате не один. — Давно конфеты полюбил? — С сегодняшнего дня, — бурчит Чонин. — Ты принёс мяса? — Всего принёс. Тебе для восстановления нужно. — Или у тебя коварный план меня откормить, — Чонин с подозрением смотрит на высящиеся на тумбе лотки с едой и прикидывает, насколько брат его ненавидит, положив столько разнообразной еды и всего лишь один лоточек с мясом. — Кушай, кушай. Здоровее будешь, — Минсок хмыкает, потом смотрит на часы, и зачем-то оглядывается на дверь, в которой появляется симпатичный врач с высветленными волосами. — Ву не у вас? — интересуется он и как-то слишком странно смотрит на Минсока. — Нет, — отвечает Чонин и тянется к лотку с едой. — Он ещё не приходил. — Выздоравливайте, — дежурно прощается врач и скрывается из виду.        Чонин кладёт в рот первый ломтик мяса и счастливо жмурится, медленно пережёвывая ароматный и сочный кусочек говядины. Вот что Минсок умеет — так это готовить. Если бы готовка лежала на Чонине, они бы умерли с голоду от язвы из-за быстрозавариваемого рамёна или в огне горящей кухни. — Ты вообще как? Освоился? — Минсок ёрзает на краю постели и вновь смотрит на часы. — Немного. Я бы уже давно свалил, но уговор есть уговор, — Чонин недовольно морщится, понимая, что ещё несколько дней в неволе, и он на стены полезет. — Ты не забудь, что обещал в обмен, — Чонин щурится и тянется за новым куском, открывая попутно новый лоточек. — С тобой забудешь, — улыбается Минсок. — Ладно, я пойду, не хворай. Осталось немного отлежаться. Эх ты, чудовище, — Минсок легко ерошит волосы Чонина и с грустью закусывает губу.        Чонин, успевший набить рот кимчи с куском запечённой говядины, лишь кивает, но впрочем успевает заметить, как Минсок, выходя из палаты сворачивает в противоположную сторону от выхода. Это подозрительно, но желудок, изголодавшийся по мясу, имел в виду все тайны. — Вот точно пошёл к Крису, — Чонин машет рукой на странность брата и продолжает поглощать принесённые дары. — Ну что, пациент, как ваше «ничего»? — Ничего, — мямлит Чонин, глотая непережёванный кусок и глядя на врача. Значит ли это, что Минсок шёл не к Крису или же они уже поговорили? Ладно, разберётся. — Ух ты, — Крис смотрит на экран ноутбука и качает головой. — Это же ты? Именно в тот день, когда оказался у нас в отделении? — Ага, я, — кивает Чонин и старается незаметно спрятать пакет с конфетами под подушку. Судя по зачарованному взгляду врача, у него вполне удаётся. Конечно, кадр интересный — Чонин, застыв в воздухе, прогибается в спине, раскинув руки. Вот только откуда он знает, что это именно тот день? Ах да… Дурацкая привычка Сехун ставить даты на всех видео и фото, которую перенял и Минсок. — А можно чуть отмотать? — Почему бы нет, но ты унесёшь мой секрет с собой в могилу, — заговорщически шепчет Чонин, окончательно запихивая пакет с конфетами под подушку и чуть разворачиваясь на кровати, чтобы удобно поставить ноутбук. — Трюк на соревнования? — догадливо кивает Крис. — Рот на замке. Просто интересно.        Чонин отматывает видео на начало и нажимает «плэй». Крис устраивается на стуле рядом с кроватью и поправляет очки. Чонину нет смысла смотреть на экран, он знает свою связку наизусть, а вот наблюдать за изменением лица, за дрожью ресниц и отражением собственного лица в стёклах очков, весьма волнительно.        Искажённое болью лицо упавшего на землю себя видеть привычно, а вот Крис вздрагивает, поводит плечами, будто сбрасывая пронзительный холодок, а потом тянется к клавише и перематывает на начало. Смотрит раза три, прежде чем поправляет очки и спрашивает Чонина: — Взял элементы Танаки, Киношиты и Эрнандеса? Сложно вышло, — восхищённо выдыхает Крис, и Чонин не в силах отвести взгляд от вспыхнувших интересом глаз врача. — Плюс безбашенность Петруччи и Руса, — с улыбкой подтверждает Чонин, без чьих связок он не пришёл бы к придумке собственной. — Вот только элемент с приземлением с сальто на спину перемудрил. Мне кажется, что выход должен быть плавнее. Что если сделать ещё один кувырок? Смотри, — Крис перематывает видео и тычет пальцем в экран. — Когда выходишь из кувырка в дабл нидроп, это огонь, конечно, как ты вылетаешь в воздух с гамбитом, отдельные аплодисменты, — отвлекается он на миг, нажимая паузу, и сбито дышит, а потом продолжает: — А вот тут будто у тебя есть силы и энергия на кувырок, но ты сразу приземляешься на спину… Ты как полноценная сжатая пружина, но приземление выбивает дух, убивает энергию. Попробуй в следующий раз прыгнуть выше и прокрутиться в сальто либо сделать оборот корпусом. Что скажешь?        Чонин смотрит в экран и мысленно представляет всё сказанное Крисом, ставит видео на реплэй, попутно прокручивая в голове трюк, вертит сказанное так и эдак, перематывает по новой, анализирует и прикрывает глаза. С удивлением понимает, что предложение Криса не только не лишено здравого смысла, а вероятнее является идеальным выходом из связки. Либо трюк надо менять полностью от начала до конца. Чонин поднимает глаза — в палате темно, а за окном медленно занимается рассвет.        Желание опробовать трюк бурлит в крови, в голове всё складывается более чем идеально, и Крис прав, что непотраченная энергия слишком сильно ударяет его о стропу, потому он выпрыгивает в нидроп после приземления на спину не так уверенно, если бы сделал оборот или кувырок. Чонин под видео съедает всё, что принёс Минсок и с тоской смотрит на пустой лоточек от мяса, едва сдерживая желание вылизать его дочиста.        На процедурах Чонин вяло выполняет просьбы и зевает так, что кажется, ещё немного, и свихнёт челюсть. Приход Криса, завтрак и обед он успешно пропускает, сладко укутавшись в пелерину снов. Он не слышит ни вибрирующего телефона, ни убирающей палату санитарки. Во сне он докручивает сальто, отточенными движениями делает бэкфлипы и бэтбаунсит без напряга и сбитого ритма дыхания.        Вечером вместо Ифаня в палату заходит тот самый врач, что заглядывал вчера, буквально сразу же после осмотра появляется Минсок, и Чонин с интересом смотрит, как оба едва заметно меняются в лице, увидев друг друга. Что-то тут нечисто, но что конкретно? Может, на дух друг друга не переваривают? Или знакомы давно? Он обязательно разберётся, а пока его больше заботит инстаграм Сехун, в котором слишком много фотографий гибкого и смуглого мужчины, лет на семь точно старше самой девушки.        Ещё и отсутствие Криса напрягает и заботит куда сильнее, чем висящее в воздухе напряжение, исходящее от Минсока и врача, представившегося как Бён Бэкхён. Выглядит тот немногим младше Криса, и явно тоже совсем недавно был интерном. Но на прямой вопрос «Где Крис» не отвечает, лишь делает пометку в карточке и испаряется. — И что это? — интересуется Чонин, когда дверь за Бэкхёном закрывается. — О чём ты? — поднимает брови Минсок. Слишком естественно, потому Чонин убеждает себя, что просто он от скуки выдумывает себе всякие поводы сомневаться и находить несуществующее. Вот так, видимо, и хейтеры — от нечего делать догадки и козни строят. — Что происходит? — намекает Чонин, откусывая банан, не в силах дождаться, пока Минсок сам достанет еду. Лезть всё равно смысла нет — обзовут чудовищем, надают по шее. Надо терпеть и ждать, закусывая ожидание бананом. — Я замахался на работе, но приготовил тебе ужин, — Минсок успешно делает вид, что не понял сути вопроса и выкладывает новые лотки, заменяя ими пустые. — Мяса, так и быть, больше приготовил. Хотя ты хуже тигра, вся разница — что не полосатый. Точно, — Минсок плотоядно улыбается, склоняясь к самому лицу и щуря глаза, точь-в-точь, как у мамы: — ты — гепард, который ест столько мяса, сколько весит. — Ой всё, — делано дуется Чонин, но уже открывает лоток с мясом и блаженно давится слюной и первым куском свинины с апельсинами. — Послезавтра меня выписывают, готовься. — Эх ты, чудовище, — Минсок крадёт у Чонина из-под подушки конфету и расплывается в улыбке. — А ничего так, вкусно, можно и домой купить. Ладно, у меня завтра переговоры, надо поспать хорошенько. Не скучай, слэк и приключения ждут тебя. — Нельзя их заставлять ждать, — смеётся Чонин. Осталось всего совсем чуть-чуть — и долгожданная свобода.        Полночи он крутится, задаваясь вопросом, куда подевался Крис, но основной причиной становится, естественно, сон днём. Чонину нудно, и он пишет Сехун, пишет много, обстоятельно и детально. Хотя почти всю неделю можно вместить в краткие два предложения.        Утром на обход приходит всё тот же Бэкхён, немного помятый, но весьма довольный. Ногу он осматривает настолько профессионально, быстро стягивает фиксирующую повязку, пробегается пальцами, чуть двигает лодыжку и вновь фиксирует. Быстро, почти незаметно — пальцы кажутся волшебными, ни одной иголочки боли, никакого дискомфорта, в довершение пальцы чуть прохладные и приятно холодят кожу, нагревшуюся под повязкой.        