Историческая справка
Ещё с Х века шведы продвигались в финские земли вдоль берега моря, по рекам и озёрам. В 1362 году Финляндия стала полноправной частью шведского государства на правах провинции. Особенно тяжело финнам пришлось в XVI веке. Шведы нередко выгоняли крестьян из их усадеб и брали себе их землю. Многие от преследований спасались в лесах. «Крестьяне в Финляндии совсем бедные, – писал шведский король Густав Ваза, – обнищали из-за дворян; они не имеют никакой защиты, все их так обирают, что уже трое не могут прокормить одного.» Крестьяне жаловались на местные власти самому королю, но насилия не прекращались. М. М. Бородкин, Краткая история ФинляндииЗверь
Клубы густого тумана медленно плывут на восток. Редкая трава под ногами блестит от росы. Утренний холод нагло лезет под рукава и за воротник, заставляя вжимать голосу в плечи. Тино бесшумно ступает, едва дыша и не опуская головы. Пока солнце не растопило белую пелену, а со стороны моря не слышно чужих голосов, он ещё может без опаски ходить по промёрзшей, скудной, но родной и потому любимой земле. В молоке тумана, под покровом ночи, с выколотыми глазами – финн всегда найдёт дорогу к старому срубу, пережившему не один десяток зим. Ноги сами ведут его в сторону маленькой деревушки, о которой Бог, должно быть, позабыл, раз позволил обосноваться здесь пришельцам с запада. Дальше пяти шагов ни зги не видать. Чёрные силуэты сосен возникают то там, то тут, словно призраки, и так же внезапно исчезают. Быстро и ловко Тино крадётся между ними, и с каждой секундой молодое сердце бьётся чаще. Все ощущения обострены. Юноша ведёт носом по ветру, улавливает едва ощутимый солёный запах и в нетерпении срывается с места. Забыв об осторожности, финн бежит, что есть мочи. Деревья сменяются кустарниками, но вскоре и те расступаются, открывая взгляду безмолвно-бесцветную пустоту. Но Тино точно знает: это здесь. Оглушённый стуком собственного сердца, он заходит во двор. По-хозяйски прохаживается, пытаясь понять, всё ли осталось на месте с его прошлого визита. Непривычно тихий хлев погружён в утренний сон. От движения воздуха слабо покачиваются листья брусники. Прямо стоит ботва брюквы. Ничего не изменилось. Тино садится на корточки и запускает пальцы в возделанную чужими руками землю. Он не чувствует, как замёрзшая за ночь почва остужает тёплые ладони, и с наслаждением переминает влажные комья. Сырая масса налипает на пальцы, и её совсем не хочется счищать. Только здесь, на этом крошечном клочке земли финн ощущает себя дома и вспоминает, что умеет улыбаться. Кажется, тут даже легче дышать. Ради нескольких минут успокоения он тайно сбегает из нового лесного поселения и, пока свои спят, пробирается к знакомым грядам и амбарам. Никакие харчи не придают ему столько сил, сколько дарит возвращение в родную деревню. Забывшись, финн не замещает, как со стороны дома к нему начинает медленно приближаться чья-то тень. Под жёсткой подошвой сапога с хрустом ломается ветка. Юноша вздрагивает и оборачивается на звук. Тёмная мужская фигура стремительно приближается. Тино застывает на месте, боясь пошевелиться. Животный ужас сковывает тело, заставляя безвольно наблюдать за тем, как кто-то рослый и широкоплечий уже бежит к нему. Нет! Преодолев оцепенение, финн всё-таки распрямляется, но подоспевший мужчина одним мощным ударом сбивает его с ног. Слишком поздно. Швед победно садится на поваленного юношу и прижимает его к земле за запястья. Подбородок взвывает от боли. Влажная от росы трава неприятно щекочет кожу. По спине пробегает волна ледяных мурашек. – Попался, – глухо проговаривает швед. Тино храбрится и с вызовом смотрит на нависшего над собой мужчину. Тот шумно дышит через рот, огромным зверем возвышаясь над финном. Короткие русые волосы торчат, как щетина. От глубоких вдохов