Cross my heart, hope to die To my lover, I'd never lie He said «be true,» I swear I'll try In the end, it's him and I
Гамору никогда не учили лгать. Она и сама толком не знает, почему скрывает от всех — а особенно от Питера — черные с золотом буквы на запястье. Только чувствует, что должна. Так проще. Так безопаснее. Никаких ненужных расспросов и разочарованных взглядов. Это не вранье. Она просто не говорит всей правды. А потом в их корабль врезается он. Одна из тех случайностей, от которых жизнь разом летит кувырком. Она ощущает это, едва прикоснувшись к его руке. Тепло, пронизывающее до самых кончиков пальцев, словно кто-то маленькое солнце в груди зажег. Она слышала, именно так и бывает, когда встречаешь предназначенного. Он, видимо, почувствовав то же самое, мгновенно срывается, вскочив на ноги, дышит почти судорожно, поворачиваясь к ним. И только взгляды зацепляются, сплавляются, как раскаленная сталь, — солнце в груди ярче вспыхивает, и «Бенатар» вдруг почему-то кажется теснее. Ну вот, и способности Мантис не пригодились, насмешкой отзывается в уголке сознания. Потом, уже наедине (хотя наедине на этом корабле — понятие весьма и весьма относительное), он признается, что давно мечтал отыскать свою предназначенную. Что почти отчаялся. Она в ответ рассказывает, что лишь эти самые золотисто-черные буквы, опоясывающие запястье — «Тор Одинсон» — делали жизнь у Таноса не такой уж ненавистной. — Покажи, — говорит он хрипло и вглядывается в свое имя на ее коже, наверное, добрых полминуты, и пальцы его все еще немного дрожат, когда он мягко сжимает ее руку, а затем ведет к щеке. Гаморе (не ее) вина обжигает горло, не давая сглотнуть, — ее отец убил его брата и уничтожил половину народа, после таких потерь и умом тронуться недолго. А он верит — как, как, он может ей верить, они, черт возьми, едва знакомы — он смотрит так, будто она центр его вселенной, и глаза его выбивают из легких последний воздух своей кристальной чистотой. При этом она каким-то образом чувствует: он не настаивает. Не принуждает. У нее — семья, пусть шумная и порой надоедливая, а у него нет даже дома, нет больше никого. Кроме нее. Она делает шаг и осознает только, когда их дыхания смешиваются. Его борода слегка щекочет ладонь — от этого почему-то хочется улыбнуться. В голове стучит: не время, не время, не время, их главная забота — Танос, надо не дать ему завладеть камнями… Но он — все, что она видит, слышит и осязает. Однако жаркая тишина тотчас рассыпается вдребезги после того, как он неожиданно озвучивает ее мысли: — Сейчас не время, — и отстраняется, заставляя зачарованность единством развеяться космической пылью. Уже собираясь лететь за новым оружием вместе с Ракетой и Грутом, он ловит ее взгляд в последний раз, и совершенно иррациональное желание не отпускать его жжет где-то в районе солнечного сплетения. Гамора мысленно встряхивается, сосредотачиваясь на Забвении и будущей миссии. Вселенная действительно не могла найти лучшего момента, чтобы свести их. Танос чертовски хорошо умеет загонять в угол. Нащупывает слабые места и давит, давит, пока они не вскрываются кровоточащими ранами. Она готова умереть, лишь бы он не получил того, что хочет. Он просчитывает и это. Гамора приводит его на Вормир: плевать, камень ему все равно не достанется. Он не сможет принести жертву. Самообладание рушится, крошится на миллионы осколков, когда она осознает свою (очередную) ошибку. Это не любовь. Достав кинжал, она зажмуривается: ясный и до пересохших губ нежный взгляд въелся в сетчатку намертво. Хотя бы успела его встретить. А затем клинок издевательскими пузырями разлетается, а Танос за руку хватает и тащит к пропасти. Кричать, вырываться, бороться из последних