Бэкхён уходит, а Чонин срывается следом и прослеживает путь врача, выглядывая из двери, вопреки грозному шипению медсестры, чтобы скрылся с глаз долой. Он полностью наступает на ногу, и пол приятно холодит голые ступни — тапочки он ненавидит от всей души. Бэкхён оглядывается и скрывается за дверью палаты. В коридоре подозрительно тихо, потому Чонин бредёт к кровати.        «Знаешь, брат, ты редкостный монстр. Мог бы не только еды привезти, но и выгулять меня», — Чонин пишет в пустоту, не ожидая ответа, но тот не заставляет себя ждать.        «Сказал бы, что времени в обрез, так и так знаешь. Но сам посуди, вывези тебя в коляске, ты бы свинтил без зазрения совести в ближайшие кусты, чтобы перемахнуть через забор. Сиди, осталось полтора дня.»        «Ага, отмазывайся, — улыбаясь, строчит Чонин, — не любишь меня».        «Люблю тебя, чудовище, люблю. А теперь всё — занят, прости».        Чонин улыбается и собирается написать Сехун, но сообщения не прочитаны, потому он решает дождаться ответа и потом уже писать что-то ещё. Он откровенно мается, задыхаясь в четырёх стенах, несмотря на свежий воздух из открытого балкона, он чувствует себя птицей, запертой в клетке.        Устав от пролёживания боков весь день: Чонин уже отжимался, приседал на одной ноге, резался в игры, но это осточертело слишком быстро. Он вновь листает инстаграмм Сехун и думает о том, что будь Сехун парнем, он бы обязательно влюбился в неё сильнее, чем в сестру и подругу, которая рядом постоянно. Но увы…        Значит, сообщения она не читает, а вот фото и видео выкладывает сколько угодно. Ещё и стори забиты под завязку. Так значит? Дурацкое чувство обделённости и забытости прорастает в Чонине слишком внезапно, но он гасит его в себе, не давая разрастись. От скуки чего только в голову не придёт.        Счастливая Сехун на фотографиях щурит глаза и смеётся, но больше фотографий с пейзажами и едой или другими участниками конкурса. Инстаграм обновляется — и на фото улыбается Сехун, а рядом стоит всё тот же смуглый мужчина и приобнимает её за талию. Чонин смотрит на обновление несколько секунд и отшвыривает телефон.        Он вспоминает, что это тот самый «о-боже-какой-мужчина» Юнхо, с которым Сехун познакомилась на соревнованиях. Хореограф оказался и впрямь привлекательным мужчиной, да и к Сехун неровно дышал, судя по тому, что в отличие от девушки смотрел не в камеру, а на неё.        Зря он согласился с Минсоком, зря поддался на уговоры. Четвертый день подходит к концу, а у него в голове только непробиваемый врач Крис Ву, счастливая Сехун, подозрительно задумчивый Минсок и полная бездеятельность. Самое время писать пособие: «Хотите убить Ким Чонина? Закройте его в комнате».        Добивает сообщение от Минсока: «Прости, сегодня никак не выйдет встретиться, еду передам курьером. Моё чудовище не должно голодать». Чонин кусает губы и думает, что мир решил свести его с ума от одиночества и бездействия. Была бы стропа, можно было бы заниматься, наплевав на вселенную, а приходится валяться и маяться от скуки.        Чонин щурится от злости, кровь кипит, сбежать хочется всё сильнее и становится немножечко плевать на обещание. Он идёт к балкону и распахивает дверь, смотрит на тонкие перила и улыбается. Развлечение он найти всегда умел, а адреналин требует выхода. Сквозь шум улицы, Чонин слышит визг медсестры, а потом тихое и спокойное замечание: — Спустись в комнату. — Не хочу. Я устал лежать. Мне необходимо движение. Прошу, пусть она заткнётся, — Чонин морщится, переступая ногами по тонким перилам, — раздражает.        Визг сходит на нет, и на балкон выходит Крис. Чонин краем глаза смотрит, как тот чиркает колёсиком зажигалки и затягивается сигаретой, щуря глаза от едкого дыма. Снимает очки и кладёт в верхний карман, одной рукой потирая глаза. Чонин балансирует на грани, делает разворот и идёт обратно. Ногу тянет ещё, но далеко не так, как раньше. Не будь уговора, он бы уже тренировался.        Крис прислоняется спиной к стене и из-под полуприкрытых век смотрит на Чонина, взгляд прожигает, но врач молчит, лишь курит и смотрит. Чонин в очередной раз разворачивается на перилах, отставляет прострелившую болью ногу, взмахивая руками, пытаясь найти привычный баланс. В одно мгновение Крис хватает его за руку и тянет на себя, отчего Чонин оказывается прижатым к врачу так плотно, как только мог мечтать, засыпая.        В живот Чонину суматошно толкается чужое сердце, своим стуком повторяя его сбитое сердцебиение. Не страх вывалиться с седьмого этажа, и даже не боль тревожат Чонина — а близость Криса. Его лица и губ, рук на бёдрах и горячего желания поцеловать, он чуть сползает в объятиях, обхватывает лицо Криса ладонями и целует горькие от дыма губы.        Языком Чонин ведёт по нижней губе Криса, коротким движением лижет верхнюю, и скользит внутрь напористо и рвано, понимая, что сейчас чудо закончится и больше никогда не повторится. Дыхание смешивается, отчего губы печёт ещё сильнее, чем от неуёмной чесотки из-за желания поцеловать.        Крис поначалу не двигается, но не отстраняется, не роняет Чонина, будто прислушивается к себе, а потом приоткрывает губы, втягивая нижнюю губу Чонина в рот и проводя по ней языком, пока Чонин толкается своим в рот, щекоча нёбо резкими движениями. Ногу сводит от боли сильнее, и Чонин коротко стонет в приоткрытый рот Криса. — Полегче, торопыга, — Крис подхватывает Чонина под бёдра крепче и медленно переступает порог балкона, забыв о выпавшей из рук зажигалке. — Где ты был? — Чонин недовольно кусает врача за нижнюю губу и вновь припадает к ним в чувственном поцелуе. — Один день отдохнул, второй день в другом отделении, а ты уже успел напугать доктора Бёна, — Крис легонько подкидывает вверх Чонина, чтобы не уронить своего пациента и донести до кровати без происшествий. — Чем это я его напугал? — Чонин показательно приподнимает одну бровь. — Не знаю, вот мне тоже интересно. Как спросил о тебе, так он дёрнулся сразу же, — врач бережно вносит Чонина в комнату, пока он позволяет себе то, о чём мечтал неполную неделю, и укладывает на кровать, Чонин тянет его на себя, укладывая на себя полностью. — Ничего не знаю, — Чонин замирает на мгновение, придумывая как получше подмять Криса под себя, не сделав хуже ноге и не угробив при этом врача, что под поцелуями становится податлив, как воск, но его мысли обрываются резкой болью и сдавленным шипением.        Крис мигом отстраняется и молча разминает сведённую судорогой ногу, нажимая и поглаживая, отчего нога сначала болит сильнее, потом немеет, и боль, наконец, отступает. Губы чуть припухшие от поцелуя манят ещё сильнее, и Чонин тянет Криса на себя, кошкой изгибается, подминая всё-таки его под себя, седлает бёдра и вновь припадает к губам, как к живительному источнику. — Чонин, — шепчет Крис, когда Чонин иногда отпускает его губы, — Чонин, успокойся. Если кто-нибудь войдёт… — но тот вновь вцепляется во врача, впивается в губы, от которых, кажется, он готов сойти с ума, -…то я вылечу из больницы. Успокойся, мой хороший…        Чонин нехотя отрывается от губ, чуть отстраняется, услышав призыв и почувствовав на голове длинные пальцы, которые успокаивающе поглаживают и перебирают его волосы. Он смотрит на лежащего под ним Криса и не может оторвать взгляда от потемневших карих глаз, в которых плещется, он уверен, такая же страсть, как и него самого. — Чудо, слезь с меня. Не заставляй пустить десять лет учёбы коту под хвост, — Крис вопреки своим словам аккуратно прижимается к уголку губ Чонина и скользит руками по гибкой спине. — Слезай, слезай.        Чонин пробегается глазами по лицу и нехотя сползает на кровать, выпуская Криса. — Соскучился, Чонин? — врач прищурившись, смотрит на пациента. — Ты — единственный, с кем тут вообще можно нормально поговорить. — А как же доктор Бён? — А что он? Он вообще со мной не разговаривает, даже от Минсока иногда шарахается. Уж молчу о том, что брат занят вечно, но хоть голодным не оставляет, и то хорошо, — тяжело вздыхает Чонин. — Да и приходить теперь стал совсем ненадолго, — добавляет следом.        Крис поднимается с кровати и одним жестом поправляет растрепавшуюся причёску, достаёт из нагрудного кармана очки и водружает их на нос. Они чуть покосились — дужка искривилась от падений на очки груза больше, чем докторская ладонь. — Если тебе интересно, то я тоже скучал. — Не хочешь посмотреть что-нибудь? — Чонин мигом переключается, когда слышит приятные слова от Криса, от которых так громко бьётся сердце, что кажется, слышно на всю больницу. — Хм, дай подумать. У меня сегодня выходной, и сейчас уже вечер. А завтра на работу с утра пораньше. Как думаешь, что я выберу? — Пойдёшь домой, да? — недовольно говорит Чонин, подтягивая к себе ноутбук. — Нет, неуёмный, — Крис смеётся, и Чонин невольно подвисает. Этот врач не только умеет холодную маску носить! Неожиданное и приятное открытие. — Я с тобой останусь. Тем более домой мне слишком долго ехать. Давай я принесу нам что-нибудь попить. На первом этаже очень даже неплохой автомат с напитками. Тебе какой вкус? — Безалкогольный мохито. Погоди, а меня не возьмёшь с собой? — Сиди тут уже, ногу береги. Скоро буду, — Крис одним движением поднимается со стула, на котором до этого сидел, и выходит за дверь.        