поднимается и опускается грудь. Подслеповатыми глазами швед пристально всматривается в перепуганное бледное лицо, изучает взглядом каждую черту. Он убьёт. От этой мысли всё существо содрогается. Тино рывком пытается сбросить с себя захватчика, но тот держит слишком крепко. Тогда финн начинает отчаянно брыкаться, колотит ногами, но ничего не помогает. Швед выжидательно молчит. Эта-то скотина наверняка сегодня позавтракала! – Так уж и не можешь расстаться со старой лачугой? – спрашивает он, кивая в сторону едва различимой в тумане постройки. Внутри кипит буря, но юноша не отвечает. – Может, с собой мне тебя тогда забрать? – тонкие губы искривляются в ухмылке. – Лишние руки в доме не помешают… – и он беззвучно смеётся, видно, представляя финского парнишку в дворовых девках. Тино до скрежета сжимает зубы. Снова попытка вырваться. Снова безуспешно. – Ну что, будешь моей женой? – наваливаясь, продолжает издеваться швед. Тино понимает каждое слово. Проклятый западный язык почти заменил ему родной, и от осознания своего положения перед всеми ruotsalainen и перед этой тварью в частности становится особенно паршиво. – Paskiainen, – шипит он, сверля взглядом невыносимое выражение лица напротив. Мужчина блаженно скалится. Сверху вниз он хищно смотрит на свою жертву, облизывается, краем глаза подмечает, как бьётся жилка на шее, и… Тино с остервенением плюёт ему в лицо. Швед морщится и от неожиданности расслабляет стальную хватку. Финн тут же дёргается, с шумом сваливает его на землю рядом с собой и отползает в сторону. Сипло рыча, мужчина вытирает рукавом щёку и приподнимается на локтях, будто готовясь к прыжку. – Что там такое? – неподалёку слышится скрип дверных петель. Дрогнув, оба замирают. В мгновение ока швед приближается к Тино и громко шепчет в самое ухо: – Häivy täältä. Обожжённый горячим дыханием, юноша отстраняется и, дрожа всем телом, послушно поднимается. – Бервальд? Второй раз не повезёт. Шаг, другой – и вот Тино, не помня себя, на негнущихся ногах уже несётся без оглядки к выходу из двора. Глухо хлопает калитка. Ведомый одними инстинктами, финн бежит обратно в лес. Швед встаёт, отряхивает руки и прищуривается. Убедившись, что незваного гостя уже не найти в тающем тумане, он неспешно возвращается к крыльцу, где его поджидает разбуженный шумом сосед. – Ерунда, – мужчина устало машет рукой и сухо добавляет: – Лиса пробежала. Только-только проснувшийся швед с подозрением смотрит по сторонам. – Лиса-а… – задумчиво протягивает он, потирая пальцами выступающий подбородок. – Зачастили они сюда что-то. Бервальд пожимает плечами и старается скрыть волнение за напускным безразличием. – Молодуха, – бросает он. – Глупая ещё. – И, видя немой вопрос в глазах соседа, разглядывающего измазанную в земле одежду, поясняет: – Припугнул да отпустил. Тот неодобрительно качает головой. Открываются тяжёлые двери, шелестят полы плащей, копошатся гуси – прибрежная деревенька оживает после холодной белой ночи. Неласковое северное солнце неохотно ползёт вверх по небу. Последние пары тумана стелются по земле, скрывая свежие следы. А на крыльце финской избы один предусмотрительный швед принимается отчитывать другого, не переставая удивляться чужому безрассудству. – Даже и ножа с собой не взял! – и здоровый мужчина чувствует себя маленьким нашкодившим ребёнком. – Давно, что ли, живность у нас никто не поджирал? Глядишь, вернётся – и… Бервальд отводит взгляд и едва заметно улыбается. Ещё как вернётся, в этом он уже не сомневается. Отсидится денёк-другой в лесу и с новыми силами, как лисица, прокрадётся с утра. Отвадить неугомонного финского мальчишку от этих мест, кажется, невозможно. На угрозы и устрашения надеяться нечего. Но о том, как в следующий раз не дать упрямцу попасться на глаза соседям, Бервальд подумает как-нибудь потом.