сил — бесполезно. Земля стремительно уходит из-под ног, выбрасывая в ледяную бездну… … а в следующее мгновение в нее что-то врезается, и она осознает себя в другой хватке. — Держу! — выдыхает где-то над ухом знакомый голос, отчего шок разбегается по всему телу колкими мурашками. Невозможно. — Ты в порядке? — спрашивает он, от беспокойства кристально-голубые глаза чуть темнеют. Гамора молча и почти автоматически гладит его лицо, пытаясь осознать, что все это реально. Что он реален. Что он, черт возьми, просто появился из ниоткуда и выхватил ее у смерти, словно каждый день этим занимается. — Как… как ты… — все-таки начинает она, а он тут же прерывает: — Эта связь… не знаю, как она работает, но я почувствовал, что ты в опасности. А мой новый молот может призывать Биврёст, так что… он привел меня сюда. Гамора кивает, хотя в прежние времена это определенно показалось бы ей какой-то чушью. Но теперь, когда она сама успела каждым атомом своего существа ощутить их единство, когда он каким-то чудом появился и поймал ее прямо в воздухе, при этом толком не зная, куда она отправилась, когда она видит его здесь, живого, не галлюцинацию ее умирающего сознания, сомнений больше не остается. Он осторожно убирает волосы с ее лица — она невольно подается навстречу теплой ладони. — Я не мог потерять и тебя, — шепчет вдруг так же хрипло, как и на корабле, и Гамора, не выдерживая, с тихим всхлипом притягивает его, обвивает руками, жмется сильнее, зарываясь куда-то в плечо. Он крепко, но бережно обнимает в ответ и, кажется, даже касается губами макушки. — Все хорошо. Танос тебя больше не тронет, даю слово. Она хочет еще что-то сказать, как-то выразить захлестывающую, плавящую нутро благодарность с примесью нежности. Она много чего хочет, так или иначе связанного с ним, но… — Эй, голубки! Долго вы там еще? Гамора вздрагивает, мигом отпрянув от него, чтобы изумленно уставиться на Ракету с Грутом. Ну надо же. Напрочь забыла, что они улетели вместе. — Это все, конечно, мило, — продолжает тот, — но, по-моему, у нас проблемы. Издалека на них надвигается огромная тень. Камня Танос, разумеется, не получил, однако менее опасным его это не делает. И перед тем, как он бросается навстречу со своим новым искрящимся молниями оружием наперевес, она успевает прошептать одно. Бей в голову. Они встречаются, когда начинается дождь и где-то в глубине обсидианово-темных туч зарождаются первые громовые раскаты. Гамора запрокидывает голову, подставляя лицо теплым каплям, и улыбается молниям. Сегодня она не прячется от грозы. Он подходит почти неслышно (как ухитряется при своем росте и сложении?) — выдают только руки, мягко опустившиеся на плечи, и горячее дыхание на затылке. Она закрывает глаза, позволяя себе насладиться этим непривычным ощущением — надежной стены, защищающей от всего мира — и затем оборачивается к нему. — Я не могу остаться. Они моя семья. — Понимаю, — в его улыбке ей чудится едва заметная горечь. Ее место — со Стражами. Его — со своим народом. Но разлука их не пугает. Между ними связь, не знающая расстояний. Вселенная — одна на двоих. И она подается вперед, зажмуриваясь, когда их дыхания вновь сливаются, когда его пальцы нежно скользят по щеке, когда он целует осторожно в уголок губ — ей голову слегка наклонить, чтобы ответить. У его поцелуев привкус меда и дождя. Завтра она с командой отправится навстречу новым приключениям. Завтра он начнет возрождать из пепла прекрасный Асгард. Множество миров вернутся к привычной жизни, не догадываясь, какой судьбы избежали благодаря им. А сейчас есть лишь они. И впереди у них долгая ночь.He's out his head, I'm out my mind We got that love, the crazy kind I am his, and he is mine In the end, it's him and I…