Чонин улыбается своим мыслям и, включив ноутбук одной кнопкой, быстро выводит его из спящего режима. Интересно, какие фильмы любит Крис? «Точно что-нибудь про супергероев», — хмыкает про себя Чонин и углубляется в поиск фильма. Но его усилия прерываются знакомым голосом, звучащим из-за двери. — Минсок? Что он тут забыл? Может, решил мне сюрприз устроить, да напоролся на кого-нибудь? Надеюсь, он не в костюме клоуна из «Оно», — бубнит Чонин себе под нос и осторожными шагами тихонько пробирается к двери, толкает её и выглядывает в коридор. Вокруг ни души, и только где-то издалека, из-за поворота, слышится голос брата, который перебивается изредка вторым каким-то знакомым, и Чонин на несколько секунд зависает, вспоминая.        Стараясь сильно не шуметь, Чонин подходит до чуть приоткрытой двери маленького кабинета, который, скорее всего, служит подсобным помещением. Он заглядывает внутрь и видит Минсока, который стоит к нему спиной и громко разговаривает с доктором Бёном, тем самым, который осматривал Чонина, пока не было Криса. — Почему ты меня избегаешь? — голос Минсока наполнен необъяснимой и незнакомой Чонину дрожью. — А что ты хочешь от меня? — зло шипит Бэкхён, но глаза явно говорят об обратном, во всяком случае, Чонин в этом уверен. — Мы с тобой давно не виделись. У меня своя жизнь, у тебя своя. Ты решил, что можешь с лёгкостью исчезнуть и появиться вновь… — доктор Бён заламывает тонкие пальцы и смотрит на Минсока взглядом полным боли. — Я не исчезал, я попал в аварию! Родители погибли, весь груз компании упал на меня, я просто не мог… — А ты мне об этом сообщил? — в голосе всё больше звенит обида и упрёк, плечи Минсока опускаются, он будто делается меньше с каждым словом, а Бэкхён продолжает. — Написал хоть одно сообщение или слово? Сказал, что у тебя погибли родители? Нет! Ты просто пропал! Я не знал, что делать! Я даже прибегал к тебе домой чуть ли не каждый день в течении месяца, но либо дверь была закрыта, либо меня отправляли назад. Я в курсе, что ты скрывал наши отношения от всей семьи, поэтому Чонин знать не знает, кто я такой. Но неужели…я не заслужил хотя бы одного слова, чтобы знать обо всём этом? — Бэкхён, прости, — голос брата тихий, даже ломкий, как в тот день, когда он сказал, что теперь их осталось двое. — Я очень сильно виноват перед тобой. Мне было сложно перестроиться, мы долгое время с Чонином провели в больнице, и даже там я должен был принимать решения, которые прежде лежали на родителях. Это непросто, — Минсок делает шаг к Бэкхёну, но тот отступает. Чонину хочется вмешаться, подтвердить каждое слово брата, но он по-прежнему стоит у приоткрытой двери, не в силах сдвинуться с места. — Я выкинул всех из своей жизни, пытаясь справиться с болью и ответственностью. Помогал и себе, и Чонину. А когда очнулся — понял, что был не прав, и сразу же кинулся тебя искать. Я пытался тебя найти, но телефон у тебя новый, судя по всему, да и квартиру съёмную ты тоже сменил. Как я мог найти тебя, Бэкхён? — Захотел бы нашёл, — замечает Бэкхён, щуря глаза. — Ты — большой босс и мог бы обратиться к детективу. Да я сильно и не скрывался. — Бэкхён, послушай меня! — Минсок резко подходит к доктору, заставляя того вжаться в стену, хватает того за плечи и встряхивает. — Пожалуйста, не гони меня. Я всё также люблю тебя и буду любить. — Замолчи… — доктор шипит и пытается оттолкнуть от себя мужчину, но тот внезапно обнимает Бэкхёна и только сильнее прижимает к себе. — Очень сильно люблю, Бэкхён, — шепчет Минсок, склоняясь к лицу доктора. — Минсок, не трогай меня, — Бэкхён пытается сбросить с себя крепкие руки, применяет захват, но и Минсок не промах — тоже занимался единоборствами, потому высвобождается из захвата. Бэкхён пытается лягнуть Минсока коленом в пах, но его сопротивление прекращается, когда Минсок всё-таки целует его губы.        Чонин, ставший невольным свидетелем такой сцены, разворачивается и стремительно уходит обратно в палату. Он никогда прежде не задавался вопросом, почему Минсок до сих пор один, брат отмахивался от вопросов своей занятостью, а Чонин не лез. Значит, у Минсока был парень, и он молчал о нём. Хм…интересно.        Сказать, что возобладало чувство природного такта не стоит. Чонин просто теряется, он понимает, что войдя сейчас в подсобное помещение или просто выявив своё присутствие, ничем не поможет, лишь усугубит ситуацию. Хотя кровь кипит и хочется высказать обоим всё, что он о них думает.        Чонин залезает на кровать и хмурится. Он давно не ребёнок, да и ему всё равно женщину или мужчину Минсок приведёт когда-нибудь к ним в дом, в качестве своей второй половинки. Но почему брат так упорно молчит об этом сейчас? Ведь Чонин может помочь. Или не может? Во всяком случае, принять и не осуждать точно сумеет. И вообще зачем соврал? Зачем сказал, что не приедет?        Снова хмурясь, Чонин смотрит на телефон, может позвонить? Лучше не надо, сейчас Минсоку точно не до него. Может, потому брат молчал, зная его характер? Ведь Чонин любил залетать в комнату без стука и обрушиваться всем своим весом на занятого брата. Ведь могло выйти и так, что Минсок был не один, но ни разу ни с кем он его так и не видел. В отличие от Минсока, не единожды ставшего свидетелем любви младшего брата на неподходящих для того поверхностях и комнатах.        Не находя себе места ни на кровати, ни на стуле, Чонин всё-таки выходит на балкон, надеясь, что хоть свежий воздух поможет расставить все мысли по местам. Брата особо и не в чем винить, он прав, на него свалилась грандиозная ответственность не только за компанию, но и за него, младшего брата, которого он опекает даже больше, чем нужно. Но вместо этого Чонин видит Минсока, который широкими шагами пересекает больничный двор и садится в свою машину. — Даже не зашёл, — бурчит Чонин, понимая и в то же время обижаясь на брата за секрет. — Ты чего опять на балконе? — голос Криса неожиданно раздавшийся из-за спины, вырывает Чонина из мыслей и заставляет сжать перила. Он печальным взглядом провожает машину брата и бросает через плечо: — Проветриваюсь. — Второй раз я тебя снимать не буду, — смеётся врач, ставя на стол принесённые напитки. — А я сам спрыгну ещё и сальто какое-нибудь сделаю, — скалится Чонин, скорее просто из-за того, чтобы Крис не увидел, что с ним случилось что-то, и как напряжены его нервы. — Ты уже выбрал фильм? — как ни в чём не бывало, продолжает Крис, совсем не замечая каких-либо перемен. — Да. Смотрим «127 часов» или «Белый плен»? — Чонин вопросительно смотрит на Криса и ждёт ответа. — Любишь собак? — тут же спрашивает врач, приподнимая бровь. — Да, — тихо вздыхает Чонин и мостится на кровать, уступая место и Крису. Ставит на столик ноутбук и включает его. — Но, к сожалению, завести пока не могу, у Минсока аллергия на собачью шерсть, как у мамы… — Тогда «Белый плен», — легко соглашается Крис, и у Чонина разливается тепло в груди. Мелочь — а забота приятна, пусть даже такая пустяковая. Ведь Чонин любит оба фильма, но выбор в его пользу греет сердце.        Крис щёлкает выключателем, и комната погружается в полумрак, освещается лишь кровать от ноутбука, стоящего на навесном столике. Сначала они сидят в тишине, и кажется, что каждый думает о своём. Чонин чувствует чужое тепло боком, оно медленно ползёт по телу, согревает озябшие от сквозняка пальцы травмированной ноги. Но Чонину не хочется вставать и закрывать окно, чтобы не нарушать момент некоей интимности, когда рядом с его рукой Крис перебирает от переизбытка чувств простынь.        Пальцы едва-едва касаются его руки, скорее всего, Крис даже не замечает этого, и тогда Чонин расслабляется окончательно и укладывает голову на грудь врача, не отвлекаясь от просмотра. Он видит в тёмном экране, как Крис переводит взгляд на его голову, умостившуюся на нём, и медленно кладёт руку на макушку, начиная медленно перебирать волосы. Чонин жмурится — приятная ласка всегда расслабляла, вот только от длинных пальцев Криса в собственных волосах становится жарко.        Это не похоже ни на гибкие пальцы Сехун, которая часто успокаивала его неугомонную натуру, ни на Минсока, когда они, запуская пальцы в волосы и массируя кожу головы, не брезгуя влажными от пота прядями, просто старались угомонить разошедшегося Чонина. Он не всегда видел предел своим трюкам, выкладывался на сто с лишним процентов, и лишь Сехун или Минсок вот такой незатейливой лаской остужали пыл, позволяя расслабиться и передохнуть.        Крис неспешно касается не только прядей, вызывая едва ли не кошачье урчание, но и невесомо поглаживает кожу по кромке волос, и Чонин вскоре теряет связь с реальностью, закрывая глаза и подаваясь под чуть прохладные пальцы. Он упускает сюжет фильма, укладывается удобнее, приобнимая Криса поперёк груди у укладывая ногу сверху. Для верности. Чтоб не сбежал.        Чонин не хотел признавать, что влюбился в холодного интерна ещё тогда, когда тот умело накладывал гипс, несмотря на возражения и подколы. Было что-то в нём такое притягательное, хотелось раскусить. Увидев Криса спустя годы, Чонин не смог противиться желанию стать ближе, и внимание со стороны Криса, ответившего ему взаимностью, заставляло сердце биться ничуть не слабее, чем когда удавался особенно сложный и опасный трюк.        Сердце приятно сжимается от близости и интимности происходящего, ещё вчера он и подумать не мог, что будет лежать на одной кровати с внешне холодным врачом, а тот ещё и волосы перебирать будет, не противясь заброшенным конечностям. Гормоны медленно, но уверенно начали бурлить, и Чонин не в силах сдержаться, отчётливо мурлычет и тут же напрягается, широко открывая глаза. — Ты почти мурчишь, как довольный кот, — тихий бархатистый голос Криса прокрадывается к Чонину сквозь пелену расслабленности и медленно растущего желания поцеловать ещё раз манящие губы врача. — Тебе так нравится? — Очень, — голос Чонина звучит хрипло, и ему кажется, что выдаёт с головой. — Но это слишком. — Почему? — Крис опускает голову ниже, пытаясь заглянуть Чонину в глаза, но тот вертится и утыкается носом в широкую грудь врача. — Что случилось?        Чонин поворачивается, заглядывая в карие с тёмными точечками в радужке глаза Криса, и резко подаётся вперёд, неистово целуя полные губы, о которых все мысли, даже обида на брата, отступает. Крис обхватывает гибкое тело и притягивает к себе ближе, зарываясь пальцами одной руки в волосы, а второй чуть сминая футболку на пояснице. Чонин в ответ льнёт ближе, подтягиваясь на сильных руках выше к врачу. Ловкие смуглые пальцы зарываются в высветленные волосы и поглаживают, Чонин неспешно начинает массировать напряжённые мышцы шеи, слегка растирая их и щекоча короткими ногтями, стараясь принести ещё больше удовольствия. И это ему удаётся, когда Чонин слышит тихий вздох Криса. — Нравится? — с улыбкой шепчет Чонин. — Очень, — отвечает быстро Крис и притягивает его к себе ближе, и целует уже сам. Чонин спешит ответить и окончательно взбирается на Криса, забывая о фильме и ноутбуке.        Дыхание смешивается, Чонина обхватывает жар желания и азарт, Крис поддаётся, приоткрывает завесу былой холодности, пропускает язык в рот и позволяет сжимать пальцы на боках и шее, и везде, куда они только ухитряются добраться. Целуются они довольно долго, но так страстно, что Крис пропускает одну руку Чонина у себя под рубашкой, а вторую внезапно обнаруживает, когда половина пуговиц уже расстёгнута. — Подожди, — Крис пытается сопротивляться, но в ответ слышится недовольное шипенье.        Затем следует довольно ощутимый укус за нижнюю губу, который тут же смазывается юрким языком, который будто заглаживает свою вину, не давая Крису опомниться, Чонин вновь углубляет поцелуй, оглаживая обнажённую грудь врача. Он чувствует, как Крис неожиданно выгибается от такой простой ласки и в ответ запускает руки под свободную больничную пижаму Чонина. Пальцы Криса аккуратно исследуют молодое тело, ощупывают осторожно, словно боясь навредить, каждый сантиметр горячей кожи. — А это что такое? — спрашивает Крис, вновь прерывая поцелуй. Чонин нехотя отрывается от губ и непонимающе смотрит на врача. — Где? — Чонину сейчас совсем не хочется отвечать на какие-то пустые вопросы. — Вот здесь, — Чонин чувствует, как Крис осторожно чертит пальцем под соском с правой стороны. — Это… — Чонин пробегается глазами по лицу Криса, ощущая шрам непривычно толстой гусеницей на своей коже. — Это после аварии, в которой погибли родители.        Чонин покусывает губы, отводя глаза, а после и вовсе закрывая их. Сколько времени прошло, а он всё никак не свыкнется с мыслью, что части семьи больше нет, и что именно они, сыновья четы Ким стали наследниками большого состояния и компании. Повисает тишина, в которой слышно лишь сбитое дыхание. — Сильно болело? — Крис продолжает гладить грудь Чонина, совершенно осторожно касаясь и уделяя особое внимание тому месту, где неровно срослись ткани. — Я не помню, — Чонин хмурится, понимая, что всё возбуждение от внезапных вопросов Криса сходит на нет. Он не отодвигается лишь потому, что слишком погрузился в прошлое. — Минсок вытащил меня из перевёрнутой горящей машины, когда я уже отключился. — Прости, кажется, я разворошил твои болезненные воспоминания, — Крис смотрит виновато, но его руки не прекращают тёпло ласкать кожу груди.        Чонин справляется со сбившимся дыханием и пытается забыть всплывшие перед глазами картинки. Слишком яркие, слишком болезненные, слишком… Чонин погружается всё глубже, не в силах противиться ужасным воспоминаниям. Крис неожиданно приподнимается, вынуждая Чонина удивлённо отпрянуть. — Я помогу тебе, — Крис несильно толкает Чонина на спину и приподнимает полы, а потом и расстёгивает пижаму, тут же припадая губами к плоскому животу. — Ужасно худой, тебя совсем не кормят? — Я ем за двоих, — ворчит Чонин, но откидывает голову на подушку и медленно расслабляется, позволяя Крису выводить на своём животе пухлыми губами немыслимые узоры. Руки Чонина сами непроизвольно вновь вплетаются в волосы Криса. — Тут же одни мышцы, ни капельки жира, — замечает вновь Крис между поцелуями. И Чонин вновь пытается ему ответить и даже прочитать лекцию, что если бы он не был слэклайнером, то возможно и был бы мягким, но давится воздухом, когда Крис добирается до шрама, а потом нарочито медленно обводит языком сосок.        Чонин вдыхает шумно воздух и выгибается, первый раз ощущая подобную ласку. Несмотря на то, что партнёры у него были прежде, доставлением удовольствия обычно занимался Чонин, и никто не удосужился тронуть столь чувствительное местечко, которое так просто нашёл врач.        Крис тем временем продолжает исследовать грудь Чонина, его руки скользят по бокам и вновь возвращаются к плечам, чуть разминая и стягивая рубашку пижамы к локтям. Чонину откровенно становится жарко, когда он ощущает, с какой непередаваемой нежностью Крис выцеловывает, а затем вылизывает шрам и переплетения мышц на груди и животе. Он откровенно стонет и тянет Криса на себя, в который раз впиваясь в полные губы.        Такие манящие и влекущие губы, за которыми он не раз следил влюблёнными глазами, даже когда полностью это отрицал, пререкаясь с интерном, он желал потрогать их хотя бы пальцем или исследовать губами. Понимая, что уже не сдержится, Чонин пытается перетянуть Криса под себя, как неожиданно дверь ползёт в сторону. — Ой… — сдавленно слышится от двери. Чонин поворачивает голову на звук и видит доктора Бёна, который смотрит на них огромными глазами. Крис тут же подскакивает и пытается соединить полы рубашки, одним широким движением накрывая полуобнажённого Чонина краем пледа. — Я буду снаружи, — выпаливает Бэкхён и скрывается за дверью, Крис тяжело вздыхает и начинает медленно застёгивать пуговицы. Он не смотрит на Чонина, сосредотачивая всё своё внимание на дрожащих пальцах. — Чёртов Бён, — выдыхает Чонин и бьёт кулаком по кровати. Он и с Минском успел «пообщаться» и теперь решил «угодить» Чонину? В отличие от Криса желания одеваться нет, кровь бурлит и пульсирует в висках. — Да чего ты. Мы сами виноваты, потеряли контроль. Я пойду, нужно поговорить с Бэкхёном, — Крис последним жестом поправляет волосы и выходит из палаты, прикрывая дверь.        Чонин некоторое время лежит на кровати, пытаясь погасить разгорающуюся в сердце ярость, стараясь переработать её, побороть, он выходит на балкон и дышит полной грудью, стараясь успокоиться, но болезненно щурится от остро впившегося в ногу металла.        Он склоняется и смотрит на металлическую зажигалку, которую обронил Крис, когда ловил его, падающего с перил балкона. Неосознанно Чонин кидает зажигалку на рюкзак, лежащий на запасном стуле, подходит к двери и прислушивается. Но там тихо, слышны лишь шаги и разговоры персонала. В палату входит медсестра, чтобы поставить успокоительный укол, и Чонин непривычно молчаливо подставляет ягодицу, зло кусая губы.        Помаявшись ещё, в который раз пересекая палату, Чонин наконец, обессилено падает на кровать и натягивает плед на плечи. В душе бушует тайфун, Чонин хочет высказать всё Минсоку, а затем ещё и Бэкхёну, и в довесок Крису. Он и Сехун сказал бы пару ласковых, но он держится. Из последних сил, но старается. Поэтому Чонин пытается уснуть и перебороть свою злость, чтобы никому не нахамить и не махать кулаками.        Пребывание в больнице вымотало его до предела, нет желания ругаться и выяснять отношения, хотя, кажется, это единственное, что ему доступно на самом деле. Ограниченный в подвижности, общении и тренировках, Чонин медленно переваривает самого себя, он сдерживает свои мысли, свои действия и свои желания. Иногда ему кажется, что всё — просто затянувшийся кошмар, и он вскоре проснётся и рассмеётся.        Уснуть спокойно не получается, обрывки воспоминаний, куски снов и ошмётки произошедшего за день сменяются слишком быстро, он беспокойно ворочается, едва не скрипя зубами и сжимая в кулаках плед. Криса всё нет, искать его дремлющему Чонину неохота, поэтому злость на брата и доктора Бёна вплетается в сны. И лишь когда ночное небо начинает светлеть, Чонин, наконец, проваливается в долгожданное беспамятство, надеясь, что утром его отпустит.        Но утром вместо Криса приходит ненавистная медсестра, которая будит его слишком слащавым голосом с просьбой глотнуть осточертевшие таблетки. Чонин злобно зыркает на неё, вынуждая дамочку побледнеть и просто ткнуть ему в руку стеклянную колбочку с таблетками и сунуть стакан с водой. Взгляд мечется в сторону уже закрытой двери, но та не открывается, и высокая фигура врача не появляется. Чонин проглатывает таблетки, быстро запивает и тут же откидывается обратно на кровать, поворачиваясь спиной ко входу.        Днём Чонин снимает фиксирующую повязку и разрабатывает ногу сначала понемногу, проворачивая её на весу, наступая на кончики пальцев и на полную стопу, потом и полноценно напрягает её, нагружая и перенося вес. Это единственное, чем он может заняться, изнемогая от тишины: Сехун не онлайн, Минсок игнорирует сообщения, Крис пока так и не появился.        Солнце клонится к вечеру, а Чонин понимает, что его скоро разорвёт от переполняющих его эмоций. Он никогда не вымещал зло на вещах, но сейчас очень хотелось бы разбить что-нибудь о стену или тренироваться до посинения, чтобы мысли вылетели из головы, чтобы отпустило наконец. Он мечется по палате как тигр в клетке, а потом бредёт к двери.        Здесь в больнице Чонин стал невольным слушателем стольких разговоров, что уже не боится подслушать новый, поэтому почти расслабляется, когда слышит своё имя из уст всё той же приставучей медсестры, которая не даёт Чонину покоя то капельницами, то уколами, то проверкой выпитых лекарств. Будто он ребёнок и не может с элементарным справиться. Хорошо ещё не лезла с вопросами самоудовлетворялся ли он с утра и сколько раз испражнялся в сутки.        За дверью никого нет, и Чонин бредёт по отделению, не переживая, что могут на него вызвериться санитарки — ему даже стало бы легче, нахами он в ответ. Из-за угла слышно, как Крис разговаривает с кем-то. Чонин выглядывает и видит, что возле врача стоит всё та же несносная медсестра, до Чонина доносится лишь кусок её фразы: — … этот несносный Чонин. — Прекрати уже, — ворчит Крис, перебирая папки на столе. Чонин смотрит из-за угла и думает, что пора уходить. — Ооо, — счастливо тянет медсестра, сверкая глазами, будто перед ней открылась сокровищница Али Бабы, — У тебя шуры-муры с Чонином? — Нет у меня никаких отношений с пациентом, — огрызается Крис и хлопает всей стопкой папок об стол так, что обиженно бренькает подпрыгнувший стационарный телефон. — Да ладно тебе заливать, — продолжает медсестра, — ты же знаешь, я — могила, никто не узнает. Он же красив и привлекателен, не верю, что… — Чонин ещё слишком юн, — едва ли не шипит Крис, — нас ничего не связывает. Он для меня никто, просто пациент, сколько можно…        Чонин разворачивается на пятках и устремляется прочь. В голове бьётся одна только мысль — просто пациент. Просто пациент. Чонин рывком стягивает больничную одежду, едва не разрывая её пополам, кое-как втискивается в свою привычную, натягивает кроссовки на босу ногу и выглядывает в коридор. Видит, как к палате идёт Крис, и резко захлопывает дверь, осматриваясь.        Подпирает стулом ручку двери, шарит взглядом вокруг, скидывает в рюкзак ноутбук и бутылку с водой. Выходит на балкон и перевешивается через поручни и повисает на руках, нащупывая ногами перила балкона предыдущего этажа. Переносит тяжесть на ноги и, балансируя, быстро движется вниз, повторяя несложный трюк. Сверху раздаётся крик и ругань, но Чонин уже прячется в густых зарослях кустов, скрываясь не только в роскошной зелени, но и вечерних сумерках.        Врали, всё врали о природном магнетизме и врождённом обаянии, иначе не вышло бы всё вот так. Нелепо, непонятно, глупо. Чонин ещё утром веривший в то, что неравнодушен Крису, сейчас бредёт, куда глаза глядят, лишь бы подальше от больницы, что сводила с ума почти целую неделю, подальше от Криса, который оказался слишком манящим, подальше от всего. Он слишком жестоко обманулся и поверил в то, что невозможно.        Внутри что-то кусается и ворочается, норовя вывернуть душу наизнанку. В горле противно и мерзко скребётся, куда хуже, чем было в ангину, которую Чонин мог не пережить, душит, кромсает когтями. Боль не острая, скорее тупая, но она долбит и долбит о своды черепа, о клетку ребёр, будто душа старается пробиться на волю, сбежать подальше и быстрее, впереди Чонина, опережая и избавляясь от боли навсегда.        Чонин останавливается от резко сигналящей машины и растерянно оглядывается — он забрёл в единственный район, где ему всегда могли помочь. На него наваливается разом весь городской шум, глушит и раздражает. Чонин направляется к знакомому дому, но окна не горят, тогда он хлопает по карманам, но телефона в них нет. Он чертыхается и плетётся к тайному месту, нашаривая ключ от квартиры, кивает соседке и открывает дверь.        Соседи привыкли, что Чонин часто бывает у Сехун, но бурчали негромко и без особого желания, только если Чонин оставался на ночь или умудрялся влезть к ней через балкон. Но они с подругой по большому счёту вели себя прилично, сразу же открывали двери вездесущим бабулям, выглядели при этом всегда прилично и чаще всего пили чай на диване в кухне, обсуждая идеи.        В квартире пусто и темно, Чонин хмурится, пытаясь вспомнить, что говорила ему Сехун о своём возвращении, но мысли путаются. Он безжалостно сминает задники кроссовок и плетётся на кухню, падает на любимый диван и поджимает колени к груди, укладывая на них подбородок. Даже если Сехун приедет через неделю, Чонину всё равно. Ему нужна тишина, покой и забвение. Не хочется ничего.        Чонин понимает, что Крис и Минсок поставили на уши всю больницу, но думать об этом ему совершенно не хочется. Он сворачивается ещё больше в клубок и пытается унять разбушевавшееся сердце. Нога покалывает от неожиданных нагрузок, но Чонин предпочитает о ней забыть, хотя боль и тянет тонкие ниточки всё выше, охватывает голень и поднимается к колену.        За своими печальными мыслями он мечтает провалиться в сон. Но вчера забыться помог укол, сегодня же его нет, да и душевная боль в разы сильнее, чем раздражение от несостоявшегося секса. Вот только вся активность сходит на нет, шевелиться не хочется, лишь внутри бьётся боль, которую Чонин держит, не отпускает и не позволяет вырваться наружу.        Чонин устало смотрит на мигающие на микроволновке часы и мысленно ругает Сехун — а могла бы выдернуть штекер из розетки. Мелочь — а экономия. Но судя по тому, что даже любимый цветок не поставлен в тазик с водой, Сехун собиралась впопыхах, явно кем-то из подруг подгоняемая. Чонин поднимается, чтобы набрать в лейку воды и полить несчастный цветочек, повесивший листья и склонившийся набок.        По ходу дела он набирает воды в чайник и нажимает кнопку. Полив цветок, Чонин напрягается, слыша, как щёлкает замок и оборачивается на звук. Из кухни отлично видно входную дверь, вот только в её проёме возникает два силуэта, освещённые светом из общего коридора, причём так горячо целующихся, что Чонин едва не роняет лейку из рук.        Сехун тянется к выключателю, включая свет, и мужчина, целующий Сехун замирает, глядя на замершего с лейкой в руках Чонина. Чонин хлопает глазами, все невесёлые мысли куда-то улетучиваются, и он отвечает на прямой взгляд, не опуская глаз. Юнхо и правда красив, Чонин умеет признавать привлекательность мужчин, и он очень подходит Сехун, рядом они выглядят почти как с Сехун с ним. Юнхо такой же гибкий и смуглый. И где-то в глубине сердца простреливает острой иголочкой ревности. — Это кто? — Юнхо не выглядит раздосадованным, скорее заинтересованным. Он возвышается над медленно поворачивающейся румяной от смущения Сехун и с интересом удерживает взгляд Чонина, оценивая взъерошенные волосы, мятую футболку, босые ноги и лейку в руках. — Это Чонин, мой друг, — поясняет Сехун и стреляет глазами по Чонину, ох и глазищи, могла бы — дыру прожгла. — Что ты тут делаешь? — Мне просто надо было побыть одному, и я вспомнил, что твоя квартира пустовала, — Чонин ставит лейку на подоконник. Шумит закипающий чайник и щёлкает кнопка, будто разряжая обстановку. — Юнхо, — хореограф подходит к Чонину, протягивает руку, и Чонин её пожимает, отмечая силу пожатия. — Что-то ты темнишь, — Сехун бросает взгляд на Юнхо, который смотрит не менее подозрительно в ответ, и едва заметно кивает на Чонина.        Юнхо усмехается и садится на диван в неосвещённой кухне, Сехун смотрит на Чонина с прищуром, оценивая внешний вид, Чонин быстро включает свет в кухне и идёт к чайнику, чтобы отвлечься самому и не дать Сехун сделать поспешных выводов. — Да мне даже интересно теперь стало, — хореограф скрещивает руки на груди, и Чонин понимает, что ему откровенно нравится этот мужчина. Конечно, он не такой, как Крис, чтобы Чонин полностью мог им заинтересоваться, но кажется, это то, что нужно Сехун, для того, чтобы быть счастливой. — Да чего тут интересного, — ворчит в ответ Чонин, наливая чай себе и Сехун. — Вам какой? — Мне зелёный, и давай на ты, — Юнхо с интересом смотрит то на него, то на Сехун и закидывает ногу на ногу. Хоть драться не лезет — и на том спасибо, хотя колючий взгляд неприятно холодит кожу между лопаток. — Ага, — к Чонину неожиданно подходит Сехун и резко вдыхает носом, едва не зарываясь носом в волосы на макушке. Чонин дёргается и проливает немного кипятка на руку. Взмахивает обожжённым пальцем и укоризненно смотрит на подругу. — Ты сбежал из больницы? — шипит Сехун. — Опять? Что на этот раз ты повредил? — она хмурится и всем видом напоминает закипающий чайник, Чонин на всякий случай отодвигает чашки подальше. — Из какой больницы, что ты придумываешь? — Чонин пытается нахально обмануть девушку, но та не зря столько лет влюблена в него и знает как облупленного. Он отодвигается от неё, жалея, что не залез в душ вместо того, чтобы смотреть в пустоту. — Больничный запах всегда въедается настолько сильно, что смывается даже не сразу, — Сехун вцепляется в запястье хищной птицей и с придирчивостью осматривает его с ног до головы. — А от тебя так сильно пахнет больницей, что судя по всему ты сбежал ночью. Умница, Чонин!        Чонин замечает, как Юнхо заинтересованным взглядом пробегается по Сехун, потом снова возвращается к Чонину, его бровь медленно ползёт вверх, и Чонин сдаётся. Бессмысленно отпираться, Сехун всё равно понимает его, вот только присутствие Юнхо останавливает её от рукоприкладства. — То есть ты мне всю неделю лапшу на уши вешал? — злится Сехун.        А Чонин едва сдерживается, чтобы не поцеловать её в нос — самый действенный способ, чтобы заставить её замолчать и потерять мысль рассуждений. Но Юнхо тормозит не только Сехун в желании надавать Чонину по шее, но и его, чтобы не применять запрещённые приёмы. Даже на плечо взвизгнувшую подругу не закинуть, чтобы потом сбросить на кровать и встать в героической позе победителя джунглей. — Что у тебя? — Сехун наступает, а Чонин отступает шаг за шагом. Без возможности воздействовать на Сехун, становится неуютно. — Растяжение, — Чонин недовольно зыркает на Сехун и с надеждой смотрит на появившееся между подругой и столешницей пространство.        Чонин проскальзывает в образовавшуюся щель, но всё равно получает ощутимый подзатыльник от Сехун, а Юнхо на его реплику присвистывает и вставляет свой комментарий: — Такие травмы самые опасные — кажется, что они не страшные и быстро заживают, а если забросишь — вырастут в большие проблемы. Как хореограф говорю тебе. — Знаю, — не удерживается от недовольства Чонин. — Придурок, — бурчит Сехун, ставит перед ними чашки с чаем и сахар кусочками в открытой сахарнице. — Я переодеваться, не скучайте. — У меня соревнования на носу, — вздыхает Чонин, помешивая ложечкой сахар в чае, и грустно смотрит на кружащийся в чашке водоворот. — До сих пор не хватает финальных штрихов, чтобы сделать программу идеальной. Надо доработать трюк… После соревнований можно и передохнуть. — Какой целеустремлённый, — Юнхо одобрительно кивает головой. — Но даже с лёгким растяжением стоит отсидеться ещё неделю, а у тебя, похоже чуть хуже, чем ты говоришь, — Юнхо отхлёбывает чай и, заметив, как тяжело вздыхает Чонин, сменяет тему: — Чем занимаешься? — Слэклайном. — О, слышал о таком, — Юнхо заинтересованно кивает. — В Японии как раз хайлайнеры развлекали толпу.        Чонин с улыбкой кивает и пускается в длинный рассказ о слэклайне, о профессионалах, о разных трюках, о стропе и разных отличиях от других. Юнхо слушает с интересом и не перебивает, когда же Чонин рассказывает о том, как он научился вплетать танцевальные движения в свои связки, хореограф и вовсе хватает и пожимает руку изумлённому Чонину. — Ты — большой молодец! — Юнхо искренне восхищается, и Чонину становится гораздо легче от тёплых карих глаз, что смотрят на него с безграничным уважением. — Мальчики, может, ужин? — вернувшаяся Сехун нетерпеливо стучит пальцами по столу. — Чонин, хватит уже забалтывать моего…        Но реплику девушки прерывает звонок в дверь. Чонин щурится на Сехун и оглядывается на окно. Если бы не разнывшаяся нога, он уже б перемахнул через подоконник на пожарную лестницу. Потому что Чонин догадывается, кто в такое время может звонить в дверь Сехун. Соседи обычно скребутся в дверь, постукивая в притолоку, а звонок слишком настойчиво тренькает.        Чонин с грустью смотрит, как Сехун открывает дверь. За ней ожидаемо оказывается Минсок. Но он не кричит, не ругается, просто выглядит неестественно бледным, и морщинка меж бровей выглядит как зарубка. Он молча проходит в кухню, протягивает руку Юнхо и согласно кивает на предложение Сехун налить чаю. — Как соревнования, понравилось в Японии? — Мин устало трёт переносицу и не смотрит на Чонина, но зато буквально впивается взглядом в Сехун. — Очень даже, — девушка ведёт бровью, поглядывая на Чонина, а потом на Юнхо, не зная, что делать. Чонин опускает глаза, сам понимая, что ничем не поможет. — Обзавелась приятными знакомствами? — Минсок многозначительно смотрит на Юнхо, и тот расплывается в улыбке, согласно кивая и разряжая обстановку. — Обоюдно приятными, я бы сказал. Сехун имеет врождённый талант, как и Чонин. — Защищаете? — Констатирую факт, видел несколько видео, Сехун показывала, хвасталась, какой у неё друг, и давай на ты, — Юнхо переводит взгляд с одного брата на другого и вновь улыбается. Чонин с Сехун одновременно краснеют до кончиков ушей. — Вот только соревнования не всегда идут на пользу, иногда они ломают, и надо иметь силы и поддержку, чтобы поднять голову и двигаться дальше, несмотря на поражение. — Если я не выйду в финал, я могу больше и не пытаться, — устало говорит Чонин, поглядывая на севшую рядом с хореографом подругу, — мне уже восемнадцать, а время слэклайнеров ограничено, если тебя не заметят, так и останешься любителем. — Всё дело в том, что он ещё не прошёл в олимпийский? — Юнхо наливает новую порцию чая и с удовольствием отхлёбывает ещё. — Не только, триклайн — дело молодых, старше тридцати пяти нет ни одного слэклайнера. Тут или лови волну, или не высовывайся в более серьёзный спорт. — Ты молодец, — уверенно перебивает Минсок, — и ты вырвешься в победители, только надо чуть переждать, чтобы травма не дала о себе знать в самый неподходящий момент.        Чонин удивлённо смотрит на брата, отмечая уверенность тона, но и крайнюю усталость и вину. Он должен был позвонить, написать, не заставлять его переживать. Запоздало колет в груди, и Чонин вздыхает. Что сделано, то сделано. Прав он или нет — уже неважно. — Прости, — шепчет Чонин, но Минсок лишь кивает, благодарит за чай и поднимается. — Спасибо за гостеприимство, удачи и до встречи, — Минсок устало поднимается из-за стола, затем смотрит на Чонина, и он не может не послушаться.        Покидая квартиру Сехун, Чонин пару раз порывается что-то сказать, как-то прикоснуться к Мину, сказать, что он сожалеет, но брат выглядит таким уставшим, что, кажется, любое слово только ещё больше сделает ему лишь больнее. Всю дорогу в машине висит удушающая тишина, от которой Чонину хочется выть, это ещё хуже, чем слышать упрёки. Минсок ведёт машину как всегда уверенно, но не в сторону больницы, и Чонин украдкой смотрит на брата.        Когда же машина тормозит рядом с домом, который, как Чонину кажется, он не видел целую вечность, то Минсок так же молча вынимает ключи из зажигания и выходит. Чонин следит за ним внимательно и выходит, понимая, что в машине ему вечность не просидеть. Рядом с воротами кто-то стоит, и Чонин оглядывается, рассматривая человека. — Что он здесь делает? — в спину брату шипит Чонин. Минсок устало оборачивается и непонимающе смотрит, а потом переводит взгляд на стоящего у закрывающихся ворот Бэкхёна. Он стремительно проходит к врачу. — Бэкхён, не сейчас, — доносится безжизненный голос брата, но Чонин стремительно разворачивается и шагает к дому. — Ничего, — зло бросает Чонин, — разбирайтесь.        Он разблокирует входную дверь привычным кодом дня свадьбы родителей, и поднимается по лестнице, отмечая, что Бэкхён всё-таки входит в дом, судя по приглушённым голосам в прихожей. Добравшись до своей комнаты, Чонин падает на кровать, с долей осторожности укладывая травмированную ногу — вроде бы не ноет, но всё равно лучше поберечь. С завтрашнего дня, можно уже и тренировки начинать, а пока пусть отдохнёт. Хотя мысль о том, что правы все — и ногу надо поберечь ещё пару дней, не даёт покоя.        Из гостиной слышатся голоса, но Чонину совсем не хочется туда идти, чтобы вновь подслушивать, ему и так хватило этого всего в больнице. Чонин лежит на кровати и думает о том, как всё по-идиотски вышло, может, надо было вообще не соглашаться с братом и отлежаться дома? Хотя кому он врёт? Кто б отлежался? Он? Мысли клубятся, к ним приплетается воспоминание о Крисе, и Чонин бьёт кулаком в подушку.        Горло высушивает жажда, а в комнате не наблюдается ни одной бутылки. Хотя у него привычно стоит хотя бы одна, Чонин чертыхается, поднимаясь с кровати и понимая, что ему придётся идти за водой на кухню, которая рядом с гостиной. Он старается идти как можно тише по ступенькам, чтобы не привлекать внимания, поэтому до него долетают тихие реплики Бэкхёна: — …поцеловал и убежал. Я не ожидал от тебя такой наглости!        Чонин всё же бросает любопытный взгляд в гостиную. Бэкхён в огромной толстовке, рукава которой натягивает на пальцы, и вовсе не похож на сурового врача, а скорее на обычного студента. Минсок без официального костюма тоже походит на себя самого года четыре назад. Минсок пытается что-то ответить, но замечает Чонина, который чуть прихрамывая, пытается ускользнуть от внимания. Чонин отмахивается и крадётся дальше, стараясь не сильно наступать на больную ногу. — Чонин, стой, — Минсок спешит за ним. — Нам всё-таки нужно поговорить. — Ты занят, — сквозь зубы выдавливает Чонин, находя в холодильнике бутылку с водой. — Для тебя нет, — Минсок кладёт руку на плечо Чонину и чуть сжимает. — Нет, ты занят даже для меня, — повторно бросает Чонин откидывает от себя крышечку бутылки, припадая к горлышку. — Да что с тобой?! — Минсок опирается на столешницу и сжимает пальцы на краю, даже костяшки белеют. — Что ты опять рычишь, как дикий зверь? Я ещё должен перед тобой извиниться? Я весь вечер тебя искал чуть ли не по всему городу, до этого сорвался с важной встречи, и ты тут стоишь и не можешь мне нормально даже ответить?        Чонин, наконец, отпускает бутылку и зыркает на брата злым взглядом. Минсок стойко выдерживает и смотрит в ответ не менее гневно. В Чонине кипит негодование, обида, злость и чувство вины, бурлит так, что клокочет и грозит вырваться наружу таким яростным потоком, за который будет стыдно не один месяц, но Чонин скрипит зубами, стараясь сдерживаться. — Разберись сначала с врачом, что сидит у тебя в гостиной, — почти рычит он и собирается направиться к себе, но Минсок останавливает его, хватая за плечо. — Ты так и будешь бегать от проблемы? — Что тебе надо от меня? — шипит Чонин, стараясь выкрутиться из захвата, хотя и понимает, что это, по сути, бесполезно. Минсок не зря имеет кучу наград и грамот за победу в соревнованиях — держит умело, надавливая на болевую точку так, что немеет рука и из пальцев выпадает бутылка. — Чтоб я был послушным мальчиком? Лежал в больнице когда велят и пил молоко с мёдом на ночь? Идеальнее было бы и мальчиков не любить, но видимо, это у нас семейное, не так ли, братец? — Чонин… — Что Чонин? Сколько лет уже Чонин, — Чонин болезненно кривится, но остановиться уже не в силах. Он разворачивается и смотрит на вошедшего Бэкхёна. — А тебе что здесь надо? Вечно лезешь, когда не надо…        Удар Чонин не замечает — Бэкхён бьёт без замаха, но так сильно, что на миг в глазах темнеет, и Чонин оступается, едва успевая чуть отставить ногу, прострелившую болью. Если бы не Минсок, вовремя поймавший его, Чонин умудрился бы и спиной влететь в мраморную столешницу. Чонин встряхивает головой, и несмотря на гул, злость отступает, он смотрит на платок, что протягивает Бэкхён и молча прикладывает его к разбитой губе.        Минсок бросает на пол тряпку, тут же потемневшую от количества воды, и достаёт лёд из морозилки. Чонин медленно сползает на пол, усаживаясь поудобнее и с удовольствием укладывает больную конечность на влажную тряпку. Бэкхён осторожно трогает ногу Чонина и, не дождавшись ни упрёка, ни злобного фырчания, медленно начинает разминать натруженные мышцы. — Ну, теперь, кажется, нам точно всем нужно поговорить, — замечает Минсок и аккуратно прикладывает лёд к лицу Чонина, а потом и вовсе садится рядом, опираясь спиной о кухонную тумбу, как и Чонин. — Судя по всему, ты уже всё понял, что я и Бэкхён, когда-то встречались, потом из-за смерти наших родителей, я… — Да, не рассказывай и так всё знаю. Слышал ваш разговор в больнице, не специально, конечно, — Чонин фырчит, отбирая лёд из руки брата. — И ты мне соврал. — Вот же ж чудовище, — вздыхает Минсок и устало трёт затылок. — Я не знал, как тебе рассказать обо всём, слишком много всего свалилось на нас, да и учиться заново ходить — намного важнее, чем раскрытие тайн, — Минсок пожимает плечами, бросая на Бэкхёна редкие взгляды. — Поэтому решил сначала подготовить почву, а тут ты сбежал с больницы. Куда тебя понесло вечером? — Он вошёл в палату без стука. В общем, прошу прощения за доставленные неудобства, — Чонин дёргает больной ногой, от чего Бэкхён хмурится, но ловит обратно за большой палец и вновь возвращается к своему занятию. — У тебя мышцы тут как камень, поэтому не двигай, а то зажму болевую точку — на ногу с неделю встать не сможешь, не беси, — Бэкхён исподлобья смотрит на Чонина. — И я не специально тогда вошёл в палату. — Проехали уже, — перебивает Чонин и откидывает голову на дверцу тумбы, закрывая глаза. Какая уже теперь разница? Минсок недоумённо смотрит, но ничего не спрашивает.        Бэкхён заканчивает массаж и усаживается рядом с Минсоком прямо на пол. Так они и сидят в тишине на полу кухни, слушая, как тикают большие напольные часы в гостиной. Злость медленно уходит, сменяясь даже не раздражением, а апатией. Реально, какая разница, если всё равно всё было не так, как казалось. Нужно идти вперёд, к своей цели. Часы отсчитывают три часа ночи, и Чонин вздрагивает, прислушиваясь.        На полу, держась за руки, дремлют Минсок с Бэкхёном, да и спина у Чонина изрядно затекла, видимо, тоже задремал в раздумьях. Он поднимается и плетётся в гостиную, не сильно нагружая ногу, и возвращается с пледом, чтобы укрыть брата и его парня. Будить он их не рискует, чтобы не согнать сон, а сам медленно поднимается в комнату и падает на кровать.

***

       Вопреки своему желанию Чонин всё же бережёт ногу и не сразу возвращается к полноценным тренировкам, нагружает её с умом, не так, как раньше. Он очень хочет попасть в список слэклайнеров Gibbon, чтобы позволить мышцам подвести его в самый неподходящий момент. На тренировках не обойтись без Сехун, что снимает его на видео, рядом с ней по вечерам часто возникает Юнхо, а иногда и Минсок с Бэкхёном, ободряюще свистят и хлопают в ладоши, и Чонин всё чаще улыбается: видеть счастливой Сехун и брата — истинное удовольствие.        На следующий день после побега Чонин находит зажигалку Криса в рюкзаке, он и забыл, что поднял её. Первое желание — зашвырнуть её подальше, но он опускает занесённую руку, и долго смотрит на металлический бок зажигалки, лежащей на ладони. Медленно сжимает кулак, собираясь оставить её себе, как напоминание о том, как ошибался относительно Криса.        Сначала Чонин не может принять Бэкхёна, всё ещё злясь на того, за случай в больнице, но потом Минсок не выдерживает и загоняет их в кухню, где они за пивом для старших и безалкогольным мохито для младшего обсуждают и разбираются во всех недомолвках между ними. — В тот злополучный вечер я зашёл в палату, узнав, что Крис в свой выходной пришёл на работу и хотел обсудить ситуацию с Минсоком, — Бэкхён прячется за высоким бокалом, делая несколько глотков. — А потом, застукав вас целующихся, предупредил Криса о том, чтобы тот был поаккуратнее, и не так откровенно светился в больнице с пациентом — ведь это грозит увольнением или серьёзным выговором. — Кто бы говорил — фыркает Чонин, — сами целовались и выясняли отношения, чуть ли не у всех на виду, — за что получает подзатыльник от Минсока и усмешку от Бэкхёна. — А тут ещё эта медсестра языкастая, чего не увидит, додумает, и всё — ищи свищи ветра в поле, — Бэкхён встряхивает чёлкой и допивает бокал залпом, удивляя Минсока. — Так что ты бы уже простил Криса, а то ходит тенью по больнице. — Сам разберусь, — Чонин делает аккуратной глоток мохито и щурится от кисло-сладкого привкуса с прохладной мятной свежестью. — Не лезьте ко мне с этим, — звучит угрожающе, и больше они эту тему не поднимают.        Соревнования всё ближе, а лишние секунды между прыжком и приземлением Чонин заполняет air grab, даже не пытаясь опробовать предложение Криса. Он слишком зол на него и на себя, чтобы вот так легко ввести в программу трюк. Потому останавливается на этой связке и не заморачивается ровно до того момента, когда на соревнованиях предыдущий конкурсант едва ли не в точности повторяет связку из пяти трюков.        Рядом сквозь зубы ругается Сехун, Чонин бы запаниковал, но ведущий объявляет его имя — и Чонин отбрасывает всё, одним прыжком оказываясь на стропе. Ветер шумит в ушах, стропа гудит под ногами, отдаётся упругой вибрацией во всём теле. Сейчас Чонин не видит даже рядом стоящую Сехун, не то, что первый ряд, в котором сидят Минсок с Бэкхёном и Юнхо, без которого Сехун, явно, из дома не выходит.        Здесь и сейчас существует только он и пружинящая стропа, его умение, талант и отточенное мастерство. Он не слышит ни восторженных возгласов зрителей, ни комментариев ведущего, сдобренных неудобоваримым для непосвящённых количеством непонятных названий трюков, даже ветер словно куда-то запропастился, Чонин слышит лишь биение сердца и слабый гул стропы.        Выходя из предпоследней связки, он решительно меняет амплитуду, разгоняя тело, раскачивая стропу так, что сквозь стук в ушах слышит испуганный вскрик Сехун, та понимает, что Чонин что-то задумал, но ни остановить, ни помешать не может. Это время Чонина, нравится ей или нет. Вместо того, чтобы дотронуться до ног в воздухе, как было задумано, Чонин проворачивается в умопомрачительном бэкфлипе, замирает в воздухе, на миг ослеплённый сотнями вспышек фотокамер, успевает сделать оборот корпусом и приземляется, победно улыбаясь.        Такой связки до него не делал никто, она слишком непростая в исполнении, бэкфлипы с оборотами после нескольких сальто и батбаунсов может делать только безумец. Чонин не уверен, что сам же повторит её. Ему до нельзя интересно, как выглядит трюк на фото и на видео, но острая боль пронзает ногу, и улыбка медленно сползает с лица.        К нему подбегает Сехун и виснет на шее, и Чонин с трудом сдерживается, чтобы не зашипеть. Просто переносит вес на другую ногу и смотрит на судей, что совещаются, обсуждая последние выступления финалистов. От него уже ничего не зависит, но сердце заполошно бьётся, когда начинают объявлять результаты. Услышав своё имя, Чонин непонимающе смотрит на взвизгнувшую от счастья Сехун, потом на выкрикивающих его имя зрителей, но девушка толкает его в спину, и Чонин, осторожно ступая, подходит к постаменту, взбираясь на ступеньку с цифрой один.        Вспышки, букеты, кубок и сертификат, а также пожатие рук, предложение контракта, о котором он так мечтал, успех оглушает, и Чонин механически улыбается, машет рукой, а сам чувствует, что на грани потери сознания. Всё буквально плывёт перед глазами, и он неспешно уходит от толпы, плетётся по направлению к номеру, в котором ночевал перед выступлением. Ему срочно нужно прилечь и размять мышцы ноги, иначе его просто стошнит от боли, и медали, и даже победа пройдут стороной, и он не успеет и не сумеет ими насладиться, как следует.        Чонин замирает на углу отеля, придерживаясь рукой за стену, и охает, когда оказывается на руках у Криса. Сначала он дёргается, пытаясь освободиться, но Крис держит крепко, ещё и зубы возле уха клацают. Ну, вот это наглость! Кто кусаться тут должен, так это он, Чонин, а не Крис. — Тихо ты, — шипит Крис, пытаясь удержать вьюном крутящегося в руках Чонина. И совсем тихо шепчет: — Укушу, как пить дать. Несносный. — Я тебе что? Принцесса? — не уступает ему Чонин и пытается извернуться, но ногу вновь прошивает болью, и он замирает, стискивая зубы. — Настоящее чудовище, — согласно бурчит Крис, удобнее перехватывая Чонина. — Номер комнаты? — Восемьсот одиннадцать.        Крис легко заносит Чонина в лифт, вызывая недоумённые взгляды персонала, когда те протягивают ему ключ от комнаты. В кабине стоит тишина, Чонин мучается от боли в ноге и пытается сконцентрироваться лишь на ней, а не на том, что в руках Криса тепло и, кажется, надёжно. Он всё равно зол на него и совершенно не понимает, к чему все эти забота и некоторая нежность, сквозящая во взгляде. — Отпусти уже меня, — рычит Чонин. Крис в ответ спокойно фыркает.        Лифт тормозит на восьмом этаже, Чонин делает новую попытку выбраться из рук врача, и тот подчиняется, аккуратно опуская его на пол. Чонин, прихрамывая, устремляется к своему номеру, не забыв грубо выдрать ключи от комнаты из руки Криса. — Стой, чудо, — Крис идёт следом. — Отстань, — гневно бросает Чонин. — Нет, ты меня выслушаешь, — Крис дёргает Чонина за руку, разворачивая к себе. — Что на тебя нашло? Почему ты сиганул через балкон из палаты? — Ты сказал, что я для тебя никто, — шипит Чонин. И неясно то ли от новой порции боли, то ли от злости. В груди вновь плачет душа, особо ярко ударяя по сердцу после победы. — Когда это я тебе такое говорил? — удивляется Крис и оглядывается в комнате, видимо, собираясь присесть, но так и остаётся стоять. — Этой грымзе сказал, не мне, — зло выплёвывает Чонин, садится на кровать и тянется к тумбочке за обезболивающей мазью, ловит насмешливый взгляд врача и почти вскипает, но видит на тумбочке оброненную тогда в палате зажигалку Криса, с которой он не расставался со дня побега, и едва слышно добавляет: — С вашей больницей совсем крышей съехать можно…        Крис пропускает мимо ушей то, что Чонин подслушал разговор, он подходит ближе и смотрит поверх очков с нескрываемым интересом, хотя голос становится на полтона выше, когда он начинает говорить, и Чонин всматривается в его лицо, пытаясь понять, говорит ли врач правду. — А что я должен был сказать? Что влюблён по уши в несносного пациента, который поставил на уши всех? — Да прям уж так, — Чонин открывает мазь и пытается нанести, как Крис вытягивает из его пальцев тюбик и, чуть присаживаясь, сам наносит на травмированную ногу. — Вот же упрямец! Говорил беречь ногу, все мышцы сковало, теперь не промнёшь. — Обойдусь без твоей помощи, — Чонин пытается выдернуть ногу и даже подключает вторую для помощи, пытаясь оттолкнуть Криса. Но тот ловит обе ноги и резко опрокидывает Чонина на кровать, забираясь следом сверху. — Упрямец и баран, — Крис нагло улыбается и целует сопротивляющегося Чонина. — Слезь с меня, — Чонин хоть и сильный, но столкнуть Криса не может, как бы ни хотел, тот вцепился похлеще клеща, зафиксировав тело Чонина крепкими бёдрами, а потом прижимает руки к постели, а ноги переплетаются с длинными конечностями Криса в бесплодной попытке освободиться. — Сначала нужно выслушать других людей, чтобы потом уже обижаться на них, а не делать преждевременных выводов, — Крис усмехается, наблюдая на попытками Чонина выбраться, и вновь впивается в уже покрасневшие губы. — Ещё поучи меня, — мычит Чонин в ответ. В какой-то момент он умудряется высвободить больную ногу, но при попытке пнуть ею Криса, лодыжка сигналит новым приступом боли. Чонин хмурится и прикусывает губу, сдаваясь. — Чудовище, — шепчет Крис на ухо и нежно кусает его. Затем садится и возвращается к начатому массажу. — А сейчас закрой рот и слушай. И не спорь, — тут же добавляет врач, видя реакцию Чонина. — Я не вернулся тем вечером к тебе, и не пришёл с утра, потому что опасался навлечь на себя невесть какую репутацию. Бэкхён, он… — Эту часть можешь пропустить, я знаю уже всё, — Чонин скалится, когда Крис активно разминает лодыжку и проходится как раз по болевым точкам. — Вот упрямец, всё знал и не пришёл, — Крис усмехается, но рассказ продолжает: — А тот разговор с медсестрой был просто обычным трёпом и не предназначался для твоих ушей. Я мог ей сказать, что угодно. Поверь, если бы я стал доказывать обратное, то затронули бы не только меня, но и тебя. А мне не хотелось, чтобы ты внезапно стал думать о чём-то ещё, кроме своего обожаемого слэклайна. — Всё сказал? — Чонин скрещивает руки на груди и хмуро глядит на врача. — Всё, — Крис в последний раз пробегается пальцами по мохнатой ноге от колена до пятки и встаёт с кровати. — Если захочешь меня найти, знай, я всё в той же больнице, буду тебя ждать.        Крис кивает на прощание и направляется к двери, широко её открывает и почти выходит за порог, как Чонин подхватывается с кровати и стремительно разворачивает врача к себе, прижимает его к косяку, больно целуя, чуть прикусывает нижнюю губу, оттягивая, и держит цепко, хотя Крис и не пытается вырваться. — Прости, — шепчет Чонин, — прости, — с нажимом добавляет он ещё раз и переключается на шею, на этот раз уже целуя нежно, словно извиняясь за себя и своё поведение. — Неужели чудовище приручили? — смеется Крис, глядя на Чонина, лукавым взглядом. — Я не чудовище, а чудо. Ты сам так говорил, — бросает Чонин, впиваясь по новой в полные губы, стирая улыбку поцелуем.        Чонин целует подрагивающий от смеха кадык, сжимает пальцами бока под свободной футболкой, забирается под неё, оглаживая кожу, и Крис перестаёт смеяться внезапно, пытаясь поцеловать тоже. Но Чонин упирается лбом в его лоб и несколько долгих секунд смотрит в глаза, и лишь потом целует так, что Крис невольно вжимается в него всем телом. — Упс, — раздаётся совсем рядом. Крис и Чонин неохотно отрываются друг от друга и смотрят в сторону звука. В коридоре, рядом с открытой дверью стоят Минсок и Бэкхён, не знающие куда себя деть от смущения. — Ну, уж нет. На этот раз мы закончим! — ворчит Чонин, затем тянет Криса в комнату и захлопывает дверь перед их носом.        Следом отчётливо щёлкает замок, пресекая любые попытки проникнуть к ним в комнату. Все поздравления и возлияния потом, а сейчас Чонин медленно разворачивает Криса спиной к кровати и неспешно — шаг за шагом — подводит и опускает на постель. Прижимает своим весом и, кусая мочку, сквозь зубы шепчет: — Не уйдёшь.